Николай Николаев - Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана

• Название: Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана
• Автор: Николай Николаев
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 5-9533-1704-2

Книга журналиста и исследователя Н. Николаева воссоздает портрет Мартина Бормана — «кукловода» Адольфа Гитлера. Автор рассматривает партийно-государственную карьеру Бормана, его причастность к преступлениям гитлеризма, активную роль в разработке бесчеловечной политики нацистов, особенности его взаимоотношений с другими вождями и функционерами Третьего рейха, с окружением германской «элиты». Большое внимание в книге уделено загадкам жизни и смерти нацистских лидеров, а также послевоенной деятельности уцелевших военных преступников, их попыткам развернуть активную экономическую и идейно-политическую деятельность в новых условиях. Автор разоблачает сотрудничество ряда политиков, военачальников, разведчиков стран Запада и третьего мира с военными преступниками, в том числе под флагом «борьбы с сионизмом».

---

Борман, по слухам, мог посетить свою жену незамеченным и затем отправился дальше на север к Фленсбургу. Там он должен был встретиться со своим старым другом Эрихом Кохом.

Кох был схвачен британцами, передан полякам и содержался в советской тюрьме в течение восьми лет после того, как его приговорили к повешению. Подобно Монке и прочим прихвостням Бормана, информацию из него буквально выдавливали. Очевидно, его все же не повесили, но скорее всего выжали всю возможную информацию. Эта ситуация похожа на положение бывших соратников Коха, сидевших на Западе, которым языки развязывал голод.

Кох всегда был фанатичным гауляйтером, одним из «баронов» Бормана, и сделался абсолютным властителем Восточной Пруссии. Он с нескрываемым презрением относился даже к самым малым ограничениям военной и полицейской системы. Ему льстило, что его тактика запугивания отлично сработала в случае с украинцами, с которыми он обращался просто чудовищно.

Когда войска генерала Черняховского сжали кольцо вокруг Кёнигсберга, Кох поднялся на борт ледокола «Восточная Пруссия» и приказал экипажу остальных беглецов не пускать. Будучи гауляйтером, он запретил какую-либо эвакуацию и открыто радовался, узнав, что корабль с беженцами — «Вильгельм Густлов» — затонул на Балтике от взрыва советской торпеды. В этой катастрофе погибло более восьми тысяч пассажиров. Кох считал, что только нацисты достойны спасения, поскольку в этот «эволюционный период» должны выжить лишь самые сильные.

…Кох должен был связаться с другими беглецами на территории военно-морских баз у Фленсбурга и Гамбурга. Считалось, что подводные лодки запасались там провизией для долгого пути в Южную Америку. Но что-то сорвалось, и в итоге Кох очутился в лагере для беженцев в провинции Шлезвиг-Гольштейн. Он оставался там необнаруженным до мая 1946 года, а потом заделался поденным рабочим в деревне, которая находилась на британской территории. Там его опознали и вернули в Польшу в начале 1950 года.

Советские власти, добавив Коха в список ценных пленных, на все вопросы о нем отвечали крайне уклончиво.

Первое упоминание о начале расследования по делу пропавшего Бормана поступило с советской стороны 9 июня 1945 года, более чем пять недель после того, как победители обнаружили обгоревшие трупы Гитлера и Геббельса. Георгий Жуков, выступая в Берлине от лица Советского военного командования, заявил: «Мы не опознали тело Гитлера. Он мог бежать из Берлина в самую последнюю минуту…»

Даже тогда, когда расследование закончилось и когда можно было выдвинуть обоснованную версию событий, это сделали необычным образом — в форме книги, выпущенной в Москве, а затем и в Восточном Берлине в 1965 году. Ее написал Лев Безыменский. На немецком книга называлась «Auf den Spuren von Martin Bormann». Так как в Советском государстве ничего не могло издаваться без официального одобрения и поскольку тема книги относилась к вопросам повышенной секретности и имела довольно щекотливый характер, ее публикация была явно хорошо просчитана.

В книге сообщалось, что Борман, получив определенную сумму от своего финансового советника Гельмута фон Гуммеля, скрылся. Полагали, что он пересек границу с Данией вблизи Фленсбурга в марте 1946 года. Эта дата совпадала с той, которую назвал Рональд Грей, утверждавший, что он помог Борману проникнуть на территорию Дании. В Дании Бормана поддерживала ODESSA, и он оставался там до завершения Нюрнбергского процесса. Затем он вернулся в долину Инн, где проходила граница, а далее мог бежать в Швейцарию, Австрию или Италию.

Борман решил просить защиты в францисканском монастыре в Генуе. Он начал зондировать почву через Камераденверк (еще одно название Братства) и вскоре, в конце 1947 года, встретился с епископом Алоисом Гудалом. Епископ посоветовал ему два возможных пути. Борман мог бежать в Испанию, где вместе с другими членами Братства скрывался Отто Скорцени, или же вслед за Эйхманом отправиться в Аргентину. Второй путь казался особенно привлекательным, так как в Южной Америке деньги национал-социалистической партии уже находились в обороте в различных деловых предприятиях, принадлежащих группировкам Братства.

Таковы были выводы советской стороны. Отчет Безыменского, сделанный по-русски, содержит перечень источников, которыми автор пользовался в течение семи лет исследований. Он писал с юмором и несколько самокритично, не желая изображать из себя «знаменитого детектива Шерлока Холмса». Но он признавал авторитет великого Холмса, который находил улики, а затем и весомые доказательства, позволявшие пересмотреть весь процесс. Что касается Безыменского, то он не пошел дальше утверждения, будто после Италии Борман отправился в том же направлении, что и Эйхман.

…Оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман служил в свое время в Австрии в пятой колонне вместе с Отто Скорцени. В 1937 году он отправился в Палестину посетить еврейские поселения. Тогда тесть Скорцени, доктор Шахт, взимал с каждого еврейского мигранта деньги за выезд. Шахт отзывался о еврейских общинах в тех расистских выражениях, которые в 1942 году зазвучали и в декрете Бормана о «еврейском вопросе».

Когда Гитлер умер, Эйхман находился в Праге и его имя еще не значилось в списках разыскиваемых. Он использовал американские лагеря, наиболее лояльные к «бывшим», в качестве своих постоялых дворов, упрямо перемещаясь на северо-запад до тех пор, пока не достиг границы с Данией. Там он связался с Рудольфом Хессом, который имел контакты с Борманом. Вскоре после этого Хесс предстал перед судом в Варшаве.

Борман, поданным советской разведки, побывал в своем старом доме в Гальберштадте, находившемся теперь на территории ГДР, в двух часах езды от Гамбурга. Влияние Бормана основывалось на страхе — прежде всего не перед самим Борманом, а перед тем, что он мог сделать, выдав своих людей или перекрыв потоки финансирования. Братство вообще зиждилось на взаимной помощи и взаимном страхе. Поэтому Эйхману посоветовали использовать ресурсы этой сети, а для этого ему предстояло посетить юго-восточную часть Альпийской крепости и забрать оттуда некоторые важные документы и ценности.

Перемещения Эйхмана там, где они пересекались с дорогой Бормана и освенцимской банды, были реконструированы в 1970 году одним черногорцем, членом кабинета министров Тито. Он ворвался в отель «Метрополь» в Белграде однажды вечером, чтобы поговорить со Стивенсоном о тех событиях, которые русские не зафиксировали, а Тито оказался лично и напрямую задействован в истории с нацистскими военными преступниками. Причин было несколько. Во-первых, Тито видел, как против его народа совершались подлинные зверства и как позднее пронацистски настроенные элементы бежали из Югославии, чтобы организовать военные лагеря за границей. На Тито повлияло и то, что в то время, когда он сидел в тюрьме, как молодой коммунист, его другом оказался еврейский политический писатель и философ Моше Пияде.

Тито считал, что то, что произошло с евреями в результате политики нацистской Германии, до конца еще не оценено. Он переживал еще и потому, что Югославия пострадала от нацистских злодеяний больше, чем любая другая страна, но с Тито обращались после войны как с посторонним, а представителю страны не дали выступить на Нюрнбергском процессе. Югославия, попавшая в западню «холодной войны», считалась придатком Советского Союза, но в первые четыре послевоенные года это не соответствовало действительности. Между Тито и Сталиным шла тайная война. Поэтому югославы и не делились имевшимися у них документами.

В октябре 1942 года югославская коммунистическая партия захватила копии декрета Бормана «Подготовительные меры к решению еврейского вопроса… Слухи о положении евреев на востоке». Моше Пияде, упрямый жизнерадостный интеллектуал, был потрясен тем, что прочел. Согласно его собственным гордым заявлениям, он являлся теоретиком коммунизма, но в тот момент он не мог не чувствовать себя евреем. Перехваченный документ гласил: «В последнее время в ходе работы над окончательным решением еврейского вопроса велись разговоры о принятии «крайне жестоких мер, особенно против евреев, проживающих на восточных территориях»». Подобный стиль был очень характерен для Бормана. Фразы звучали невнятно? «Вероятно, не все лица германского происхождения способны продемонстрировать достаточное понимание необходимости подобных мер, особенно те, которые не могут представить себе зверства большевиков». (Курсивом эти слова выделил еврейский товарищ Тито по коммунистической партии.)

Борман развивал тему, заявляя непроницаемым двусмысленным языком гениального чиновника, что недавно депортированные евреи подлежат «транспортировке дальше на восток». В России для евреев были уготованы газенвагены — грузовики с газовыми камерами или выхлопными трубами, выведенными внутрь машины. Согнанных туда людей убивали отравляющим газом, покуда грузовики мчались к заранее вырытым ямам. Лагеря смерти работали исправно, и для транспортировки заключенных к местам уничтожения организовали развитую систему железных дорог. Наиболее эффективным средством ликвидации была признана синильная кислота. Борман заявлял: «Само собой разумеется, эти проблемы могут быть решены только с исключительной жесткостью — все это делается в интересах безопасности людей». В таких изящных фразах крылась ужасающая правда.