Франсуа Шаму - Цивилизация Древней Греции

• Название: Цивилизация Древней Греции
• Автор: Франсуа Шаму
• Издательство: У-Фактория; ACT
• Жанр: Культурология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9757-0395-8; 978-5-9713-9608-6

В книге французского историка Ф. Шаму эллинистическая цивилизация представлена не эпохой упадка традиций классической Греции, не простым переходом через хаотичную и кровавую военную историю от греческого востока к латинскому западу, от Афин к Риму. Историческая реальность оказывается гораздо более сложной, чем ее представляют школьные учебники, вынужденные прибегать к упрощениям.

Эллинизм — это не только завоевательные походы Александра Македонского, распространившего греческий мир в пределы Азии, это нововведения и преемственность, преданность традиции и поразительные новшества, это люди, привязанные к прошлому и страстно устремленные в будущее.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Технический прогресс проявился также в возведении зданий оригинального вида, отвечающих более конкретным практическим нуждам: самый замечательный пример — знаменитый александрийский маяк. Древние уже давно поняли, как полезно отмечать для мореходов важные точки побережья с помощью особых сооружений, обычно башен, на которых при необходимости можно было зажечь огонь. Так, на одном из мысов восточного побережья Фасоса некий Акерат в VI веке до н. э. повелел возвести башню, которая стала бы его гробницей, и обнаруженная посвятительная надпись на ней ясно говорит о ее сигнальной роли для моряков. На низком берегу Александрии не было никакого ориентира, позволявшего различить его из открытого моря, что делало прохождение судов здесь трудным и опасным. Страбон совершенно определенно говорит (XVII, 791): «Поскольку с обеих сторон города берег был неприступен и находился на уровне моря, было необходимо воздвигнуть здесь высокий и хорошо видимый знак, чтобы корабли из открытого моря могли войти прямо в порт». Таким образом, в начале III века до н. э. перед александрийским портом была возведена очень высокая башня (более 100 м) из камня, которая могла указывать путь морякам. На широкой платформе, установленной на скале в восточной оконечности острова Фасос и возвышающейся над уровнем моря на 6–7 м, поднимался почти на 60 м первый, самый высокий ярус четырехугольного сечения. На верх площадки вела не лестница, а пандус, который заворачивался вовнутрь вокруг четырех стен сооружения, имеющих множество окон. В углах площадки располагались четыре бронзовых тритона, дующих в раковины. Второй ярус, отчетливо более узкий, был восьмиугольным в сечении. Его высота приближалась к 30 м. В нем находилась лестница, ведущая на верх второй площадки, на которой, наконец, возвышался третий ярус, цилиндрический, более 7 м в высоту. На вершине стояла колоссальная бронзовая статуя Зевса Спасителя, приветствующего мореплавателей: это был Зевс Лименоскопос («смотрящий за входом»), как назвал его поэт Каллимах. На одной из верхних площадок ночью можно было зажечь огонь: внутренний пандус был предназначен для вьючных животных, которые поднимали до первого яруса топливо. Маяк был сложен из «белого камня», вероятно из того прекрасного известняка, который в избытке добывался в Египте, а не из мрамора, привозимого по морю. Посвятительная эпиграмма, сочиненная македонским поэтом Посидиппом из Пеллы, известным эпиграмматистом, была начертана на сооружении, практическое назначение которого, равно как и его религиозное значение, были прекрасно выражены в ней. Текст ее сохранился в папирусе: «Эту защиту греков, этого стража Фароса, о господин Протей, воздвиг Сострат, сын Дексифана, из Книда. Ибо нет у тебя для Египта гористых островов для дозора: нет, бухта, куда входят суда, находится на уровне моря. Вот почему устремилась вверх, выделяясь на фоне неба, башня, издали видная днем. А ночью мореход среди волн легко приметит большой огонь, горящий на вершине, и пристанет прямо к Бычьему Рогу и непременно встретится с Зевсом Спасителем, о Протей, обитающий в этих краях!» Таким образом, маяк посвящается старому божеству этого места — Протею, «стражу моря», пастуху тюленей, которого Гомер называет хозяином острова Фасос. Вместе с Зевсом, имеющим кое-где (в Приене, например) эпитет «Спаситель», он охраняет здесь моряков от опасности. Высокая башня посреди этого плоского ландшафта была видна от самого горизонта и днем служила ориентиром. Ночью огонь, разводимый на верхней площадке, позволял запоздавшим судам пройти прямо в фарватер, ведущий в восточный порт Александрии, — этот фарватер назывался Бычий Рог. В стихотворении Посидиппа, написанном в 280–260 годах до н. э., все это отлично изложено. Как было принято, он упоминает того, кто руководил созданием этого монумента и повелел сделать для него эпиграфическое посвящение: этот Сострат Книдский, грек из Анатолии, как и диойкет Аполлоний, был значительной персоной — входил в круг «друзей царя», а с другой стороны, был известен по другим посвящениям, сделанным в его честь на Делосе и в Дельфах в благодарность за услуги.

Маяк производил огромное впечатление своей исключительной высотой, сравнимой с высотой пирамид, массивностью своего нижнего яруса, которая еще больше преувеличивалась граверами на монетах, оригинальностью своего замысла и качеством его исполнения. Он стал символом самой Александрии, так же как Эйфелева башня сделалась для туристов символом Парижа.

Название маяка, полученное от названия островка, на котором он стоял[50], стало общим для других осветительных башен такого типа, которые эллинистические и римские архитекторы впоследствии возводили в других портах или на побережье Средиземного моря. На одном только маленьком острове Делос их было четыре. Восхищение, которое вызывал маяк, прежде всего было связано с заложенными в нем колоссальностью труда и технической смелостью. Ошеломленный народ застывал перед инженерной виртуозностью, которая преодолела законы природы, чтобы поднять тяжелый камень и вознести его так высоко в небо. Это же чувство несколько веков спустя прозвучит в эпитафии эпохи империи, обнаруженной в Гермополе, в Среднем Египте, на надгробном камне греческого архитектора Гарпала. Как это было зачастую, она написана в форме диалога, в котором прохожий разговаривает с гробницей: «Я гробница Гарпала. — Какого Гарпала? — Гарпала, который, узнай об этом, был так изобретателен в своем искусном мастерстве. — Я вижу, о парки, что искусство погибло! Кто средь живущих сравнится с ним? — Это он возводил огромные стены храмов, это он воздвигал для портиков высокие колонны. Сколько раз с помощью тонких канатов он заставлял передвигаться вершины послушных гор, словно легкие соломинки! — Так Амфион или Орфей без труда сдвигали зачарованные их пением камни. — Знай, что сын Гарпала, Ахилл, покоится здесь же: они оба лежат в одной могиле. — Это неудивительно: слишком прочна нить, что прядут парки, и против смерти ни один ученый муж не нашел избавления».

К числу технических инноваций в архитектуре следует отнести применение свода и арки, которые не то чтобы совсем не использовались в подобных сооружениях, но были крайне редки до конца IV века до н. э. Зато в эллинистическую эпоху арки и цилиндрические своды получают широкое распространение: македонские гробницы, подземный зал храма мертвых в Эфире (Эпир), подвал портика Аттала I в Дельфах, два сводчатых коридора храма Аполлона в Дидимах — Дидимейона, многочисленные примеры в Пергаме в подземных помещениях акрополя, больших цистерн на Делосе, а также театра, вещая крипта храма в Кларосе (Анатолия), — все эти примеры датируются концом IV века до н. э. и I веком н. э. Конечно, мастера того времени предпочитали использовать своды и арки в подземных помещениях, чтобы боковое давление приходилось на окружающую почву и не требовало помощи контрофорсов. Но они прекрасно оценили выгодность такого устройства в отношении горизонтальных плит перекрытия и оконных и дверных перемычек, сохранив их в строениях на открытом воздухе. Тем не менее архитекторы достаточно охотно использовали арку в дверных проемах, которыми снабжались толстые стены и множество которых легко выдерживали огромное давление: например, в додонском театре, в святилище Эфиры или в театре храма Латоны в Ксанфе. В этом последнем сооружении, датируемом II веком до н. э., аркада создавала единое целое с пилястрами и дорическим антамблементом над фронтоном — абсолютно искусственное расположение, прикрепляющееся к внутренней поверхности стен и имеющее исключительно декоративное значение. Это сочетание арки и треугольного фронтона с угловыми камнями, которые появляются между аркадой и архитравом, производило настолько удачный эстетический эффект, что архитекторы последующих веков дали ему широчайшее распространение, особенно в римских триумфальных арках. Эти эллинистические находки и инновации будут прослеживаться в позднейшей западной архитектуре в целом.

* * *

Никогда еще греческий мир не переживал такого конструкторского пыла. О каком упадке можно говорить, как это часто делается, — если возводилось столько богатых и величественных монументов в стольких храмах? Таков, например, храморакул в Дидимах, который по своим размерам и по своей оригинальности соперничал с величайшими архаическими и классическими храмами, такими как храмы Геры в Самосе, Артемиды в Эфесе или Зевса Олимпийца в Агригенте, и который заимствовал их достижения и творчески их адаптировал. В начале III века до н. э. архитекторам Пеонию из Эфеса и Дамису из Милета было поручено возвести в милетском святилище Аполлона колоссальное сооружение, внутри которого должна была находиться площадь со статуей бога, священным лавром и вещим источником. Чтобы справиться с этой задачей, центральная часть храма была оставлена открытой: это был широкий двор под открытым небом, который окружала стена высотой 25 м, украшенная пилястрами, поддерживающими фриз под карнизом. В глубине этого двора в крытой часовне помещалась культовая статуя. Чтобы обнести этот участок, пользующийся особой заботой, на цоколе с семью высокими ступенями была возведена колоссальная двойная колоннада с 20-метровыми ионийскими колоннами, создающая иллюзию храма с перистилем.