Курбандурды Курбансахатов - Сияние Каракума (сборник)

• Название: Сияние Каракума (сборник)
• Автор: Курбандурды Курбансахатов
• Издательство: Туркменистан
• Жанр: О войне
• Год: 1978

Сборник составляют повести известных писателей республики. Быт, нравы, обычаи туркменского народа, дружба народов — вот неполный перечень вопросов, затронутых в этих произведениях.

---

Огульдженнет отвернулась, не зная, куда деться от стыда. К счастью, Оразгюль, выпалив одним духом обвинения, выплеснув всю грязь, скрылась в доме. У Огульдженнет что-то заныло внутри, будто она проглотила яд. Не поднимая глаз на паренька, махнула рукой в сторону ворот: пошли, мол…

Она возвратилась домой на закате. Видит: люди собираются возле конторы. Собрание, наверное…. Только хотела расспросить соседку — навстречу бригадир Аннареджеп. Спешит, как обычно, громко топая разбитыми сапогами.

— Огульдженнет, погоди-ка! — окрикнул он её. — Что ещё за шутки?! Откуда идёшь?

— Иду… из соседнего аула. Такие вот дела… — она коротко всё объяснила.

— Не желаю знать про твои дела! — задрал голову и надулся Аннареджеп. — Как ты смеешь не являться на работу?! Почему не отпросилась? Язык проглотила? А теперь… Все собрались у конторы — тебя одну будем ждать?!

— Вах, простите! Конечно, нет… Позвольте, я завтра выполню двойную норму. Виновата, знаю… Но скажите же, для чего всех созывают у конторы?

— Из района прибыл представитель, — немного смягчившись, важно пояснил бригадир. — Собирают для фронта, кто что может дать. И ты не задерживайся, приходи.

Он повернулся и зашагал прочь, громыхая сапожищами.

А Огульдженнет быстро-быстро, почти бегом, заспешила к конторе. Сразу всё поняла — ведь уже не впервые люди сдавали в фонд обороны кто что имел. Сама она уже отдала украшения: нагрудную брошь поляка и подвески, все из позолоченного серебра. А теперь снова… Что же делать? Огульдженнет не могла вспомнить и хотела поглядеть, что отдают другие.

Тем временем у конторы собрались почти все жители села. На крыльце — представитель района, однорукий, седой, в защитном кителе и фуражке. Негромким голосом разъясняет притихшим людям, что война поглощает много средств, надо помочь нашей армии, день и ночь ведущей бои с врагом. И чем обильнее будет помощь, тем скорее мы разобьём захватчиков-фашистов. А тогда вернутся домой ваши, товарищи колхозники, сыновья, мужья, братья… К чему тратить много слов? Все присутствующие отлично понимали обстановку. И едва представитель умолк, со всех сторон послышались возгласы:

— Ай, всё понятно! Отдаю кошму!

— А у меня шуба совсем новая. Берите.

— Жена, неси рукавицы! Пусть нашим сыновьям отошлют…

— Ковёр у меня возьмите! После свадьбы сорок лет берегла, старик-то уж помер…

Огульдженнет, ещё не зная, что она скажет, из задних рядов протиснулась к самому крыльцу. Тут же кое-кто отдавал, что принёс; секретарь сельсовета записывал. Председатель наконец заметил её, наклонился:

— А вы что хотите предложить, сестрица?

— Я… у меня… Скажите, принимают ли женские платья из кетени? У меня совсем новое…

— Видите ли… Можно сдать любую вещь, однако… — представитель замялся, отыскивая слова, чтобы не обидеть женщину. Но Огульдженнет слышала только начальные фразы — и уже изо всех сил выбивалась из толпы, спеша домой. Не заходя к себе, кинулась к свекрови:

— Мама!.. Для фронта платья принимают. А у меня совсем новое…

И только после этого заметила, что в кибитке сидит на подушках у стены Атак. Понурый, насупленный. Скрыть даже не умеет, что его глубоко огорчает предстоящая разлука с родными.

Так подумала Огульдженнет — и не угадала. Для этого человека всю жизнь самым главным оставался вопрос: а что люди скажут о нашей семье? Вот и сейчас он горевал отнюдь не о жене и детях, которых предстояло покинуть. Нет, его беспокоило поведение невестки, которая с утра нарядилась и отправилась в соседний колхоз, будто на праздник. Да ещё на собрание теперь побежала. Как говорится, у меня есть сват, а у него — тоже сват, начнёшь всех навещать, домой дороги не отыщешь. И со старшей невесткой вечно препирается… Со всеми этими дрязгами Атак и приплёлся к матери перед разлукой.

— А всё же у твоей жены язык чересчур длинный да ядовитый, — увещевала сына Боссан-эдже. — Ну зачем она бедняжке выговаривает за каждый шаг? Давно говорю тебе: уйми ты жену, будь хозяином в собственном доме…

Тут-то и появилась Огульдженнет. Едва она заикнулась про новое платье, Атак повернулся к ней всем телом, однако не успел даже рта раскрыть — его опередила Боссан-эдже:

— Доченька, ты в самом деле была на собрании? А то бригадир, наверное, раза четыре прибегал, спрашивал про тебя. Говорит, снова для войска нужны пожертвования.

— Да, мама, — Огульдженнет из-под яшмака обращалась по-прежнему к одной только Боссан-эдже. Однако с первых же слов Атак навострил уши. Младшая невестка между тем продолжала:

— Принимают вещи, я и отнесу новое платье, вот это, которое на мне.

— Вай, доченька, — Боссан-эдже с трудом уяснила, о чём речь. — Пристойно ли будет так поступить?

— Мама, чего она хочет, объясните толком! — придвинулся к матери Атак. Как шурпа в казане, в нём кипела, лилась через край злость. Атак выпрямился с перекошенным от гнева лицом. Казалось, он готов был разъярённым барсом броситься на Огульдженнет.

— Платье новое понесёшь? — ядовито, с трудом сдерживая себя, прошипел он. — А зачем оно фронту, ты подумала? Может, его солдаты себе на голову повяжут? Перед всем народом вконец хочешь опозорить? Волю взяла? Отвечай, куда шлялась днём?!

У Огульдженнет мгновенно вспыхнуло лицо. Она забыла, что яшмаком повязан рот.

— К чертям на свадьбу, вот куда! — выкрикнула она неожиданно громко и запальчиво. Атак даже попятился.

— Вот… как?

— Да, вот так!

И она сдёрнула яшмак и отбросила прочь. Атак остолбенел. Вмиг ему вспомнились наговоры жены на младшую невестку. Жаль, что он к ним не прислушивался в своё время. «Ну, погоди же, — мысленно пригрозил он. — Дай бог вернуться живым с войны, выжгу глаза твои бессовестные!» Он подыскивал слова, чтобы невестку побольнее уязвить, но Боссан-эдже опередила его:

— Испепели бог эту войну и всё, что приходится из-за неё терпеть. Все жертвы и лишения наши от неё! — старуха ударила кулаком по кошме, точно хотела гнев свой в землю вколотить.

— Мама, — собрался с духом Атак, — да ведь я говорю: позор для нашей семьи в том, что творит младшая гелин…

— Замолчи! — Боссан-эдже замахала на него руками. — Уходи с глаз моих! Домой отправляйся!..

Атак молча поднялся и вышел с опущенной головой.

Но уже минуту спустя Боссап пожалела старшего сына: «Ведь уже завтра уезжать бедному… В тот же проклятый огонь пойдёт…» И она обратилась к невестке:

— Не снимать бы тебе, доченька, яшмака…

Слова не шли у старухи с языка, она разразилась плачем, слёзы хлынули рекой. Тут и сама Огульдженнет удивилась: как это она яшмак не постеснялась сорвать? Она корила себя и за то, что рассердила деверя, которому ведь завтра отправляться на войну… Тут наконец пришла в себя Боссан-эдже.

— Ладно уж, милая, — старуха утёрла слёзы концом платка. — Только не подобающее это дело — платье отдавать для войска-то, я думаю…

— А что же будет подобающе, сидеть и обеими руками в носу колупать? — неожиданно рассердилась Огульдженнет. Впервые, кажется, столь резко заговорила она со свекровью.

— Ох, да что ты, что ты! Уймись! — всполошилась та, ничуть, впрочем, не рассердившись на невестку. — Платье, говорю, ни к чему, а что другое… Вон у меня шерсть, овцу недавно остригли… Прочешем да и свяжем хоть носки, хоть перчатки. Слышно, люди такие вещи и отправляют солдатам. Ну, а платье, зачем оно…

Огульдженнет, однако, разволновалась не на шутку, ей захотелось побыть одной. Вскочила с места, выбежала — и к себе. Шкаф распахнула.

— Всё отдам, ничего не надо мне одной! Кошму только и оставлю, и одеяло… Нет! Халата старого достаточно! Раз нет Чопана со мной… Ох, если б моя воля! Всё бы, что тут есть, продала, подарила, только бы вернулся он, Чопан мой! Или бы ему отправила…

И она упала на ковёр, забылась, точно в обмороке. Но вдруг подняла голову. Рывком сбросила с себя борык, закинула на шкаф. Сама приподнялась и села, прислонившись боком к шкафу. Расплелись её тёмные косы, упали на ковёр. К чему их заплетать, укладывать старательно? Кому любоваться ими? Огульдженнет схватила ножницы… Остричь сейчас же! Но тут же одёрнула себя, ножницы отбросила. Выпрямилась и начала- заплетать распустившиеся косы. Мягкими прядями волос проворно играли её гибкие пальчики.

К концу близилась война. Каждый день наша армия освобождала от фашистов по нескольку городов. Но тем больше выдержки требовалось от тех, кто работал в тылу.

Жители села Иртык, кажется, отдали в фонд обороны уже все свои сбережения, все драгоценные вещи. Когда собирали урожай, чуть ли не всё зерно сдавали, себе оставляя самую малость. Не хватало еды в многодетных семьях. И мужчин-кормильцев уже почти ни в одной семье не осталось. Только с фронта возвратилось несколько раненых — калек, не способных трудиться.