Хескет Пирсон - Бернард Шоу

• Название: Бернард Шоу
• Автор: Хескет Пирсон
• Издательство: Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 1997. - 544 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-222-00176-8

Бернард Шоу — первый ум в английской драматургии нашего века, мудрый и остроумнейший собеседник, оставивший глубочайший след в мировой культуре. Вот почему интерес к этой незаурядной личности не ослабевает уже на протяжении полувека.

Книга Хескета Пирсона — уникальная попытка проникнуть в сложный духовный мир писателя, фактически предоставив ему самому писать о себе. Добрая половина книги написана от первого лица и представляет собой бесценный материал о жизни и творчестве Бернарда Шоу.

---

Среди либералов тех дней ходили три личности, прозванные либералами-империалистами: Герберт Асквит, Эдуард Грей и Ричард Холдейн. Холдейн слыл философом: у него была страсть возиться с причудливыми религиями и утопическими сектами, он отличался терпимостью и покладистым характером. Его без особого труда уговорили прийти в это странное Фабианское общество, прочесть лекцию из-за стола, накрытого красным сукном, и, если сможет, — вколотить им в головы немного здравого смысла. К великому своему удивлению, он встретил не чудаков-утопистов, а людей, набивших руку в диспутах, отлично натасканных в экономике, великолепно звавших либеральную платформу и вот уже несколько лет успешно разносивших ее в щепки. На Холдейна обрушился Шоу, потом Уэбб и уже окончательно покончил с ним лучшим выступлением на вечере Грэам Уоллес. А Холдейну и горя мало! Комплекцией он был крупнее и коренастее любого фабианца, и громовой хохот покрыл его слова: «Если на меня еще раз пойдет мистер Уэбб, спрячусь-ка я за плотную фигуру мистера Бернарда Шоу». В будущем Ричард Холдейн станет не только лордом-канцлером, но и первым пэром из членов Лейбористской партии.

Если бы удалось затащить в «Кабинеты Уиллиса» Асквита, история Англии могла бы сложиться совсем иначе. Но Асквит рассудил, что больше одного греха на душу брать не следует, и ограничился внятным изложением экономической теории laisser faire[31] в колледже для рабочих. На этой лекции в публике, покусывая губы, укрылись фабианцы. По окончании лекции Асквит совсем собрался уходить, как вдруг встал Шоу и спросил, не желает ли докладчик взглянуть на дело с другой стороны. Пораженный этой наглой выходкой, Асквит ответил: «Разумеется, нет» и вышел вон. Он сильно просчитался, ибо фабианцы были в то время единственными, кто мог ему открыть глаза, — тому примером судьба Холдейна. Так думали фабианцы, и в их пользу говорит тот факт, что даже светлая голова не спасла Асквита от участи живого анахронизма.

Правящие классы Англии: накопи ли изрядное умение прибирать к рукам народных-заступников, социалистов, ратующих за республиканские вольности, — словом, всех, кто выказывал серьезные намерения и приобретал опасную популярность. С ними заигрывали, их приручали, настал час, когда внимание было с этой целью обращено и на фабианцев. Министры и знатные леди зачастили на обеды к Беатрисе Уэбб на Гровнор-роуд. Кормили там прилично, хотя и без вина — только пиво или виски. Бывал на пирах сильных мира сего и Шоу. Ему поручалось проводить к столу дам по степени знатности, и он развлекался тем, что велел им входить, как захочется: «Я все равно везде первый».

Скоро государственные мужи смекнули, что не они помыкают Уэббами, а Уэббы водят их за нос, провоцируют на всякого рода мероприятия, исподволь подталкивают к ненавистному социализму. Тогда светское общество раз и навсегда отлучило от себя фабианцев.

Популярность Шоу-драматурга и его вес в литературном мире все возрастали, и каждый успех на театре доставлял ему новую партию приглашений от ловцов знаменитостей. Но он не желал заделываться застольным бродягой или всеобщим шутом: к черту вежливость — она хороша только в политике. Некоторые его приятельницы были титулованными особами, но нравились они ему по-человечески, без чинов. Он провозглашал: «Я не гордый. Приходи всякий, у кого есть до меня дело». И если на Адельфи-Террас заходил посол или принц крови, их принимали, ничем не отличая от заурядных посетителей. Его верными друзьями стали некоторые виконтессы — если у них хоть немного варила голова, разумеется.

Не берусь судить об успехах Фабианского общества или о том, сколь полезным было участие в нем Шоу. Достаточно сказать, что плутократы остались довольны. Государственная постановка дела, на которой так настаивали Уэбб и Шоу, была ими-учтена, и идея фабианского социализма обратилась в идею государственного капитализма с сохранением права собственности на источники производства. Усилия фабианцев только укрепили положение капитализма на Западе. А социализм стал государственной политикой в России, и Уэбб (к тому времени уже барон Пассфилд) призывал соотечественников учиться у СССР, а не разносить страшными словами его вождей.

Но в одном отношении участие Шоу в фабианской пропаганде было явно благотворным. Среди коллег по политической деятельности он один отдавал должное эстетике, и благодаря этому «Фабианские эссе», вышедшие в декабре 1889 года, не уподобились пресной правительственной Синей книге[32]. Но бесспорно это был марксизм без Маркса: его теория прибавочной стоимости отвергалась, его диалектика не принималась в расчет. Шоу не пожалел себя, редактируя книгу и заботясь об ее оформлении. Эскиз обложки он поручил Уолтеру Крейну и, когда подкачала типография, — отправил в Ныокасл-на-Тайне письмо, адресованное издателю, выпустившему ранее «Профессию Кэшеля Байрона»:

«Лично я больше не верю в Вас: основанием нравственности я полагаю художественное чувство, а Вы такое натворили с эскизом Крейна для обложки «Эссе», чего даже от Ньюкасла трудно было ожидать. Вашу рекламную мазню я отвергаю с отвращением, с яростью, с присовокуплением оскорбительных слов. Извольте заново набрать имена авторов тем же шрифтом, что «цена один шиллинг», и теми же литерами слово «эссе». Предоставьте печатнику подрабатывать на рекламе скачек, пусть тискает там сколько угодно шрифтов на одной странице. Вы сделали превосходные титульные листы к Камелоту, но после нынешнего Вашего варварства я перестаю верить в человечество… Ужасный вид печатного текста в главке «Отклики прессы» я не возьмусь описывать, не то сорвусь в непечатное… Однажды Вы обмолвились, что подумываете изменить обложку «Кэшеля Байрона», изобразить какую-нибудь драчку. Вот Вам мое официальное предупреждение: если Вы это сделаете, не посоветовавшись прежде со мною, я выну из Вас душу. С уважением

Дж. Бернард Шоу».

РОМАН

По странному недоразумению профессиональные реформаторы недолюбливают друг друга и живут в вечных ссорах. Уж оттого ли, что мировой порядок берутся потрясать лишь решительные и горластые, или же реформаторы считают себя светочами человечества, а может быть, они все на один лад и им неприятно замечать свои недостатки в других, — кто их разберет? Только начинают они все идеалистами, горят желанием вести вперед, а кончают склоками за первенство. В Демократической федерации Гайндман переругался со всеми, кто тянулся на него походить, и в итоге остался один с горсткой безропотных учеников.

С самого начала членом Демократической федерации состоял очень знаменитый человек — Уильям Моррис. Еще прежде, чем заделаться социалистом, Моррис был известен публике как поэт, автор «Земного рая», а в определенных кругах слыл «ремесленником-художником», чья мебель, узоры и обои придавали совершенно новый вид жилью. Келмскотт-хауз в Хаммерсмите и сохранившаяся от средневековья усадьба в Глостершире, где расположилась знаменитая фабрика Мертона, стали своего рода Меккой, куда стекались художники со всей Великобритании, из Франции и Америки. В этих двух домах не было вещей «интересных»: были вещи красивые или полезные, а чаще — то и другое вместе.

Не было также зеркал, что, по-видимому, определило внешний вид хозяина — вылитый викинг; хотя борода и патлы ему очень шли, расчески, щетки и бритвы были явно не в чести в его доме. Он носил голубые рубашки и костюмы. Эндрью Лэнг[33] вспоминал, как он оскандалился при встрече с любимым поэтом, приняв того за судового казначея. Читая свои стихи, Моррис тяжело, со слоновьей грацией, переступал с ноги на ногу. Он мучился подагрой и приступами эпилепсии, проявлявшейся взрывами гнева, после которых сникал и шел на мировую. Когда на собрании оратор был ему не по вкусу, он по волоску терзал свои усы, громко бормоча: «Дурачина, дурачина!..»

Моррис не искал в себе задатков вождя и поначалу готов был подчиниться Гайндману, да и любому другому вожаку. Гайндман был человеком изрядного ума, знал себе цену и роль вождя принял как должное. Моррис держался в тени, да и человеком большого ума как раз не слыл: он был, что называется, великий человек, ни больше и ни меньше. Но нужно было близко знать его и что-то иметь у себя за душой, чтобы постичь его величие: это был эстет до мозга костей.

Начав читать пятый и последний роман Шоу «Социалист-затворник», Моррис заинтересовался и стал искать знакомства с автором. (Отвергнутый издателями, роман вышел в еженедельнике «Тудей», перешедшем в собственность заместителя Гайндмана Генри X. Чемпьона.) Шоу был и сам закоренелым эстетом и тотчас понял, что, забрав под свое начало Морриса, Гайндман ухватил кусок не по зубам. Шоу быстро завоевал расположение Морриса, был принят в Келмскотт-хаузе и часто не без успеха выступал в маленьком зальце для собраний, переоборудованном из каретного сарая.