Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1

• Название: Грехи отцов. Том 1
• Автор: Сьюзан Ховач
• Издательство: Олма-пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-87322-293-2

Грехи, содеянные в юности, неминуемо приводят к краху и разрушению личности, неизбежно отражаясь на следующих поколениях. Изломанные судьбы героев романа, переживающих душевные драмы, любовные трагедии и профессиональные неудачи, яркий тому пример.

Главная героиня Вики Ван Зейл, наследница многомиллионного состояния, становится жертвой честолюбивых амбиций своего отца и первого мужа, ее жизнь проходит в борьбе с темными силами, но она находит в себе мужество противостоять им.

***

Вики, дочь финансового магната Корнелиуса Ван Зейла, мечтала об одном — о любви и спокойном счастье. Но железная воля отца постоянно встает на ее пути, а его холодный деловой расчет ломает такой хрупкий и нежный мир чувств девушки. Словно тяжелая карма родительского прошлого ложится тяжким грузом на плечи Вики, обреченной вечно бороться с ударами судьбы, теряя любимых и близких людей, и с отцом, к которому она несмотря ни на что привязана…

Сюзан Ховач родилась и училась в Англии. С 1964 года живет в США. Член Гильдии писателей, Сообщества писателей и Лиги писателей Америки. Работает в разных жанрах — мистического триллера, реалистической повести, семейной саги. В основе увлекательных сюжетов семейных саг Ховач нередко лежат события всемирной истории, искусно «осовремененные» писательницей.

---

— Хм, — сказал я. — Ладно, я сам, конечно, никогда не верил в психиатров…

— Они могут научить лишь одной полезной вещи — это слушать. Ты слышишь, Нейл?

— Слушать?

— Да, ты слушаешь Алисию? Ты слушаешь не только, что она говорит, но и все, что остается невысказанным? Ты знаешь, что происходит в ее голове?

— Я полагаю, что в данном случае важна моя голова!

— Но знаешь ли ты, — сказал Кевин, — что то, что происходит в твоей голове, зависит от того, что происходит в ее? Выпей еще.

— Спасибо. Нет, лучше не надо. Я не хочу прийти домой пьяным. — Я подумал о сокрушительной жалости Алисии и тщательно подавляемом презрении и ее утрате сексуального влечения ко мне. Я очень хорошо представлял, что происходит в ее голове. Никакой тайны не было. Все было до боли слишком очевидным. — Ладно, как я уже сказал, Кевин, я на самом деле не очень-то верю во всю эту психоаналитическую чепуху — это вроде религии, но как религия может тебе помочь, если у тебя нет веры? Во всяком случае, панацеи для этой ситуации нет, я просто должен с этим смириться, не в моей власти сделать что-нибудь еще… не в моей власти. Да, что поделаешь. Поэтому это меня так расстраивает. Кажется так несправедливо, что у меня столько власти, но не в этой области моей жизни… Власть — это общение. Помнишь, как об этом говорил Пол в Бар-Харборе?

— А, Мефистофель! — сказал Кевин, разливая виски по стаканам. — Как же можно забыть Пола Ван Зейла и его опасную замаскированную фашистскую чушь!

— Кевин!

— Да ладно, Нейл! Не говори мне, что ты сохранил свои прежние иллюзии относительно Пола!

— У меня нет иллюзий, но я до сих пор его уважаю. Его жизнь была успехом.

— А я думаю, он пустил ее на ветер. Я думаю, он был глубоко неудовлетворен, быть может, даже страдал. Тебе никогда не приходило в голову, что он сделал чертовски странную вещь, когда вот так собрал нас четверых и приобщил нас к ванзейловскому образу жизни? В этом есть что-то зловещее. Я удивлен, как наши родители позволили ему это. Ну, мой отец, по-видимому, был рад сбыть меня с рук на лето, а родители Сэма были, без сомнения, ослеплены перспективой продвижения их сына по социальной лестнице, а отец Джейка и Пол — два сапога пара, но я удивляюсь, о чем думала твоя мать. Я уверен, что в ней боролись самые разные чувства.

— Она не хотела, чтобы я ехал. Но, Кевин, почему ты думаешь, что привычка Пола протежировать означала его неудовлетворенность жизнью? Ему просто нравилось это делать, тем более что у него не было собственного сына!

— Подобное объяснение было нарочно пущено в ход, но я в него не верю, особенно теперь. Я думаю, что все это было экспериментом в области проявления власти, а также попытка самооправдания. Если он смог обратить четырех молодых людей в свой образ мысли, то, возможно, его образ мысли не такой уж испорченный, как он втайне подозревал.

— Но…

— Не пойми меня превратно. Я по-своему любил Пола, и, безусловно, с удовольствием проводил время в Бар-Харборе. Но многое из того, что он говорил, было не просто вздор, а опасный вздор. Например, «Успех любой ценой». Безусловно, привлекательный лозунг. Но что такое успех? Да еще любой ценой? Я уверяю тебя, Нейл, это не жизненная программа. С этой программой можно легко попасть в тюрьму. Открыть еще бутылку виски?

— Нет. Ох, черт, ладно, почему бы нет? Давай напьемся, Кевин, я понимаю, что ты хочешь сказать о Поле, я не дурак, но, видишь ли, философия Пола не для таких, как ты. Ты артист. У тебя есть своя особая власть, которая выделяет тебя из массы и делает тебя независимым от того вида власти, о которой говорил Пол. Когда Пол говорил о власти и успехе, он обращался на самом деле к таким людям, как я, — и Сэм, и Джейк тоже, конечно, но особенно ко мне, потому что знал, что я почувствую себя счастливым только после того, как овладею его миром…

— А ты счастлив, Нейл?

— Конечно же! О, конечно, у меня имеются проблемы, но только дурак может ожидать, что жизнь будет совершенна на сто процентов. Я и в самом деле очень счастлив. Жизнь замечательна.

— Прекрасно! В таком случае ты должен бы сидеть и самодовольно выслушивать мои рассказы о том, что жизнь ужасна.

— Это имеет какое-нибудь отношение к…

— Нет, успокойся, это не имеет отношения к моей сексуальной жизни! Это имеет отношение к тому, что ты называешь жизнью артиста. Если ты помолчишь минуту, я попытаюсь тебе объяснить, что такое быть преуспевающим американским драматургом, который губит себя из-за того, что он не так хорош, как Элиот или Фрай…

— Готов держать пари, что ты зарабатываешь больше денег, чем они оба вместе взятые!

— Вот в этом как раз и заключается весь ужас! Если бы у меня хватило смелости писать такие пьесы, которые я действительно хочу писать, никто к ним и не притронулся бы. Но иногда мне кажется, что лучше иметь первоклассную неудачу, чем второсортный успех!

— Но твой успех не второсортный! Ты мне нравишься больше Элиота и Фрая. Я так и не понял «Вечеринку с коктейлями», а что касается «Дамы не для сжигания»…

— Нейл, ты великолепен. Приходи ко мне почаще выпивать.

Некоторое время спустя я услышал свой голос:

— Кевин, я сожалею, что был таким сукиным сыном по отношению к тебе после того, как ты объявил, что ты гомосексуалист. Мне неловко сознавать, что я выбросил тебя из своей адресной книги номер один и поместил в адресную книгу номер пять и перестал ходить к тебе на вечеринки. Я очень, очень виноват, — да, я действительно это сознаю, но я хочу, чтобы ты знал, Кевин, что в глубине души я не такой сукин сын…

— Я согласен с тобой, — сказал Кевин, — но это ничего, потому что если ты принимаешь меня таким, каков я есть, я тоже могу принимать тебя таким, каков ты есть, даже если ты сукин сын.

Мы очень торжественно пожали друг другу руки и поклялись в вечной дружбе.

Удивительно, как все просто, когда ты пьян.

Меньше чем через шесть недель мы перестали друг с другом разговаривать.

Глава третья

Неприятности начались, когда Кевин получил повестку предстать перед Комиссией палаты общин по антиамериканской деятельности. Был конец 1952 года, и звезда Маккарти была в своем зените. Впоследствии всю вину я свалил на него. Если бы не его сомнительный успех в вытеснении коммунистов из всех щелей правительственных учреждений, эта Комиссия палаты общин осталась бы такой, какой она была до этого мрачного периода в конце сороковых годов и начале пятидесятых, — тихой заводью для вышедших в тираж политиков, проникнутых расовыми предрассудками.

Однако с появлением в Сенате Маккарти, который рвал и метал от ярости, Комиссия палаты общин увидела подходящий случай для усиления своей власти, и около 1952 года они обратили свое внимание на людей искусства, коммунистов или радикалов, которые могли доставать им сведения о скрытых красных в Америке. Кевин никогда не был коммунистом, но, подобно многим писателям и артистам, обладал в прошлом радикальными взглядами и часто находился в обществе людей, чьи политические взгляды могли показаться ненадежными. Поэтому было бы не удивительно, что члены Комиссии, шныряя повсюду в поисках новых источников информации, выбрали его для дачи свидетельских показаний по поводу своих прошлых и настоящих знакомств.

Несмотря на все это, для меня было ударом, когда однажды вечером Тереза при встрече рассказала мне о том, что Кевин получил повестку. И еще большим ударом было узнать, что он намеревается пользоваться «Пятой поправкой»[17] и отказаться давать показания против друзей.

Я сразу же поехал к Кевину. Я понял, что любая попытка с его стороны прибегнуть к «Пятой поправке» обернется для него внесением его имени в черный список. И тогда никто не осмелится ставить его пьесы, и его карьера будет погублена.

— Тебя могут даже посадить в тюрьму за оскорбление Комиссии, — добавил я. — Посмотри, что произошло с Дэшьеллом Хэмметом — писателем, который отказался давать показания! Кевин, единственная надежда уцелеть для тебя — это сказать Комиссии все, что они захотят знать. Теперь все так делают, и твои друзья поймут, что у тебя не было выбора.

— Но Нейл, — ответил Кевин, — суть в том, что у меня есть выбор. Неужели ты не можешь это понять?

Мы спорили с ним еще долго, но ни к чему не пришли. Он утверждал, что, если никто не займет позицию против Комиссии, правительство вскоре начнет изгонять евреев и гомосексуалистов заодно с коммунистами. Я утверждал, что вступление Эйзенхауэра в должность президента ознаменует новый подход к холодной войне, результатом которого будет то, что преследование коммунистов перестанет быть политической необходимостью.

— Так что, пожертвуешь ли ты своей карьерой ради идеалистических либеральных принципов или нет, — это не повлияет на будущее Америки, — заключил я. — Ты погубишь себя ради дела, которое существует только в твоем воображении и в воображении твоих друзей-интеллектуалов.