Владимир Мартынов - Явка в Копенгагене: Записки нелегала

• Название: Явка в Копенгагене: Записки нелегала
• Автор: Владимир Мартынов
• Издательство: ОЛМА-ПРЕСС
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-87322-967-8

Книга повествует о различных этапах жизни и деятельности разведчика-нелегала «Веста»: учеба, подготовка к работе в особых условиях, вывод за рубеж, легализация в промежуточной стране, организация прикрытия, арест и последующая двойная игра со спецслужбами противника, вынужденное пребывание в США, побег с женой и двумя детьми с охраняемой виллы ЦРУ, возвращение на Родину.

Более двадцати лет «Весты» жили с мыслью, что именно предательство послужило причиной их провала. И лишь в конце 1990 года, когда в нашей прессе впервые появились публикации об изменнике Родины О. Гордиевском, стало очевидно, кто их выдал противнику в том далеком 1970 году.

Автор и его жена — оба офицеры разведки — непосредственные участники описываемых событий.

---

После трапезы последовала «собремеса» — времяпровождение за столом, обычно занятое досужей болтовней, как правило, о футболе и политике.

Наутро после завтрака приехали два сотрудника ЦРУ, женщина и мужчина. Женщину звали Дора, «Веста» мне о ней говорила. Мужчина представился Каем. Дора уже бывала на кинте раньше и имела одну беседу с «Вестой», но дело, как я понял, у них не очень продвигалось. Дора была высокой, худой, типично американского типа женщиной средних лет. Она носила круглые очки в металлической оправе, в которых походила на строгую учительницу.

Кай, тот был еще выше, худой, сутуловатый, бледнолицый, в очках, говорил неторопливо, негромким голосом. Оба, как мы после убедились, были профессионалами высокого класса. Оба по-русски говорили без акцента. Густаво, который их привез, отозвав меня в сторонку, сказал, что от этого мистера Кая, только что прибывшего из Вашингтона, будет зависеть решение нашей судьбы. Здесь он впервые сказал мне, что для всех нас было бы лучше, если бы мы перебрались в Штаты. По-видимому, надо будет к этому стремиться, так как продолжать здесь оставаться небезопасно, ибо кое-кому из местных мы уж очень не нравимся. Он также убедительно просил меня говорить с мистером Каем только по-русски.

Мы прошли в небольшую светлую комнату на первом этаже. Кай поставил на стол портативный магнитофон, сел напротив меня за стол, и мы приступили к работе. Дора с «Вестой» в это время расположились за столом в гостиной. Дети играли во дворе под присмотром охранников.

Работа велась практически в том же плане, что и с Пепе, только более углубленно. Допросы основывались на анализе отчетов, составленных Пепе, а также на анализе записей, найденных в моих записных книжках. Детальной расшифровке была подвергнута каждая запись, каждая закорючка, проверены десятки адресов. Кай пытался прежде всего выявить связи. Допросы, как правило, проводились с утра до обеда, после чего Кай и Дора уезжали, для того чтобы обобщить и сопоставить полученные материалы, подобрать по ним вопросы, провести через СИДЭ проверки. На следующее утро все начиналось сначала. И так изо дня в день, за исключением субботы и воскресенья.

По истечении первой недели нашего совместного пребывания на кинте Качо, охранник с пушистыми усами, густой кудрявой русой шевелюрой, перед тем как уйти (его смена, продолжавшаяся целых две недели, наконец закончилась), сказал мне на прощанье:

— По жене соскучился прямо жуть как. А вам я завидую. Я бы в такой ситуации не смог бы.

— Чего не смог?

— Ну… сами знаете. Мы как последние идиоты сидим, подслушиваем вас, километры пленки тратим, а кроме скрипа пружин вашей кровати, ничего не слышим.

— А вы этот скрип расшифруйте, сразу поймете, о чем мы речь ведем по ночам.

— Да уж расшифровали. Неужели это возможно?

— Что именно?

— Ну… вы вроде как в плену и… это… Ну… с женой.

— Что же тут особенного? Жизнь-то продолжается. И не такая уж она долгая. А плен? Что ж — это издержки профессии.

— Начальство наше рвет и мечет. Бобины пленки израсходовали, магнитофоны перегреваются, а толку — ноль.

— Как это ноль? Мы же все время разговариваем, причем на кастельяно. Это вы микрофоны плохие поставили.

— Да так-то оно так, а только разговоры эти ваши мало что дают. Шеф сказал, что поговорит с американцами, чтобы прекратить подслушивание.

— А может, американцам как раз интересно слушать пружины?

— Ха-ха! Ну, ладно. Интересно с вами разговаривать. Забавно. Славная у вас жена. Ну, всего хорошего. Поеду домой. Поскриплю пружинами.

Качо после еще не раз бывал у нас на дежурстве и больше других занимался с нашими девочками.

В наряд присылались разные люди. Попадались среди них и такие, кто лично принимал участие в пытках и прочих подобных делах. Несколько раз были и те двое, что приходили ко мне в офис в день ареста. Охранники целыми днями играли в карты, домино или в фишки, читали книги. А однажды во дворе затеяли стрельбу из пистолетов по мишени. Детей во двор мы в этот день не выпускали. Нашу просьбу прекратить стрельбу проигнорировали. Газетами нас не баловали. Американцы же приносили нам книги издательства «Посев», запрещенные в нашей стране. Так я ознакомился со всеми произведениями Солженицына, среди которых были «Раковый корпус», «В круге первом» и другие, с «Мемуарами Н. С. Хрущева», с книгой «Двадцать писем к другу» С. Аллилуевой, с «Доктором Живаго» Б. Пастернака, с речью Хрущева на Двадцатом съезде КПСС, с трудами наших диссидентов А. Д. Сахарова, Роя и Жореса Медведевых, Орлова и других. О мемуарах Хрущева Густаво меня спросил:

— Что вы думаете о них?

— Очень интересно написано. Там много такого, о чем мы никогда не догадывались.

— А вот у вас в стране говорят, что их составило ЦРУ. Ваше мнение?

— Полагаю, что у ЦРУ есть другие дела, более важные, чем сочинение мемуаров чужих лидеров. Никита Сергеевич знал, что в нашей стране его книга никогда напечатана не будет, взял да и переправил рукопись за границу. Небось через своего зятя Аджубея или еще через кого.

Из Штатов приехали два психоаналитика. С секундомерами в руках целый день они крутились вокруг нас, проводя разнообразные тесты. Оба отличались веселым нравом, много сменялись, шутили с нами, продолжая делать свою работу. После они нам сказали, что полученные ими результаты отражают довольно высокий уровень нашей общей эрудиции, интеллект и хорошую реакцию на внешние воздействия. Эти американцы, похоже, были докторами наук из какого-то университета. Ясно, что ЦРУ интересовало наше психическое состояние и что отрабатывались какие-то планы в отношении нас.

А через два дня нам предстояло испытание на «детекторе лжи». Мы узнали об этом за день до испытания и смогли переговорить о том, как себя вести. Нас вызывали по одному в комнату в мезонине, где сидели двое только что прибывших американцев. Детектор лжи размещался в двух «дипломатах» и по устройству внешне напоминал аппарат для снятия электрокардиограммы. Вопросы задавались с виду как будто простые, но с подоплекой. Работа велась на английском языке. Когда я подымался по лестнице, ведущей в верхние комнаты, старшая дочь отчего-то вдруг воспротивилась, пытаясь меня не пустить наверх. Уж что она там подумала— не знаю, но она, рыдая, уцепилась за меня и не пускала. С ней чуть не случилась истерика, и стоило большого труда ее успокоить. Младшая же, увидев все это, тоже разразилась оглушительным ревом. Одним словом, дети устроили настоящий концерт.

Процедура выглядела примерно так.

В одной из комнатушек мезонина меня ждали два долговязых американца — один в годах, другой помоложе. С виду — научные сотрудники.

— Садитесь вот сюда, — сказал один из них, указывая на стоявшее посреди комнаты кресло.

— Вы знакомы с этим аппаратом? — спросил старший, пока его коллега пристегивал и приклеивал датчики на руках, ногах и на груди.

— Нет, не знаком.

— На все наши вопросы, пусть даже некоторые из них вам покажутся до смешного нелепыми, вы должны отвечать только «да» или «нет». Никаких комментариев. Никаких жестов. Полное спокойствие. Никакого волнения. Итак, начинаем.

— Мартынов — это ваша настоящая фамилия?

— Да (в действительности это был мой оперативный псевдоним, полученный еще в разведшколе.) — Мысли мои в этот момент витали в деревушке на далекой Смоленщине. Год назад родители «Весты» купили там избу.

— Вашего отца звали Иван?

— Да. (На самом деле его звали Михаилом.)

— Ваш отец жив?

— Нет.

— У вас есть братья-сестры?

— Нет. (На самом деле мои двое братьев работали в органах ГБ.)

— Вы член партии?

— Да.

— Ваша жена коммунистка?

— Нет. (На самом деле она в 1967 году была принята в партию.)

— У вас были на связи агенты?

— Нет. (Это было правдой.)

— Вы знаете причину вашего ареста?

И так далее в таком духе. Многие вопросы за давностью времени стерлись из памяти.

Ленинград, 1952 год. Центральный учебный корпус «лесной школы», именовавшейся 101-й школой разведки. В годы войны здесь готовили разведывательно-диверсионные группы, ставшие впоследствии ядром многих успешно действовавших партизанских отрядов. Учеба в институте КГБ СССР, 1951 год. 10-й класс. Будущее впереди… Генерал Гриднев. Начальник 101-й школы разведки, которую автор закончил в 1957 году. И. И. Агаянц. (В то время полковник). Преподавал в 101-й школе мастерство разведчика. Ф. К. Мортин. Руководитель разведки в период пребывания автора на нелегальной работе. Принимал выпускные экзамены в 101-й школе в 1957 году. Преобразовал скромную разведку в современный институт. В. Г. Павлов. Заместитель начальника внешней разведки КГБ СССР, 1964 год. А. М. Сахаровский. Руководитель разведки в период подготовки автора для работы в особых условиях и последующего пребывания за рубежом. «Веста»… Жених и невеста. Москва, Измайлово, май 1959 года. Рядовой Аргентинской армии, 1962 год. Друзья-однополчане по окончании службы в аргентинской армии, на крыше войсковой части. Буэнос-Айрес, 1962 год. На берегу Рио-де-ля-Плата, 1962 год. «Веста» с немецкими друзьями. ГДР, 1962 год. В баре-ресторане, 1964 год. По пути домой. Вашингтон, январь, 1972 год. После ухода. Вашингтон, посольство СССР, 1972 год. С отцом и братом. Умань, 1954 год. Грамота по случаю семилетия ВЧК-ГПУ, 1924 год. Владимир и Лариса Мартыновы с дочерьми Александрой и Сабиной. Москва, 1998 год. С внучкой Настей. Москва, 1998 год. Пора и внуков воспитывать. Москва, январь 1998 год.

Испытания на «детекторе лжи» мы прошли, по-видимому, более или менее сносно, поскольку для нас это испытание каких-либо отрицательных последствий не имело.