Эмиль Бутру - Наука и религия в современной философии

• Название: Наука и религия в современной философии
• Автор: Эмиль Бутру
• Издательство: Красанд
• Жанр: Философия
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-396-00102-2

В предлагаемой книге ее автор, известный французский философ Э. Бутру (1845–1921), пытается найти пути разрешение конфликта между наукой и религией при помощи противопоставление натуралистического и идеалистического направлений. Во введении дается исторический обзор отношений между религией и наукой с античных времен до современной автору эпохи. В первой части автор подробно разбирает важнейшие натуралистические теории: позитивизм О. Конта, эволюционный агностицизм Г. Спенсера, монизм Э. Геккеля и т. д. Вторая часть посвящена идеалистическому направлению — учениям А. Ричля, У. Джемса и др.

Рекомендуется философам, историкам и методологам науки, студентам и аспирантам гуманитарных вузов, всем заинтересованным читателям.

---

Такие объяснения обыкновенно называются телеологическими. Но по мнению одного проницательного философа42), для того, чтобы согласовать их с фактами, их следует рассматривать, как стоящие над телеологией и над механизмом. Телеология приводит к выводу, что растительный мир ниже животного, а инстинкт ниже разума, тогда как, в действительности, мы имеем здесь три расходящиеся линии развития одной и той же активности. Богатое и разнообразное производство самых различных форм гораздо лучше отвечает идее самопроизвольного творчества, нежели идее цели, установленной заранее и определяющей собою историю ее реализации.

Как бы мы ни относились к этим взглядам, напоминающим спинозистское учение о жизни, не подлежит, по-видимому, никакому спору то обстоятельство, что положительное содержание основных биологических понятий вненаучно, а, следовательно, понятия эти, с научной точки зрения, являются чисто отрицательными.

Это не значит, что наука может устранить их положительный и субъективный смысл, как совершенно бесполезный, вымышленный и чисто словесный придаток. Ибо, превратившись в чисто количественные, точные и объективные, понятия эти утратили бы все свои характерные черты, все то, что позволяет им руководить ученым в его изысканиях и обобщениях. Кант утверждал, что некоторые принципы, лишенные своего конститутивного значения, не давая уже нам никакого познание реальности, сохраняют свое регулятивное значение, т. е. позволяют нам классифицировать явление и организовать опыты так же хорошо, как если бы они давали точное представление о реальной работе природы. Учение это, по-видимому, еще и в наше время приложимо к биологии. Но оно показывает, что наука связана с реальностью, превышающей ее средства исследования.

Наконец, моральные науки в этом отношении особенно поучительны.

Науки эти понимаются двояким образом: или как нормативные, или как чисто позитивные.

В качестве нормативных наук они непосредственно, самим своим содержанием, указывают человеческой жизни руководящие принципы, которых мы напрасно стали бы требовать от наук физических. они указывают или предписывают человеку цели, подлежащие осуществлению, каковы, например: развитие личности, долг, благо, гармония между индивидуумом и обществом, справедливость, общая польза, солидарность, единство сознаний. Но очевидно, что подобного рода предметы не являются сами по себе последними, адекватно познанными принципами, а представляют особого рода проблемы, — проблемы, не разрешимые с помощью одного только опыта. По мнению некоторых, здесь перед нами лишь раскрываются перспективы, обращенные к бесконечному, к совершенству, к божеству. Если это так, то моральные науки, в своих руководящих идеях, представляют настоящее введение в религию.

Другая школа теснее сближает моральные и все прочие науки. а именно, она хочет сделать из них естественную науку о человеке, рассматриваемом в его моральных и социальных проявлениях. Моральные науки изучают характер и причины человеческих поступков совершенно так же, как биологические науки изучают функции и формы животных. Что касается практических предписаний, то, с этой точки зрения, они являются приложениями науки, но отнюдь не входят в ее содержание. В самим деле, всякая наука, как таковая, есть лишь теория; практика или предшествует ей или следует за ней, но ни в коем случае с ней не сталкивается.

Моральные науки, при таком их понимании, имеют надежный способ освободиться от всякой связи с религией: для этого им надо лишь стать чисто описательными. они должны ограничиться констатацией, что люди в такие то и такие то эпохи их существования, в таком то и таком то смысле высказывались относительно справедливости, блага, долга, права, личности, солидарности или коллективном сознании; но вовсе не дело моральных наук исследовать вопрос о происхождении, о философском значении этих понятий или об их ценности. Но наука, являющаяся только описательной, не есть наука в. строгом смысле этого слова. Для того, чтобы уподобиться физическим наукам, наука о моральных явлениях должна стать объяснительной.

В наше время наука о духе и не помышляет обыкновенно о том, чтобы объяснить жизнь сознание и жизнь социальную чисто физическими причинами. Психология, этика, социология, не порывая уз, связывающих их с науками о материи, нуждаются в своих собственных принципах. Духовные явление объясняются не только физиологическими и физическими условиями человеческой жизни, но также причинами, духовными в собственном смысле слова: условиями сознания, свойствами интеллекта и воли, влиянием чувств, направлений, идей, специальною ролью таких идей, как индивидуальность, счастье, долг, равенство, свобода, предание, коллективное сознание, солидарность, человечество, справедливость, гармония, прогресс, разум и т. д.

Что же представляют из себя эти принципы? С научной точки зрение это только отрицания. Это субъективные фантомы, заступившие место объективных причин; наш разум их игнорирует, так как они, как таковые, для него недоступны. объяснения, основанные да этих принципах, устанавливают лишь одно: что рассматриваемые явление не могут быть объяснены теми действующими причинами, которые нам доступны. Путем логической уловки мы, прибегая к идеям, к целям, к неуловимому для науки содержанию сознательной жизни, облекаем эти ускользающие от нас объекты в неподвижные формулы, делаем из них нечто в роде существ и механических сил и пользуемся ими, как действующими причинами. И мы думаем, что этим путем мы даем научное объяснение. Но, очевидно, нет никакой возможности научно определить смысл и значение такого рода объяснений. Откуда берется духовная жизнь, стремление к прогрессу, претензия пересоздавать заново и улучшать природу? Чего мы хотим, куда мы идем? Сводить все эти возможности к необходимости, все это идеальное к реальному, все это неопределенное грядущее к законченным, данным вещам, значит очевидно рассматривать сознание, как сплошную мистификацию. Во что же тогда обращаются все основывающиеся на нем объяснения? Не являются ли они иллюзорными объяснениями явлений, которые, в свою очередь, сами иллюзорны.

С чисто научной точки зрения, идеи эти представляют только отрицание: отрицание возможности механического объяснения. Но тут опять и опять приходится отметить, что отрицание это не полное, что оно предполагает соответственное утверждение. Какое применение мог бы сделать из этих понятий ученый, если бы он должен был, подобно математику, не обращать внимание на их субъективный и практический смысл? Он не может и подумать об этом, ибо как раз субъективный смысл облекает он в данном случае именем научного понятия. Когда астроном в основу своих рассуждений берет кажущееся вращение солнца вокруг земли, он прекрасно сознает, что он может рассуждать совершенно так же, но гораздо удобнее, допустив, что земля вращается вокруг солнца. Но если бы моралист или социолог попытался перевести на язык объективных терминов ту субъективную видимость, с которой он имеет дело, он оказался бы на полюсе, противоположном интересующей, его реальности, и вовсе не был бы в состоянии рассуждать. Для того, чтобы говорить о людях, о их индивидуальности, о их личности, о их солидарности, о их личном или коллективном сознании, необходимо допустить, что термины эти имеют известное значение, но с точки зрение объективной науки это весьма сомнительно. объяснение явлений при помощи этических или социологических понятий представляет из себя лишь плохо замаскированную апелляцию к объяснениям, превышающим компетенцию строго научной этики и строго научной социологии.

Одним словом, согласно философам, взгляды которых мы здесь рассматриваем, границы науки не являются простым отрицанием. Скорее мы имеем здесь указание на некоторую трансцендентную для нас реальность, без которой сами эти границы были бы непонятен, и о которой ученый не должен окончательно забывать, раз он хочет, чтобы его понятия имели конкретное значение, позволяющее их утилизировать. Итак, наука не есть нечто абсолютно нейтральное. Она ориентирована определенным образом; и если ориентировка эта носит очень общий характер, то во всяком случае она направлена в сторону тех же самых объектов, которые постулирует религиозное сознание.

Следовательно, религия не представляет произвольной концепции, которую наука, пожалуй, согласна теоретически терпеть, но с которой она ничем не связана: наука сама бессознательно ищет религии.

Таким образом, религия, свободно развиваясь на почве присущих ей начал, может быть уверена, что ее утверждение в своих основных чертах совпадут с постулатами науки. Благодаря этому религия проникается белее интенсивным стремлением усвоить себе из науки все то, чем эта последняя может служить ее делу; и в самом деле, мы видим, что религиозные мыслители данного направление не только не чуждаются науки, как, посторонней и враждебной силы, но всеми силами призывают ее себе на помощь, чтобы выработать относительно исторической и естественной стороны религий возможно более верное, основательное и полное, а следовательно наиболее достойное религии и наиболее действительное представление.