Герман Дробиз - Вот в чем фокус

• Название: Вот в чем фокус
• Автор: Герман Дробиз
• Издательство: Средне-уральское книжное издательство
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-7529-0024-7

Из всех книг Германа Дробиза, выходивших в Свердловске и Москве, эта — наиболее полно знакомит читателей с его творчест­вом. И не удивительно. «Вот в чем фокус» — как бы творческий от­чет писателя, за плечами которого уже тридцать лет работы на поприще юмора и сатиры. Наряду с лучшими рассказами из преж­них сборников Г. Дробиза — «Пружина» (1964), «Точка опоры» (1966), «Когда мы красивы» (1968), «Невеста из троллейбуса» (1975), «Дорогие черты» (1982) —в книгу вошло и много новых рассказов, юморесок, монологов свердловского писателя. Первые стихи, а затем и юморески Германа Дробиза стали по­являться на страницах свердловских газет в конце пятидесятых го­дов, когда автор был еще студентом Уральского политехнического института. А сегодня имя писателя знакомо не только уральскому, но и всесоюзному читателю. Рассказы Г. Дробиза печатаются в «Кро­кодиле», «Юности», «Литературной газете», «Литературной России» и многих других газетах и журналах. Немало его юморесок пере­ведено на языки народов СССР, а также на польский, чешский, бол­гарский, немецкий, итальянский.

---

Почему?.. Ах, тебе так удобней. Что, действительно удобно? Вообще, в этом что-то есть. Поработал, а за­одно и помылся. А может, и наших ученых на этот способ перевести? Архимедовский почин: «Все — в ван­ну!» Правда, целый институт в ванну не впихнешь. Бас­сейн нужен. Олимпийских размеров. Строим бассейн. Вызываем кандидатов наук: «На старт! Внимание! Марш!» Поплыли. На финише — судьи: открытие сде­лал? Сделал — выскакивай, кричи «Эврика!», выжимай плавки. Не сделал? Поплавай еще. Говорят, человек на плаву может продержаться самое большее двое су­ток. И то если бревно подвернется. Ну, я думаю, в большом научном коллективе бревно всегда найдется, и не одно. Так что получаем гарантию: каждые двое суток от каждого ученого будем иметь открытие. А куда деваться, если создана такая творческая обстановка: или ты Архимед, или утопленник.

Чувствуешь, какие идеи рожаю, какие «эврики»? Но, заметь, не кричу, не выскакиваю. У нас не принято, у нас — наука. У нас коллектив — огурцы в бочке. Мы, если разом рявкнем: «Эврика!» — бочка лопнет. Кому это надо!

Твое открытие во сколько обошлось? Кубометр воды — две копейки. А в нашу бочку знаешь сколько народных денежек вбухано? Вот о чем кричать надо. А ты о чем кричишь? Так что иди, домывайся и больше не шуми. Не пугай человечество, не будоражь коллективы. Ар­химед...

ПРИСТЫЖ

Говорят, с книгами полегче стало. Не знаю. С неко­торыми, может, и полегче. А хорошую книгу по-преж­нему приходится с бою брать.

Допустим, подхожу к магазину, а там толпа. «Кого дают?» — «Блока».— «Сколько?» — «Сто штук». Прики­дываю, а нас сотен пять, не меньше. Сосредоточиваюсь, вхожу в образ: специально немножко зверею, упрощаю речь...

«А ну, книголюбы, расступись! Подвинься, книгоман, а то на бедро возьму... Не визжи книголюбка, я тебя не щупаю, я тебя перелистываю... Чего по головам? Кого по головам? А по чему тут еще идти? Да отойди, старик, не нужен ты мне, мне Блок нужен... Почему не нужен? Я его не читал? А ты читал? Вот тебе и не нужен... Девушка, вот мои деньги! Да вы не у меня берете... Убери свои деньги, ты, «Граф Монте-Кристо», а то я из тебя «Женщину в белом» сделаю! И книжку не трожь, не порть товарный вид. Мне ее еще на «Викон­та» менять, лапоть!!!»

Так. Сколько у меня Блоков? Раз, два, три, четыре, пять — я иду менять. Блок-то мне действительно не ну­жен. Мне «Виконт» нужен. Де Бражелон. Жена требует. У всех, говорит, давно уже «Виконты», одни мы, как дураки, с «Тремя мушкетерами».

Вы на обмене бывали? Нет? Тогда знайте: там то, что нужно, никогда сразу не выменяешь, надо по це­почкам походить. Вы и по цепочкам не ходили? Ну, об этом просто так не расскажешь. Разве что — стихами.

Итак: первый Блок — до свидания, получаю «Бура-тино», подарочное издание. За «Буратино» идет Цветае­ва Марина. Цветаева — это два Катаева. Катаев в раз­гар сезона идет за «Робинзона», «Робинзон» — за Роме­на Роллана, а он — за Семенова Юлиана. А у граждан­ки — «Тысяча и одна ночь», она поменяться не прочь из расчета: шестьдесят ночей с Шехерезадой за одно мгновенье со Штирлицем... У меня Шехерезада, а у вас? «Эстрада»? У вас — Аксаков, у вас — Булгаков, у вас — «Хижина дяди Тома», а у вас... не все дома. Очень хо­рошо! Обменялись, разбежались, интересная картина: у меня «Двенадцать стульев» и опять «Буратино». А ну­жен — помните? «Виконт».

Ладно, берем второго Блока, меняем... на Бенжамена Спока. «Воспитание ребенка». «Ребенок» в разгар сезона идет за Сименона. А у товарища в каждой руке по «Угрюм-реке», под мышкой Бажов, а в глазах «Вечный зов». Минутку, с вами потом. У меня Сименон, у вас — «Тихий Дон», у вас — два дона... Кихота, вам одного поменять охота, на кого? На Вальтера Скотта. Пятерной обмен, в результате у меня — Сю Эжен. «Парижские тайны»! Сю меняется вовсю. Один Сю — на два По (куплены в сельпо). У меня — По Эдгары, а у вас? Мемуары. А у вас? Шекспир. А у вас? «Мойдодыр».

А у вас? Гюго. А у вас? Ничего. Очень хорошо! Обме­нялись, разбежались... У меня Лондон Джек и какой-то чек. А нужен — помните?

Нет, давайте-ка еще раз и все сначала. Берем Бло­ка, меняем на равноценное... Вы совершенно правы: на «Лекарственные травы». «Травы» — на «Гайавату», его — на Кристи Агату. А рядом, у лохматого — «По­хождения вампира» и Анна Ахматова! «Вампира» — на Вольтера, его — на «Гулливера», «Гулливер» плюс Ах­матова — на Чингиза Айтматова, Чингиза — на семь то­мов Детгиза, «Приключенья дяди Степы» — на поэзию Европы, Европу на Азию — «Легенды Востока», а на них... Блока.

Теперь вы, конечно, спросите: а зачем нам все это надо? Все эти муки? Отвечаю: ПРИСТЫЖ. Не престиж. Пристыж. Теперь, кто книгу достать не может, присты­женный ходит. Жена презирает, друзья отворачивают­ся...

Я знаю, некоторым не нравится, что вокруг неко­торых книг такой шум стоит. Потерпите немного. Это мы шумим, пока их достаем. А вот скоро, может, читать начнем — сразу станет тихо.

ВЫ СЕБЯ ЗНАЕТЕ

Вы себя знаете? Вы себя знаете... Вы себя знаете, вы лишнего никогда не говорите. Никогда. В трезвом виде. А после рюмочки? Второй, третьей? Я вас однажды слышал после трех стопок и пластикового мешка, с пи­вом, в него пять литров входит, спокойно можно доне­сти, только из углов капает. Я вас слышал после такого мешка. Я заслушался! Вы себя не знаете, какой вы после мешка. Какой раскованный! Каких проблем ка­саетесь! Какие темы трогаете! После мешка.

А утром, перед работой, я встретил вас на останов­ке. Вы себя знаете: вы на работу никогда не опазды­ваете. Вы на остановке в семь утра как штык. Вы себя знаете, какой вы на остановке? Как у вас воротник поднят, как портфельчик держите, как сигаретку сосете? А знаете, что у вас в семь утра походка носками внутрь? Вы в семь утра, перед работой, себя ненави­дите, это вы знаете? И себя, и работу.

Но на работе вас уважают. Вы себя знаете: вы свои обязанности выполняете всегда. Потому что точно знае­те, где они кончаются.

Вы себя знаете: вы лишнего никогда не позволите. При жене. А в командировке? В отдаленном райцентре? Вы себя знаете, какой вы в отдаленном райцентре? Ка­кая у вас там походка, как вы в местный ресторан заходите, как с официанткой заговариваете. Жена это­го голоса десять лет не слыхала. А может, никогда не слыхала. Вы себя знаете: вы райцентр покидаете резко. Неожиданно. Для официантки. Потому что вы себя зна­ете: для вас семья — дело святое. Дети — святое. Свои. Вы себя знаете: вы чужих детей не любите. Потому что чужие. Вы других людей не любите. Потому что они — не вы. Вы родственников избегаете. Потому что могут в долг попросить. А вот вы никогда не просите. Потому что не даете.

Вы себя знаете. Днем. А ночью, когда бессонница? Вы потом помните? Как луна в окно льется, как бу­дильник тикает, как прожитые годы тихой вереницей плывут... Вы себя знаете: вы не всегда таким были. Вы в детстве таким не были. И в юности вы были дру­гим. Куда подевалось? А жизнь-то, жизнь какая коро­тенькая! Остаток хоть бы прожить, как в детстве меч­талось, как в юности планировалось: весело, смело, открыто. И хватит откладывать, решаться надо — сегод­ня же, завтра же, утром...

А утром... Утром вы себя знаете.

Вы себя знаете. А вы знаете, что и мы вас знаем?

ЦЕРЕМОНИИ

Нынче с подарками проще стало. Раньше ходишь по магазинам, мучаешься: что выбрать? А теперь этот друг или родственник, у которого юбилей, сам говорит: «Есть идея — скинуться мне на цветной телевизор. Соберите, сколько сможете, остальное теща добавит». Я было за­икнулся, что вот, мол, собирался к тебе с цветами, сти­хами, шампанским... «Цветы,— он говорит,— завянут, стихи в одно ухо влетят, в другое вылетят, от шампан­ского одна бутылка останется, за двадцать копеек. А те­левизор — это надолго и всерьез. Брось,— говорит,— свои комплексы и гляди на вещи с точки зрения практич­ных людей. Оставь,— говорит,— свои церемонии».

Оставил я церемонии, посмотрел с практической точ­ки зрения. Действительно: цветы завянут, а телевизор когда еще сгорит. И потом, что удобно: юбиляр точно знает, сколько ему на застолье потратить, чтобы полный баланс в бюджете сохранить. Тут единственная неяс­ность: неизвестно, кто на сколько способен выпить и съесть. Некоторые гости такие нахальные попадаются. Сядет к столу: «Спасибо, этого мне не кладите... И это мне вредно... А это ни в коем случае...» А потом, гля­дишь, возле него не стол, а двор образцового быта все подмел!

Но выход есть, потому что, с точки зрения практич­ных людей — чего церемониться? Тем более подходящий прибор давно изобретен: напольные весы. Знаете такие? В любом хозмаге продают. Устанавливаем их в прихо­жей, сразу за порогом. Монтируем в пол, «заподлицо». Ставим рядом сына или дочку с тетрадкой и каранда­шиком. Зашел гость: «Здрасьте, с днем рожденья, с юби­леем!» А сам на весах стоит, о чем, конечно, и не подо­зревает. Сынок ваш на шкалу смотрит — и в тетрадоч­ку аккуратным почерком: «Дядя Петя — семьдесят два кг». «Тетя Маша — девяносто четыре». Кончилось весе­лье, потопали гости обратно. Вот они опять у порога, на том же месте. «До свиданья, спасибо, до новых встреч!» А сынок тут как тут. Зевает, конечно,— время позднее. Но детский глаз по-прежнему зорок. «Дядя Петя — семьдесят четыре». «Тетя Маша — сто шесть».