Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1

• Название: Грехи отцов. Том 1
• Автор: Сьюзан Ховач
• Издательство: Олма-пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-87322-293-2

Грехи, содеянные в юности, неминуемо приводят к краху и разрушению личности, неизбежно отражаясь на следующих поколениях. Изломанные судьбы героев романа, переживающих душевные драмы, любовные трагедии и профессиональные неудачи, яркий тому пример.

Главная героиня Вики Ван Зейл, наследница многомиллионного состояния, становится жертвой честолюбивых амбиций своего отца и первого мужа, ее жизнь проходит в борьбе с темными силами, но она находит в себе мужество противостоять им.

***

Вики, дочь финансового магната Корнелиуса Ван Зейла, мечтала об одном — о любви и спокойном счастье. Но железная воля отца постоянно встает на ее пути, а его холодный деловой расчет ломает такой хрупкий и нежный мир чувств девушки. Словно тяжелая карма родительского прошлого ложится тяжким грузом на плечи Вики, обреченной вечно бороться с ударами судьбы, теряя любимых и близких людей, и с отцом, к которому она несмотря ни на что привязана…

Сюзан Ховач родилась и училась в Англии. С 1964 года живет в США. Член Гильдии писателей, Сообщества писателей и Лиги писателей Америки. Работает в разных жанрах — мистического триллера, реалистической повести, семейной саги. В основе увлекательных сюжетов семейных саг Ховач нередко лежат события всемирной истории, искусно «осовремененные» писательницей.

---

Мысль о том, что не потребуется долгих объяснений, была заманчива.

Я направился в Гринвич-Виллидж.

У Кевина на кухне было уютно и тепло, она напомнила мне ферму, на которой я родился. Я вспомнил, как сидел на коленях моей чернокожей кормилицы напротив кухонной плиты, в то время как Эмили играла со своими куклами, а наша мама, оставив вязание, перелистывала большую книгу. Позже узнал, что это была книга романов Бальзака на французском языке. Я всегда чувствовал себя безопасно на кухнях и был доволен, что Кевин пригласил меня выпить не в официальной гостиной, а за кухонным столом.

— Это наивысшая честь, которую я могу оказать своим гостям! — сказал он мне, улыбаясь, пока откручивал пробку с бутылки «Уайлд Тюрки». — Выпивки в кухне Кевина Дейли равноценны аудиенциям Людовика XIV, которые он давал в туалете.

Кевин был высоким стройным темноволосым мужчиной, который выглядел так же нормально, как те парни, которых Сирс Ребак выискивает для демонстрации джинсов в своих каталогах. Когда он не улыбался, он выглядел жестким и упрямым и был похож на человека, который может затеять драку в баре после нескольких стаканов виски. На самом деле Кевин ненавидел насилие и, как человек, по своим убеждениям не принимавший участия в военных действиях, во время войны работал в Красном Кресте. Он слишком много пил, но ведь он был артистом, человеком свободной профессии, поэтому я его оправдывал. Его пьесы становились все более темными, непонятными, но он продолжал их писать белым стихом, что я считал в глубине души интеллектуальным излишеством. В театр вы идете не для того, чтобы слушать поэзию, за исключением пьес Шекспира, но любой импресарио может сказать, что Шекспир не очень кассовый. Однако критики высоко ценили Кевина, и поскольку от них зависел провал или успех пьесы в городе, его пьесы обычно имели успех. Парочка его ранних пьес, написанных до того, как у него проявился интерес к белому стиху, были с успехом экранизированы, и, конечно, я делал все, чтобы поддержать его работу, даже теперь, когда она перестала иметь большой коммерческий успех.

— …и представить себе, что Сэм мог так поступить с тобой! — говорил он, и слова звучали сочувственно, но никакого удивления он не выказал. — Не удивительно, что ты выглядишь измученным. Выпей еще.

Я чувствовал себя лучше. Совсем другое дело, когда ты можешь откровенно с кем-нибудь поговорить.

— Самое худшее, — сказал я в новом приливе откровенности, — это не то, что меня разлучили с Вики и Эриком. Мы будем регулярно встречаться, и, я думаю, если я буду достаточно ловким, я верну их обратно в конце концов. Самое худшее — это то, что я навсегда потерял Сэма. Вероятно, тебе трудно представить, как много вы, трое приятелей из Бар-Харбора, значите для меня, но…

— Это может быть вопрос расслабления.

— Правильно. Сэм был единственный человек в банке, с которым я мог расслабиться. С Сэмом мне не приходилось играть роль великого магната, но теперь все это кончилось. В будущем в банке на перекрестке Уиллоу-стрит и Уолл-стрит я буду чувствовать себя очень… изолированным. Да, я нашел слово. Изолированным. Черт, я уже чувствую себя изолированным! Я чувствую себя таким оторванным от людей.

— Твое положение в банке неизбежно должно приводить к некоторой изолированности. Но как обстоит дела в твоей частной жизни? Ты по-прежнему можешь поговорить со своей женой? И с любовницей?

Я подумал о том, как я смылся от Алисии в тот вечер. Я подумал о том, что неспособен встретиться с Терезой. Молчание затянулось. Я посмотрел на Кевина, но он разглядывал картинку на этикетке бутылки виски. Я почувствовал в горле ком, и внезапно моя депрессия перестала рассеиваться, а, наоборот, усилилась, острая тоска потребовала немедленного словесного выражения.

— Кевин…

— Угу?

Но я не знал, что сказать.

— У тебя все хорошо с Терезой, не правда ли? — беззаботно спросил Кевин, когда молчание затянулось. — Или ты от нее устал?

— Черт, нет! Это только… Я не знаю. Ничего. В конце концов…

— Господи, общение иногда затруднено, не правда ли? — сказал Кевин. — Это все равно, как будто ты попал в яму и зовешь на помощь, но обнаруживаешь, что потерял голос. Или же это похоже на то, что ты заблудился, спрашиваешь дорогу, но тебя никто не понимает, потому что никто не говорит на твоем языке. Или же это похоже на то, что ты надел на себя скафандр, а обратно вылезти из него не можешь?

— Скафандр?

— Да, Господи, это случается сплошь и рядом! Мы все пытаемся друг от друга прятаться. Я думаю, это все потому, что мы до смерти напуганы фантастической сложностью жизни и не можем ей противостоять без скафандра, — или, в крайнем случае, вынуждены надевать милую старомодную маску. Я сам был в таком положении. Я знаю.

— Что ты имеешь в виду? Когда ты был в таком положении?

— Когда делал вид, что я гетеросексуал, конечно! А когда еще, как ты думаешь! Самое худшее — это то, что невозможно ни с кем открыто поговорить. Очень трудно обсуждать с кем-либо свои личные проблемы, но если к тому же проблема имеет сексуальные причины.

Я стал сомневаться, понимает ли Кевин, о чем я говорю. Нет, он ни в коем случае не может этого понимать. Как он может это знать? Стоит ли мне с ним говорить? Нет, не стоит. Как я смогу говорить по душам с гомосексуалистом? Но я ведь разговариваю с гомосексуалистом. Нет, я не говорю. Я молчу. Я не могу себя заставить что-нибудь рассказать. Я попался в ловушку точно так, как он говорил. Я пойман в своем скафандре, моя власть отгородила меня от людей.

— Кевин.

— Угу?

— Я запутался в своей личной жизни. Я люблю Алисию. И хочу ее. А к Терезе я хожу потому что… — Я замолчал. Я чувствовал себя как бегун, пробежавший сто ярдов с большой скоростью. Я задохнулся.

— В таком случае, — сказал Кевин успокаивающе, как будто это была самая естественная вещь на свете, — ты ходишь к Терезе, потому что по той или иной причине у тебя с Алисией не получается.

— Да, но… — Я схватил глоток воздуха, вдохнул его, взял свой стакан и допил остаток виски. — Но в этом нет вины Алисии, — быстро добавил я. — Вот почему все это такой кошмар. Алисия здесь ни при чем. Я не хочу сказать… — Я поднес стакан к губам, но он был пуст. — Я хочу сказать, что я не импотент. Конечно, нет. У меня это получается не хуже, чем у любого другого парня. Тереза это доказывает. Я имею в виду — я пытаюсь сказать, что…

— Я понимаю.

— …я пытаюсь сказать, что у меня все в порядке, у меня все хорошо, со мной все прекрасно, это только… — К моему ужасу я понял, что не могу продолжать. Я больше не мог врать и не мог сказать правду. Я видел перед собой бутылку виски, но не мог к ней потянуться, потому что боялся дрожания рук, которое выдаст, насколько я расстроен. Кевин подумал бы, что я слишком жалок. Гомосексуалист станет меня жалеть! Господи, какой кошмар. Мне следует взять себя в руки, а иначе…

— Господи, иногда секс превращается просто в ад! — внезапно воскликнул Кевин. — Импотенция, фригидность, несвоевременная эякуляция, адюльтер, содомия и похоть, — как мы все это выносим? Я думаю написать мою следующую пьесу о том, как прекрасно быть евнухом. Давай еще выпьем.

Я кивнул. Струйка виски, наливаемая в мой стакан, заблестела, а затем раздался всплеск брошенных туда кубиков льда.

— Конечно, любой психиатр скажет тебе, — добавил Кевин, — что все эти проблемы поразительно широко распространены. Это потому, что никто об этом не говорит, так что каждый предполагает, что только на его долю выпадает такой ужасный опыт.

Я разом выпил половину своего виски. А затем осторожно спросил:

— Ты веришь в психиатров?

— Я думаю, что некоторым они помогают. Но для меня они также бесполезны, как Бог и Папа.

— Ты имеешь в виду, что они не могут тебе объяснить, почему ты гомосексуалист?

— О, они рассказали мне! Они объяснили мне во всех мучительных, нескончаемых, противоречивых подробностях! Все, что я могу сказать, Нейл, это то, что, истратив часы на исповедь священникам и целое состояние на психиатров, я не уверен, что вообще существует причина моих сексуальных предпочтений. И еще тебе скажу, что бы все эти люди на приемах с коктейлями ни говорили, Фрейд ответил отнюдь не на все вопросы. Я думаю, что человеческий ум устроен как адресная книга пяти районов Нью-Йорка, и хотя Фрейд проложил свой путь через Манхэттен и Бронкс, он не доехал до Бруклина, Куинса и Статен-Айленда.

— Хм, — сказал я. — Ладно, я сам, конечно, никогда не верил в психиатров…

— Они могут научить лишь одной полезной вещи — это слушать. Ты слышишь, Нейл?

— Слушать?

— Да, ты слушаешь Алисию? Ты слушаешь не только, что она говорит, но и все, что остается невысказанным? Ты знаешь, что происходит в ее голове?

— Я полагаю, что в данном случае важна моя голова!