Оскар Уайльд - Письма

• Название: Письма
• Автор: Оскар Уайльд
• Издательство: Аграф
• Жанр: Публицистика
• Год: 1997
• ISBN: 5-7784-0019-5

В этой книге собраны письма Оскара Уайльда: первое из них написано тринадцатилетним ребенком и адресовано маме, последнее — бесконечно больным человеком; через десять дней Уайльда не стало. Между этим письмами — его жизнь, рассказанная им безупречно изысканно и абсолютно безыскусно, рисуясь и исповедуясь, любя и ненавидя, восхищаясь и ниспровергая.

Ровно сто лет отделяет нас сегодня от года, когда была написана «Тюремная исповедь» О. Уайльда, его знаменитое «De Profundis» — без сомнения, самое грандиозное, самое пронзительное, самое беспощадное и самое откровенное его произведение.

Произведение, где он является одновременно и автором, и главным героем, — своего рода «Портрет Оскара Уайльда», написанный им самим. Однако, в действительности «De Profundis» было всего лишь письмом, адресованным Уайльдом своему злому гению, лорду Альфреду Дугласу. Точнее — одним из множества писем, написанных Уайльдом за свою не слишком долгую, поначалу блистательную, а потом страдальческую жизнь.

Впервые на русском языке.

---

Портрет Королевы в «Нью ревью» просто великолепен. Я хочу повесить его на стену в своем шале. Каждый поэт должен от зари до зари любоваться на портрет своей Королевы.

С. М.

169. ЛОРДУ АЛЬФРЕДУ ДУГЛАСУ

Кафе «Сюисс», Дьепп

Четверг, 17 июня [1897 г.] 2 часа пополудни

Дорогой мой мальчик! Мне пришлось попросить моих друзей оставить меня, поскольку письмо моего адвоката и вызванное им ощущение серьезной опасности так подействовали на мои нервы, что я просто вынужден был искать одиночества. Любая тревога полностью выводит меня из равновесия, делает меня мрачным, раздражительным и несправедливым — в таком состоянии я сам себе противен.

Сейчас, конечно, встретиться мы не можем. Я должен выяснить, почему мой адвокат предпринял этот внезапный шаг, и, кроме того, если твой отец — или, лучше сказать, К., как я всегда его мысленно называю, — если К. заявится сюда и закатит грандиозную сцену, это окончательно погубит мое будущее и оттолкнет от меня друзей. Им я обязан всем, что имею, вплоть до нательного белья, и совершить поступок, который их со мной поссорит, — значит обречь себя на гибель.

Так что давай пока ограничимся письмами — будем писать друг другу о том, что мы любим, о стихах и красках нашего времени, о претворении идей в образы, составляющем духовную историю искусства. Я думаю о тебе постоянно и люблю тебя неизменно, но мрак безлунной ночи разделяет нас. Мы не можем преодолеть его, не подвергаясь отвратительной и безымянной опасности.

Со временем, когда шумиха в Англии уляжется, когда можно будет устроить все тайно, когда мир станет ко мне более безразличным, — тогда мы встретимся, но сейчас, пойми, это невозможно. Ты увидел бы затравленное, возбужденное, нервное существо. Мне было бы мучительно предстать перед тобой в моем теперешнем состоянии.

Лучше поезжай куда-нибудь, где ты сможешь поиграть в гольф и вернуть себе лилию и розу. И очень тебя прошу, не посылай мне телеграмм без крайней необходимости: телеграф находится в семи милях отсюда, и мне приходится платить почтальону, да еще оплачивать ответ, так что вчера, дав на чай троим почтальонам и послав три ответа, я оказался sans le sou[61] и в состоянии нервного истощения. Передай, пожалуйста, Перси, что я с глубокой благодарностью приму от него в подарок велосипед; лучше будет купить его здесь, где живет классный тренер, способный научить любого, и у него есть английские машины — стоить это будет 15 фунтов. Если Перси вышлет чек на эту сумму на указанные здесь имя и адрес, я буду несказанно счастлив. Пошли ему мою визитную карточку.

Всегда твой (правда, несколько потрепанный и измученный)

Оскар

170. ЛОРДУ АЛЬФРЕДУ ДУГЛАСУ{276}

Кафе «Сюисс», Дьепп

Среда, 23 июня [1897 г.]

Мой милый мальчик! Спасибо за письмо, которое я получил сегодня утром. Мой féte[62] удался на славу: пятнадцать мальчишек получили клубнику со сливками, абрикосы, шоколад, пирожные и sirop de grenadine[63]. Еще был огромный глазированный торт с розовой надписью: «Jubilé de la Reine Victoria»[64], окруженный двойным венком из зеленых и красных розочек. Каждому из детей был заранее задан вопрос, что он хочет получить в подарок; и представь себе — все до одного выбрали музыкальные инструменты!!!

6 accordions

5 trompettes

4 clairons[65]

Они спели мне «Марсельезу» и другие песни, водили хоровод, а потом сыграли «Боже, храни королеву» — во всяком случае, по их мнению, это было «Боже, храни королеву», а мне не хотелось их разубеждать. И еще я подарил каждому по флажку. В них было столько веселья, столько прелести. Я произнес тост в честь a La Reine d'Angleterre[66], и они прокричали: «Vive la Reine d'Angleterre!»[67] Моя следующая здравица была в честь «La France, mere de tous les artistes»[68] и, наконец, в честь «Le Président de la République»[69] — я решил, что так надо. И все в один голос воскликнули: «Vivent le Président de la République et Monsieur Melmoth!»[70] Так что меня объединили с президентом. Забавно, если вспомнить, что я вышел из тюрьмы всего месяц назад.

Они пробыли у меня от половины пятого до семи и играли во всякие игры; уходя, каждый получил от меня корзинку с праздничным пирожным, покрытым розовой глазурью с надписью, и bonbons[71].

Они устроили в Берневале грандиозную демонстрацию — отправились к дому мэра и принялись кричать: «Vive Monsieur le Maire! Vive la Reine d'Angleterre. Vive Monsieur Melmoth!»[72] Вот в какую компанию я попал.

Сегодня мы с Эрнестом Даусоном приехали сюда обедать в обществе художника Таулова, великана с темпераментом Kopo. Ночую здесь и возвращаюсь завтра.

Завтра напишу еще кое о чем. Всегда твой

Оскар

171. РОБЕРТУ РОССУ{277}

Шале Буржа, Берневаль-сюр-мер

20 июля [1897 г.]

Мой дорогой Робби! Твоя ссылка на «домашние обстоятельства» выглядит достаточно предательски — мне очень недоставало твоих писем. Прошу тебя, пиши не реже двух раз в день, и поподробнее. Пока ты сообщил мне только о Диксоне. Так вот, напиши ему, что его приезд в Лондон обошелся бы нам слишком дорого. А посылать ему рукопись я не хочу. Это небезопасно. Лучше сделать все в Лондоне, вымарав предварительно имя Бози, мое имя в конце и адрес. Ты вполне можешь положиться на миссис Маршалл.

Картины, как я уже сказал, нужно застраховать на 50 фунтов.

Что же касается Бози, я чувствую, что ты проявил к нему свою обычную ласковую терпимость и чрезмерную снисходительность. Его нужно заставить извиниться за свою вульгарную, смехотворную аристократическую заносчивость. Я написал ему, что quand on est gentilhomme, on est gentilhomme[73] и что он ведет себя гадко и глупо, обращаясь с тобой как с человеком второго сорта только потому, что он третий сын шотландского маркиза, а ты третий сын простолюдина. Честь не имеет отношения к родословной. Титулы должны быть достоянием геральдики, и только ее. Пожалуйста, стой на этом твердо; всю эту чушь нужно из него выколотить. Что же касается его оскорбительной, грубой неблагодарности по отношению к тебе, кому, как я ему писал, я обязан возможностью возобновить литературную работу, да и жизнью самой, — у меня нет слов, чтобы выразить мое отвращение к его душевной черствости, к тупости его натуры. Я просто вне себя. И прошу тебя, напиши, когда представится случай, совершенно спокойно, что ты отметаешь всю эту высокомерную чушь и что если он не в состоянии понять, что дворянин есть дворянин, и не более того, то ты не желаешь иметь с ним ничего общего.

Жду тебя первого августа, и архитектора тоже.

Поэма почти окончена. Некоторые строки необыкновенно хороши.

Завтра приезжает Уиндхэм — предлагает перевести «Le Verre d’Eau»[74] Скриба, чем, без сомнения, следовало бы заняться тебе. Привези мне «Эсмонда» и любой из твоих стульев времен королевы Анны — хочу погрузиться в эпоху.

Я очень рад, что Мор чувствует себя лучше.

Пародия на Фрэнка Харриса в «Джоне Джонсе» великолепна. Кто написал эту книгу? Очень зло и очень точно. Всегда твой

Оскар

172. КАРЛОСУ БЛЭККЕРУ{278}

Кафе «Сюисс», Дьепп

[Почтовый штемпель — 4 августа 1897 г.]

Мой дорогой друг! От Ваших слов разрывается сердце. Я не ропщу на то, что моя жизнь превратилась в обломки, — так оно и должно быть, — но, когда я думаю о бедной Констанс, я просто хочу наложить на себя руки. Но я знаю, что обязан пережить все это. Будь что будет. Немезида поймала меня в свою сеть, сопротивляться бесполезно. Почему человек так стремится к саморазрушению? Почему его так завораживает гибель? Почему, стоя на высокой башне, он хочет ринуться вниз? Никто не ведает, но таков порядок вещей.

Я считаю, что для Констанс было бы лучше, если бы я приехал, но Вы думаете иначе. Что ж, Вам виднее. Моя жизнь выплеснута на песок — красное вино на сухой песок, — и песок пьет ее, потому что хочет пить, другой причины нет.

Хотелось бы Вас повидать. Не имею никакого понятия, где я буду в сентябре. Какая мне разница? Боюсь, мы уже никогда не встретимся. Но все справедливо: боги держат наш мир у себя на коленях. Я был создан для того, чтобы погибнуть. Богини судьбы качали мою колыбель. Только окунувшись в грязь, я способен ощутить покой. Всегда Ваш

Оскар

173. РЕДЖИНАЛЬДУ ТЕРНЕРУ{279}

[Дьепп]

Вторник, 10 августа [1897 г.]

Мой дорогой Реджи! Не приедешь ли ты сюда в субботу вечерним пароходом? Здесь у меня Робби, и нам тебя очень не хватает. Тут чрезвычайно тихо, погода замечательная. К тому же вчера вечером нагрянула цирковая труппа. В воскресенье я жду Смизерса, который печатает рисунки Обри и уже закупил его с потрохами; мы вместе тут ужинаем, а потом едем в Берневаль.

Не знаю, знаком ли ты со Смизерсом; он неизменно носит широкополую соломенную шляпу и синий галстук, изящно заколотый булавкой с алмазом совершенно нечистой воды — или, скорее, вина, ибо воды он в рот не берет: она тут же ударяет ему в голову. Лицо его, тщательно выбритое, каким и должно быть лицо священника, совершающего службы у алтаря Литературы, выглядит бледным и усталым, чему причиной не поэзия, а поэты, которые, по его словам, отравляют ему жизнь, настаивая, чтобы он их печатал. Он обожает первые издания всего на свете, особенно женщин, — девочки составляют главный предмет его вожделений. Он самый искушенный эротоман в Европе. И вообще он замечательный товарищ и отличный парень, мы прекрасно с ним ладим.