Эмиль Бутру - Наука и религия в современной философии

• Название: Наука и религия в современной философии
• Автор: Эмиль Бутру
• Издательство: Красанд
• Жанр: Философия
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-396-00102-2

В предлагаемой книге ее автор, известный французский философ Э. Бутру (1845–1921), пытается найти пути разрешение конфликта между наукой и религией при помощи противопоставление натуралистического и идеалистического направлений. Во введении дается исторический обзор отношений между религией и наукой с античных времен до современной автору эпохи. В первой части автор подробно разбирает важнейшие натуралистические теории: позитивизм О. Конта, эволюционный агностицизм Г. Спенсера, монизм Э. Геккеля и т. д. Вторая часть посвящена идеалистическому направлению — учениям А. Ричля, У. Джемса и др.

Рекомендуется философам, историкам и методологам науки, студентам и аспирантам гуманитарных вузов, всем заинтересованным читателям.

---

Поэтому лишь по отношению к совершившимся фактам можем мы быть уверены в правильности какой бы то ни было идеи. И всякая доказанная истина может быть бесспорной лишь по отношению к прошлому, а никак не по отношению к будущему.

Но это еще не все. Наука не только имеет в виду исключительно действие, но и сама есть действие, действенная и творческая сила. Можно ли сказать, что то будущее, к которому направляются ее индукции, предопределено? что только наше незнание мешает нам предсказывать его с полной точностью? Рационалисты утверждают это. Для них реальность есть нечто готовое, законченное на все времена. Настоящее несет в себе прошлое и беременно будущим, гласить известная формула. Совершенно иную точку зрение проповедуют прагматисты. Они полагают, что реальность действительно находится в процессе своего становления, что будущее не предопределено в настоящем. И среди причин, созидающих будущее, они в первую голову помещают самую науку, которая, будучи свободной и человеческой, заставляет природу совершать такие действия, которых эта последняя сама по себе не произвела бы.

Мало того, по учению прагматистов, верование, сопровождающее в нашем сознании ту или другую идею, вера в осуществление известного события, уже сама по себе есть фактор этого осуществления. Вера сама способна создать себе опытное подтверждение; она может превратить себя в истину самым актом своего обнаружения.

При том же вера не есть некоторое состояние, извне привнесенное в душу человека, не подчиняющееся влиянию воли. Конечно, не в нашей власти вызвать в себе любое верование. Но жизнь развертывает перед нами определенные альтернативы; и тот выбор, который нам приходится делать, не только не предписывается нам интеллектом, но был бы прямо таки невозможен, если бы мы были вынуждены руководиться одними только доводами разума. Таковы религиозные проблемы, взятые в их существенном и практическом значении. Что представляет в моих глазах человеческое общество, мир, вселенная? Есть ли эта внешняя вещь, о которой я говорю: „вот она“, или же некто интимно близкий мне, к кому я обращаюсь со словом: „ты“? Мое поведение будет совершенно иное в зависимости от того, решу ли я этот вопрос в первом или во втором смысле; и очевидно решение это зависит от моей воли. От меня зависит верить или не верить в мои обязанности по отношению к людям и миру, а, следовательно, видоизменять ход событий или оставить его, как он есть.

Итак, сама истина в значительной, но недоступной точному определению, степени есть произведение человека; и не только потому, что человек создает науку, но и потому также, что самый объект науки, самое бытие, продуктом или представлением которого является, по-видимому, наука, отнюдь не есть раз навсегда законченная вещь, но непрерывно создается действиями конкретных существ, составляющих его субстанцию, и в частности действиями человека, опирающегося как раз на науку и верования.

II ИДЕЯ ФИЛОСОФИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДЕЙСТВИЯ

Трудно с большею глубиной и остроумием обнаружить роль практического действия в науке. чем это сделали представители прагматизма. Но возникает вопрос: не остается ли в этом учении, по крайней мере, если взять его в отдельности, несколько неопределенным самое понятие действия, его характер, его значение? На этот вопрос наталкивает нас уже великое разнообразие тех умов, которые объединяются или которых объединяют под именем прагматистов.

Истинная идея, истинное верование, говорят нам, есть верование, выдержавшее поверку, благотворное, дееспособное, такое верование, которое вознаграждается успехом. Но смысл, вкладываемый в слово „вознаграждаться“, изменяется до бесконечности. Есть люди, которые не признают никакого вознаграждение кроме звонкой монеты. Ньютон добивался вознаграждение в виде обобщений, сводящих к единству законы вселенной. Один требует от науки материальных удовольствий. Другой ожидает от нее удовлетворенного познание и высшей радости проникновение в механизм вещей. Еще кто-нибудь называет благотворным то, что способствует душевному миру, или то, что укрепляет мораль, или то, что приводит идеи в внутренней гармонии, или то, что благоприятствует росту и расширению бытия, или то, что помогает осуществлению стройного и свободного общества, вдохновленного идеальными целями человечества. Ни один из этих взглядов не исключается прагматизмом; ни один из них логически не предписывается им. Прагматизм — это скорее метод исследования, нежели доктрина, скорее анализ отношений между теорией и практикой, нежели теория самой практики. И потому прагматизм, как таковой, не исчерпывает собою идеи философии действия.

Стремясь осуществить эту идею более полно, некоторые мыслители пытаются доказать, что науке присуща не только общая забота о практической пригодности своих результатов, но и творчество, в полном смысле этого слова, со всеми теми положительными признаками, которые характеризуют его, как таковое, и отличают от простого вмешательства в ход событий.

Учения, порожденные этой мыслью, в свою очередь, значительно различаются друг от друга, и, для того чтобы точно ознакомиться с ними, следовало бы изучать каждое из них в отдельности. Но они все имеют некоторое общее направление, которое мы и попытаемся установить.

* * *

По отношению к науке направление это сводится к следующему.

Когда мы утверждаем, говорят представители одной, очень популярной за последние годы философии 44), что постулаты, принципы и определение науки суть условные формулы, результат произвольного выбора, мы хотим сказать, что они возникают по поводу опыта, пожалуй даже внушаются опытом, но ни в коем случае не предписываются и не могут предписываться последним в совершенно определенной форме. Между опытом и теми понятиями, которые мы употребляем для его научного истолкования, имеется скачек, нарушение непрерывности. Из этого не следует, однако, что понятия эти представляют из себя искусственные изобретения. Их данное определенное содержание, весьма неполно намечаемое вещами, находит свое последнее основание в самом разуме, который измышляет гипотезы и строить определения. Не случайность, не какая-то произвольная деятельность выполняют научную работу: это деятельность совершенно определенная, характерные признаки которой можно точно установить.

Прежде всего те идеи, с помощью которых строится наука, представляют из себя истинные изобретения. они не просто условны, они обоснованы, они плодотворны, они имеют ту внутреннюю ценность, которая отличает творение гения от капризов фантазии. Эти изобретения создаются в самых различных направлениях, неисчерпаемые по своему богатству, разнообразию, оригинальности. И каждое из них борется за самосохранение, видоизменяется, приспособляется к прогрессу познаний и погибает лишь для того, чтобы народить на свое место новые изобретения. По этим признакам мы узнаем действие истинного существа, которое стремится творить себя, сохраняться и развиваться. Какова же природа этого существа? Природа его определяется наличностью дели, в виду которой предпринимаются все эти творческие акты.

Вполне правы те, которые настойчиво подчеркивают усилия, затрачиваемые разумом на то, чтобы приспособить свои идеи к фактам, данным в опыте. Современная наука хочет быть Властью над реальным миром, а не бесплодным созерцанием мира воображаемого. Но было бы ошибкой утверждать, что этим устраняется чисто человеческая философия Платонов и Аристотелей, стремящаяся построить из чувственного мира, в котором разум не может узнать себя, мир, сообразный с разумом.

Научные гипотезы направлены, обыкновенно, к тому, чтобы внести в мир единство, или простоту, или непрерывность. Эти свойства не являются фактами наблюдения; наоборот, первоначально они представляются чем-то противоположным реальности. по-видимому, их даже трудно соединить между собой. Ибо, если наш мир представляет бесконечную множественность частей, то признать его единым значит допустить, что все эти части воздействуют друг на друга, что, по-видимому, должно иметь своим последствием чрезвычайную сложность. Равным образом, искать непрерывности значит удаляться от простоты, которая несравненно лучше гарантируется множественностью совершенно отделенных друг от друга категорий.

Что же такое эти преследуемые наукою цели, как не законы, предписываемые разумом вещам? Ведь разум, поскольку он обладает определенной природой, не в состоянии усвоить себе эти вещи в том виде, как они представлены сырым опытом.

Но единство, простота и непрерывность составляют то, что называется понятностью. Поэтому в научных изобретениях обнаруживается не всякая вообще умственная жизнь, а специфическая жизнь интеллекта, разума, заключающая в себе вполне определенный критерий понятности.