Петер Маргинтер - Барон и рыбы

• Название: Барон и рыбы
• Автор: Петер Маргинтер
• Издательство: Фантакт
• Жанр: Современная проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-85976-050-7

Петер Маргинтер (р. 1934) — один из наиболее читаемых современных австрийских писателей. На русском языке публикуется впервые.

Причудливый круговорот событий и приключений, в который попадают герои романа «Барон и рыбы», столкновение реального и гротескно-фантастического, примиренных иронией автора (ощутимой уже в названии книги), вероятно, напомнят русскому читателю произведения Гофмана или Людвига Тика.

---

— Да. Она унаследовала здесь дом, который для нее одной слишком велик, и явно заинтересована в том, чтобы сдать пустующие комнаты.

— А откуда вы знаете эту даму?

— Пепи служил вместе с ней в цирке, в том, где вы его нашли. Г-жа Сампротти — предсказательница. Что до меня, то сегодня вечером я впервые с ней встретился.

Барон сморщил нос. Однако на следующее утро, после завтрака, попросил Симона проводить его в Дублонный дом.

Сама г-жа Сампротти не появилась, зато Теано показала барону три большие чистые комнаты, обставленные скудно, но изысканно, с великолепным видом на Пиренеи, все за пятьдесят песет, включая комнатку в башенке, в которую можно было попасть из средней комнаты по крутой деревянной лестнице. Тяжелый люк отрезал обитателя башни от остальных жильцов, толстый ковер и стены с овальными окнами защищали от шума, большой стол манил работать, а глубокое вольтеровское кресло — предаться размышлениям. При открытом окне слышались лишь крики стрижей да шелест огромной плакучей ивы, наполнявшей нижнюю комнату зеленым аквариумным светом. Комнатка в башенке барону понравилась. Он заметил, что сможет с Божьей помощью завершить здесь драматическую главу о языке рыб, здесь, в этой воздушной пещере, вознесенной подобно маяку над термальными водами Пантикозы.

***

Они переехали прямо на следующий день: Пепи и немой слуга г-жи Сампротти тащили чемоданы и корзины, Симон — огромный парусиновый чехол с рыбацким снаряжением, а барон нес круглый аквариум, в котором плавала молочная форель, редкая разновидность trutta fluviatilis salar Ausonii. «Добрый знак!» — воскликнул барон, вернувшись тем утром в «Лягушку» с пятничного рыбного базара с деревянным корытцем в руках. Уверовав в существование поющей рыбы, он считал, что нарочно перенесен барочным взмахом подола хитона Фортуны, обычно падающего столь классическими складками, в Пантикозу — туда, где обитала чудо-рыба, бесценное сокровище, хранимое этой самой Фортуной для любимого сына Нептуна. Аппараты Морзе отстукали телеграммы в Вену и Киллекилликранк, но их адресаты жили в мире, отрезанном от Пантикозы плотным занавесом. Барон ожидал ответа, как послания из загробного царства: с любопытством, но очень сомневаясь, есть ли там кому отвечать, что ему, впрочем, было совершенно безразлично. После последнего съеденного в «Лягушке» обеда барон представился г-же Сампротти.

Симон повесил костюмы в шкаф, белье разложил по ящикам комода, книгу мадам Александрины положил на ночной столик, а все свои остальные пожитки — туда, где им нашлось место. Затем с легкой тросточкой в руках он направился по Променаду, где они впервые встретили священника, к месту их приземления. Уже издали он увидел, как возятся у шара люди. Несколько человек под командой двух гарнизонных фельдфебелей и юного чиновника как раз грузили гондолу на подводу. Оболочку же погрузили на двухколесную тележку. Оболочка сморщилась, как огромный сморчок.

Чиновник немного говорил по-французски. Он объяснил Симону, что убрать летательный аппарат распорядился г-н бургомистр. Бросив взгляд в гондолу, Симон убедился, что Пепи своевременно прибрал компрометирующие ящики с винтовками и боеприпасами, встряхнул с облегчением головой и попросил у чиновника позволения взять номер «Обервельцского курьера», оставшийся в гондоле. Затем спросил у двух ковыряющих в носу и с любопытством глазеющих на небывалое событие мальчишек, поворачивает ли Променад обратно к Пантикозе.

— Пантикоза, а? — сказал он, разыгрывая пантомиму с тростью. Но не стал дожидаться ответа, поскольку конец трости указал прямо на мадемуазель Теано, прислонившуюся к дереву и приветливо ему машущую.

Симон поспешно подошел и весьма вежливо поздоровался. Ручка, над которой он склонился, свежо пахла вербеной.

— Ах вы, поклонник прессы, — мило пошутила она, вытаскивая из Симонова кармана «Обервельцский курьер». — Вы ведь позволите?

— С радостью. Я ни в коем случае не собирался утаить от вас последние новости из Обервельца, — подхватил Симон также шутливо. — К тому же ваш покорный слуга сам приложил к ним руку.

— Вы? — спросила она удивленно. — Я думала, вы юрист.

— И отказали мне в праве на высшие притязания, еще ничего не зная об этом прискорбном факте, — огорченно заключил Симон.

— А! — произнесла она, — так вам угодно быть стихотворцем!

— Как же вы так быстро догадались?

— Вы всегда так витиевато выражаетесь, — рассмеялась она, — к тому же под этим стихотворением стоит «д-р С.А.»

НОКТЮРН

Туман клубится. Смерть уж наготове,
заходит в дом и руку — в дымоход,
куда забился хромоногий Товий,
он кум куме, чей труп истлел до моха,
он лезет выше, жалобно скулит,
а гостья из него как дань МОЛОХУ
жаркое в исступлении творит.

— Красиво до дрожи, — оценила она. — И очень современно. Мне нравятся стихи, где все написано с маленькой буквы.

— В «Альпийском Фениксе» еще мельче. Но, к сожалению, там мне всегда приходилось печататься под псевдонимом, ведь «Феникс» — авангардистская газета, и в Управлении Лотерей, где я прежде служил, мне очень повредили бы подобные эскапады.

— Ах вы бедняжка, — пожалела его Теано, складывая газету. — Я так глупо вела себя вчера вечером.

— Вы сочли нотацию тетушки неподобающей?

— Она меня все время одергивает. Я понимаю, что маленькая билетерша и воды подать недостойна великой Сампротти, но уж с черным обезьяньим прислужником я всяко могу потягаться. Кроме того, меня очень задел бестактный намек на мои сердечные дела.

Обе повозки с шаром как раз скрылись за ближайшим поворотом Променада. Прикрыв глаза рукой, Симон следил за канатом, извивавшимся за ними по песку, как хвост огромной крысы.

— Мы тут наедине перед лицом Всевышнего, и вы с равным успехом можете удостоить меня ответа или пощечины: тот укротитель львов, которого помянула ваша тетя, был Жан Санпер?

— Я удостою вас и того, и другого, — отвечала Теано и слегка шлепнула Симона по левой щеке. — Да, Жан Санпер. Он был мною очень увлечен.

— Но вы не ответили на его томления, и он переключился на сестру итальянских эквилибристов. Дорогая, он на вашей совести!

— Возможно. — Теано нахмурила густые брови, в углах рта обозначились складки. В больших глазах заблестели слезы. — Это не та тема, на которую мне бы хотелось с вами поговорить.

— Он был весьма эффектен. Дайте мне еще пощечину. Мне нравится ваша твердая рука.

Она как двустволку нацелила на него огромные зрачки. Симон почувствовал себя неуютно и смущенно кашлянул.

— Расскажите мне о вашей кочевой жизни, — предложил он. — Тети тут нет, и никто вам не помешает. И поведите меня в какой-нибудь трактир или к крестьянину, у которого можно поесть. От печальных людей у меня всегда разыгрывается аппетит. — Удар по правой щеке был много сильнее первого.

— Весьма надеюсь, что вы все-таки не обжора!

— У «Лягушки с фонарем» тощие окорока, — извинился он и потер щеку. — Кроме того, пора обедать, а я очень привержен регулярным приемам пищи. Пойдемте! Я с животным наслаждением предамся занятию, которое вы, как мне кажется, по праву презираете.

Теано молча повернулась и пошла вперед. Когда Симон спросил, как происходила ликвидация цирка, она все же снизошла до рассказа. Грустная история о чистокровных лошадях, которые теперь развозят молоко в Страсбурге, о китайском жонглере, преемнике Ву Цы, ставшем в Париже мозольным оператором, и о веселых фургончиках, осевших на каких-то садовых участках. Теано с мрачным удовлетворением рассказывала, а Симон прерывал, только чтобы еще раз поразиться ее предусмотрительности и посочувствовать горькой доле наследства директора Вагеншрота.

Прошло не более четверти часа, как они свернули с Променада на узкую тропку, пробрались сквозь густые, уже начавшие желтеть кусты и бочком спустились по крутой поляне. Внизу путь к ровному дну долины, поросшему жестким, как проволока, невысоким кустарником, им преградила заросшая канава.

Симон одним прыжком перемахнул через отливающую зеленью воду, потом обернулся назад, собираясь подать руку Теано.

— Спасибо, я сама.

Теано прыгнула, поскользнулась на рыхлом берегу и плюхнулась в канаву, почти до колен уйдя в грязь. Молча улыбнувшись, Симон протянул ей так непредусмотрительно отвергнутую руку.

— Минутку — башмак утонул.

Потом она со смехом вылезла к нему. Черно-коричневые носки из грязи достигали подола юбки, грязь медленно стекала по голым ногам, украшая их абстрактными узорами.

— Превосходно, — оценил их Симон, поддерживая ее, чтобы она смогла снять и вытряхнуть второй башмак. Не отпуская его руки, она подхватила башмаки и нерешительно попробовала босой ногой бурую сухую землю между кустов.