Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 22. Истина

• Название: Собрание сочинений. Т. 22. Истина
• Автор: Эмиль Золя
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1966

Третий роман тетралогии «Четвероевангелие», которому было суждено стать последним произведением не только этой серии, но и всего творчества Э. Золя, был написан с обычной для него быстротой: начатый 27 июля 1901 года, он был завершен через год — последняя страница помечена 7 августа 1902 года. Если учесть, что объем романа — сорок авторских листов, то окажется, что Золя писал около двух листов в месяц. Через три дня после того, как рукопись была завершена, 10 августа 1902 года, роман начал печататься фельетонами в газете «Орор» («Aurore»). Золя так и не увидел свой роман опубликованным. В ночь на 29 сентября он умер от отравления угарным газом, и «Орор» в течение нескольких месяцев продолжала публиковать книгу уже покойного автора. В феврале 1903 года отдельное издание «Истины» вышло с траурной рамкой на обложке. Тираж романа в одном только 1903 году достиг пятидесяти тысяч экземпляров и впоследствии неуклонно возрастал.

В центре «Истины» — общественно-идеологическая проблематика, с которой столкнулся Золя с тех пор, как началось в 1894 году дело Дрейфуса, переросшее в 1898 году в дело самого Золя. Альфред Дрейфус был капитаном французской армии, офицером генерального штаба, обвиненным в шпионаже. Герой «Истины» — учитель начальной школы Симон, обвиненный в надругательстве над мальчиком и зверском его убийстве. Однако движущие силы обвинения, причины массового психоза, соотношение противостоящих и борющихся лагерей в реальности и романе аналогичны. Золя придал сюжету романа большую обозримость и отчетливость, обнажил тайные пружины, выставил на всеобщее обозрение врагов республики и прогресса, заинтересованных в грязной провокации, которая была затеяна в 1894 году и окончательно погашена лишь двенадцать лет спустя: Дрейфус был реабилитирован и восстановлен в гражданских правах в 1906 году, через четыре года после опубликования «Истины» и смерти Золя, предрекшего в своем последнем романе эту победу правосудия над монархически-клерикальным произволом.

---

Им предстояла трудная задача: немало потребуется усилий и настойчивости, чтобы вырвать мэра Мартино, муниципальный совет, все население из цепких рук кюре, твердо решившего ни в чем не уступать. Когда в Жонвиле было получено известие о назначении Марка, аббат Коньяс не выказал ни гнева, ни страха перед опасным противником, но лишь презрительно пожал плечами. Он твердил всем и каждому, что эта жалкая. посредственность, потерпевший поражение, разжалованный учитель, замаравший себя защитой Симона, не продержится здесь и полугода; его сослали сюда, чтобы избавиться от него, и, вероятно, скоро совсем прогонят. Но в глубине души кюре далеко не был спокоен, прекрасно сознавая, что столкнулся с уверенным и сильным противником, страстным поборником истины, и потому, из боязни повредить своему делу, проявлял необычайную осторожность и сдержанность, не давая воли своей запальчивости. Жонвиль имел удовольствие лицезреть нового Коньяса — дипломата и политика, спокойно ожидавшего, что господь покарает его врага. Но его старая служанка Пальмира, с годами становившаяся все злее, не могла, подобно хозяину, молча выказывать презрение; она даже уверяла, будто новый учитель похитил из церкви в Майбуа святые дары и надругался над ними в присутствии всего класса. Это не было доказано, как и рассказ о том, что во время занятий в школе Марку помогает сам черт, который появляется из стены. На людях Коньяс бранил ее за эти сплетни. Но у себя дома, без свидетелей, кюре и его служанка, оба на редкость жадные и скупые, прекрасно ладили друг с другом; один старался выжать как можно больше денег из прихожан, другая подсчитывала доходы и злилась, если деньги не поступали. И вот аббат Коньяс повел тайную ожесточенную борьбу против Марка, распространяя о нем ядовитую клевету, надеясь уничтожить учителя с его школой, чтобы по-прежнему хозяйничать в общине, где приходская церковь останется центром единой власти, церковной и гражданской.

Марк, со своей стороны, действовал так, словно церкви вовсе не существовало. Прежде всего он стремился открыть людям истину и постепенно вывести мэра, муниципальный совет и всех жителей общины из мрака суеверий. Он мечтал о том, что школа станет центром культуры и просвещения, что в людях проснется чувство братства, они познают свою силу, вкусят радость жизни, и будет положено начало справедливому и счастливому обществу будущего. Теперь он ограничивался ролью воспитателя и наставника, будучи убежден, что подготовляет грядущее торжество истины и добра, сообщая ученикам необходимые знания, пробуждая в них разум и волю. В это он свято верил, к этой цели страстно стремился. Он снова стал секретарем мэрии и осторожно давал советы Мартино, который в глубине души радовался его возвращению. Мартино уже пришлось выдержать ссору с женой, так как с уходом Шанья некому было петь в церкви, и аббат Коньяс отменил большие мессы. Снова возбудили вопрос о церковных часах; они уже давно остановились, и муниципальный совет утвердил расход в триста франков на покупку часов, которые и были помещены на здании мэрии. Тогда люди поняли, что в Жонвиле дела пошли по-новому. Многим это показалось дерзостью. Но все же покупку одобрили — наконец-то можно узнать точное время, ведь старые церковные часы были годны только на свалку… По этому поводу острили: теперь не церковь, а мэрия будет показывать время. Однако Марк не спешил праздновать победу; он знал, что предстоит поработать еще не один год, чтобы вернуть утерянные позиции. Но с каждым днем он приближался к заветной цели, он терпеливо трудился для будущего, крепко надеясь со временем привлечь на свою сторону себялюбивых и малодушных крестьян, уже потерявших веру, которые радостно примут истину, когда поймут, что она — источник здоровья, благоденствия и мира.

Для Марка и Женевьевы это были годы счастья и плодотворного труда. Еще никогда Марк не чувствовал такого подъема жизненных сил. Возвращение Женевьевы, ее любовь, их согласие придавали ему энергию, теперь уже не было разлада между убеждениями и жизнью. Если раньше его мучила мысль, что, поучая истине других, он не может убедить горячо любимую подругу, мать своих детей, с которой живет бок о бок; если он несколько вяло боролся с заблуждениями и ложью, сознавая, что не способен искоренить их в своей семье, то теперь он обладал непобедимой силой, ибо полное семейное счастье, совершенное единомыслие супругов неоспоримо доказывали его правоту. А какую чистую радость, какое удовлетворение доставлял супругам совместный труд на одном поприще! Они вели занятия по единому плану, но каждый вносил в работу нечто свое. Когда Женевьева порой падала духом, Марк предпочитал не вмешиваться и предоставлял ей самой разобраться в ошибках, победить в себе тяжелое наследие прошлого. Каждый вечер, по окончании уроков, отпустив ребятишек, учитель и учительница оставались одни в своей тесной квартирке; они беседовали об этих детях, вверенных их попечению, обсуждали работу минувшего дня, намечали каждый для себя план занятий на завтра. Женевьева, больше доверяя чувствам, чем книге, старалась воспитать в своих ученицах прямодушие и доброту, стремилась освободить их от векового подчинения мужчине, развивая их разум и сердце; при этом она не хотела, чтобы они горделиво сторонились мужчин и остались одинокими в жизни. Марк пошел бы дальше: он считал нужным сообщать мальчикам и девочкам одни и те же знания, уверенный, что со временем каждый пол осознает свое место в обществе. Им хотелось бы объединить детей для совместного обучения, как это уже сделал Миньо. Но в Морё было всего двести с чем-то жителей, и у Миньо училось человек двадцать пять детей, а в Жонвиле, где население достигало восьмисот человек, у Марка в классе числилось до тридцати мальчиков, а у Женевьевы — столько же девочек. Если соединить их вместе, какой получился бы превосходный класс, Марк был бы старшим учителем, Женевьева — его помощницей. Они пришли к убеждению о пользе совместного обучения в школе, где педагоги — муж и жена; супруги стали бы для малышей отцом и матерью, учили бы и воспитывали их, как собственных детей. В такой системе они усматривали немало преимуществ: дети приучатся реальнее смотреть на жизнь, станут мягче и искреннее, у них разовьется дух соревнования. Для учителя лучшая помощница — его жена. С какой радостью Марк и Женевьева разрушили бы стену, разделявшую их классы, чтобы собрать вместе свою детвору; его зрелый ум и познания, ее нежная забота, отданные безраздельно детям, помогали бы создавать будущие счастливые семьи, по примеру их собственной семьи, тесно связанной телесными и духовными узами.

Пока что Марк применял ту же систему, какой придерживался последние пятнадцать лет в Майбуа. Здесь у него в классе было меньше детей, не хватало средств, учебных пособий. Зато он завязал с учениками тесные отношения, сроднился с ними; он работал в узком кругу, и результаты стали еще более явственными. Не беда, что у него мало учеников, он воспитает из них настоящих людей! Пусть, следуя его примеру, каждый простой учитель даст стране двадцать — тридцать разумных, справедливых граждан, тогда Франция сделается поборницей справедливости, освободительницей народов мира. Глубоко радовала Марка почти неограниченная свобода, предоставленная ему новым инспектором начальных школ, г-ном Моруа, сторонником Ле Баразе, который, назначая Моруа на этот пост, дал ему секретные инструкции. В захолустный Жонвиль редко кто заглядывал, и Марк, не опасаясь придирок со стороны начальства, мог свободно применять там свой метод обучения. Первым делом он уничтожил все религиозные эмблемы, картины, книги, где фигурировали сверхъестественные силы и прославлялись война, истребление, пожары. Он считал преступным отравлять таким образом душу ребенка, омрачать его разум, прививая веру в чудеса, внушать ему, что он как истинный патриот должен прежде всего проявлять грубую силу, убивать и грабить. Подобное воспитание не может развить в человеке ничего, кроме преступных наклонностей, и приводит к общественному застою, рутине, оскудению и несправедливости. Нет, он хотел, чтобы перед глазами его учеников были только картины мирного труда, он внушал им, что миром должны править справедливость и высший разум, что на земле должно царить братство, что жестокость, насилия, войны будут уничтожены и народы объединятся в стремлении ко всеобщему счастью. Освободив сознание учеников от пагубного наследия прошлого, он старался развить в них гражданские добродетели, хотел, чтобы они знали и любили свою страну и служили ей, руководствуясь общечеловеческими идеалами. Франция должна покорить весь мир не силой оружия, но неодолимой силой свободной мысли, истины, справедливости, и перед ней великая задача — объединить все народы в свободный братский союз.

В остальном он старался по возможности придерживаться программы, хотя из-за ее чрезмерной перегрузки подчас был вынужден сокращать ее. Он убедился на опыте, что знания сводятся к нулю, если предмет плохо усвоен, если их нельзя применить на практике. Поэтому, пользуясь книгой как основным материалом, он придавал особенное значение разъяснительным беседам в классе и старался как можно больше оживлять урок. И здесь этот талантливый педагог совершал чудеса: все пережитые страдания, бури, долгие годы борьбы сблизили его с подрастающим поколением, казалось, он вторично вместе с детьми шел к знанию, радуясь их постепенному развитию, их жадной и свежей любознательности. Он чувствовал себя их товарищем, старшим братом, весело играл с ними, притворяясь, что даже забыл буквы и заучивает их вместе с шестилетними малышами. Тот же прием он применял на уроках грамматики, арифметики, истории и географии: он делал вид, что, доискиваясь впервые какой-нибудь научной истины, обращается за помощью к ученикам, и от души радовался, если им удавалось вместе совершить это открытие; каждый урок проходил интересно и живо, точно самая занимательная игра, и ученики обожали своего учителя, как хорошего, веселого товарища. От детей можно всего добиться, если подойти к ним с лаской и с живым интересом, нужно лишь полюбить их, и тогда каждое слово станет им доступно и понятно. Марк старался также показать на живом примере все, что он им объяснял: с земледельческими работами он знакомил их в поле, водил в столярную и слесарную мастерские, на стройку, знакомил с различными отраслями ручного труда. Гимнастику он включил в игры, и, таким образом, на переменах дети были заняты физическими упражнениями. Марк и в школе стал защитником правды и справедливости, он следил за жизнью класса, входил в малейшие школьные события и рассматривал возникавшие недоразумения и ссоры со всей беспристрастностью, — ему хотелось, чтобы его приговор был неоспорим, он непоколебимо верил в благотворное влияние правды на юный ум, не сомневаясь, что только справедливое решение сможет удовлетворить его и дать толчок к его развитию. Через правду и справедливость — к любви. Если ребенку никогда не лгут и поступают с ним справедливо, он становится доброжелательным, понятливым, рассудительным и здоровым человеком. Поэтому Марк особенно тщательно просматривал книги, какие полагалось давать ученикам по программе: он знал, что даже лучшие книги, написанные с прекрасной целью, насыщены уже давно узаконенной ложью. Он остерегался фраз и слов, смысл которых был непонятен крестьянским детям, и заменял их простыми, ясными выражениями, но еще пуще опасался он легенд, отравляющих сознание, заблуждений, ставших уже догматами веры, уроков подлости, преподанных во имя лживой религии и ложного патриотизма. Учебники, составленные в министерстве просвещения для светских школ, зачастую слово в слово повторяли заведомую ложь, которую сочиняли монахи в книгах, выпущенных для своих школ; и не мог же он оставаться безучастным, он должен был растолковать детям истину, искоренить навязанную им ложь, ведь главной его целью было уничтожить систему обучения, принятую в школах конгрегации, — источник обмана и бесчисленных бед.