Наталия Ильина - Иными глазами Очерки шанхайской жизни

• Название: Иными глазами Очерки шанхайской жизни
• Автор: Наталия Ильина
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013.

В творческом наследии писательницы Н. И. Ильиной (1914–1994) — пародии и сатирические миниатюры, литературно-критические статьи и завоевавшие широкую известность воспоминания и беллетристические произведения о жизни русских эмигрантов в Китае.

Н. И. Ильина прожила в Китае 27 лет, и до возвращения в СССР славу ей составили фельетоны — меткие и язвительные, проникнутые тонким юмором, горькие и точные в деталях картинки быта и нравов «русского» Харбина и Шанхая.

В 1940-х гг. в фельетонах Ильиной появилась новая нота: просоветские настроения и иллюзии в отношении советской жизни, разделявшиеся многими «русскими китайцами». И все же в них сохранился живой дух места и эпохи — тем более что, по словам автора, «рассказы эти не являются выдумкой. Каждый из них взят из жизни, каждый персонаж зарисован с натуры и почти каждый рассказ отражает наш быт».

«Очерки шанхайской жизни» были собраны в книге «Иными глазами»; напечатанная в Шанхае в 1946 г. издательством «Эпоха», книга с тех пор не переиздавалась и давно стала библиографической редкостью. Настоящая публикация восполняет данный пробел, полностью воспроизводя это ценное в культурно-историческом отношении собрание в сопровождении иллюстраций, взятых из издания 1946 г.

---

В публике мелькали военные формы и красные туфли, и кто-то рядом взволнованно говорил, что Сидоренко устроился сторожем в годаун и весь день ничего не делает, получая за это 75 голд. А кто-то отвечал, что Сидоренко это что, а вот Безносюк получает 135, а кто-то перебил и сказал — это тоже ерунда, а вы знаете, сколько Веснушкины зарабатывают на своем баре?

Потом пришли домой и пили чай, и один из мужчин сказал:

— Хорошо бы водчонки…

А ему ответили:

— Вы знаете, сколько сегодня стоит бутылка?

И жена ядовито заметила:

— Вот когда будешь зарабатывать как Безносюк, тогда пожалуйста!

Потом все долго молчали, о чем-то думали и, наконец, заговорили.

Говорили о Лидочке.

— Ну как вы ее не помните, служила в банке машинисткой и еще все умные книги читала!

— Ах, это такая маленькая, курносенькая?

— Ну вот именно, именно! Цитировала еще этого… ну как его… немца-то с длинным именем?

— Канта?

— Пожалуйста, не перебивай! Какое у Канта длинное имя? Этого… ну, еще недавно помнила!..

— Шопенгауэра?

— Вот, вот! Так бы сразу и сказал! В общем, придет, бывало, всех презирает и поехала: «Шопенгауэр, мол, сказал, что жизнь нам только снится…»

— Послушай, ты говори или о Лидочке или о немецкой философии…

— Не сбивай меня. Еще она всегда цитировала ихнего этого… сверхчеловека… Ницше. Смотрю, вчера — идет, серой щелкает.

— Кто?

— Как кто? Лидочка, конечно! Лидочка, говорю, как ваш банк? Что, говорит, я дура за какие-то полтора миллиона… Уже месяц как в баре работаю. Я говорю: «Лидочка, с вашей интеллигентностью, могли бы секретаршей устроиться». — Ах, говорит, разве можно! Американцы всегда ждут, что секретарша будет заодно и любовницей…

— А в баре от нее ждут, что она заодно будет и стенографисткой?

— Опять ты перебиваешь!..

Еще говорили о супругах Веснушкиных. Муж уволился с поста бухгалтера, получил за три месяца, кое- что продал и открыл бар.

— Кафе-ресторан!

— Милая, вы наивны! Самый настоящий распроматросский бар!

— Вы с ума сошли! Веснушкины! Да никогда в жизни.

— Ну вот, вы мне будете говорить! Я-то уж знаю…

— Да, но мадам Веснушкина… Она всегда в лучшем обществе… в бридж играла…

— Какое там лучшее общество! Вы хотите сказать, что она лезла в лучшее общество, да только никогда ничего не получалось. Ну, в общем, бриджи свои бросила, «лучшее общество» тоже, стоит за стойкой, с матросами на высокие темы разговаривает.

— Катя, не говори, о чем не знаешь!

— Я не знаю? Из достовернейших источников знаю! Сам Вес-нушкин пиво открывает, за пьяными следит. Даже дедушку приспособили. Помните его? Сидит сейчас в углу, выручку считает.

— Ах, все-таки неприятно! Интеллигентная семья. Люди такие приличные…

— Ну, милая, что же делать? Жить-то надо! А интеллигентность у них как рукой сняло. Вы бы поглядели, как Соня Веснушкина серой щелкает и матросов осаживает. Откуда что берется!

— Катя, но ведь ты же этого не видела…

— Не видела, но все говорят! Накопят денег, опять начнут в бриджи играть, в «лучшее общество» лезть. Это только мы с тобой, идиоты, так не умеем!..

Засиделись поздно. Говорили все о том же. О Лидочках, о Без-носюках-счастливчиках, о заведующей дамской уборной в каком-то театре (— Ну помните ее? Такая рыжая, страшная, лет под пятьдесят!), которая сейчас разъезжает на педикэбах. (— И чем уж она-то зарабатывает, милая, ну просто ума не приложу!)

Главное же, говорили о деньгах…

После ухода гостей хозяйка дома, постилая на ночь постель, задумчиво проговорила:

— Конечно, Петр Николаевич очень милый, но какой-то… Без инициативы. Ну я не говорю, что он должен, как Веснушкин, бар открыть, но все же… Женичку жалко. Ей, конечно, не тридцать, как она говорит, а все тридцать пять, но молодая все-таки. Губит она себя с ним. Столько в городе…

Не докончив фразы, вздохнула и пошла в ванную. Умываться.

Потушили свет, но сон долго не шел. Она думала о Безносюке, который получает 135 голд. И за что! Дурак дураком! И о том, сколько это будет на сиарби, и о том, как можно было бы жить, получая эти деньги… Еще она думала о завтрашнем базаре и о ценах, и снова ее мысли возвращались к «голдам» и она думала, что, в конце концов, можно было бы жить и на 75, которые получает некто, ничего не делающий около годауна…

Он тоже не мог заснуть. Он вспоминал авеню Эдуард VII, залитую осенним солнцем, и толпу людей около Уилок Билдинг[22], у этой «стены плача», как ее кто-то окрестил. Он думал, что без протекции ничего не выйдет и завтра надо опять забежать к Конько-вичу, который обещал помочь и которого он сегодня не застал…

Еще он думал о том, что ему уже сорок четыре года, а жизнь не устроена, и надо снова бегать и кого-то о чем-то просить, как он бегал и просил уже столько раз. И вдруг ему пришло в голову, что надоело вечно служить у иностранцев. У англичан. У французов. У датчан и у «разных прочих шведов». «Маничка вышла замуж за датчанина. Очень влиятельный. Может помочь устроиться».

Надоело, — думал он, — надоело, надоело!.. Завтра придут сюда готтентоты, зашуршат долларами, и мы кинемся к ним, как безумные. Все это чужое, временное… Временное? Да, но затянувшееся на всю жизнь… Проклятый беженский удел. Проклятая жизнь…

Но он отбросил эти мысли и снова стал думать о Коньковиче, — который обещал помочь, о том, что завтра надо приготовить все бумаги… и снова видел перед собой залитую солнцем улицу и толпу людей, терпеливо ждущую…

И долго еще не спал, глядя в темноту широко открытыми глазами…

ПРАЗДНИЧНОЕ

В середине декабря русские ходили и спрашивали друг друга:

— Скажите, а как в СССР? По новому стилю Рождество или по старому?

И некоторые кричали, что да, определенно по новому, и что они своими глазами видели это в газетах. А другие кричали, что нет, все еще по старому, и они тоже своими глазами читали об этом.

Вопрос так и остался неразрешенным. После чего некоторые стали праздновать по новому, другие по старому, а третьи решили праздновать вообще все, начиная с иностранного Рождества и кончая китайским Новым Годом в феврале. Потому что война кончилась и надо веселиться!

Впрочем, праздновавшие по старому, хотя и ходили в гости к праздновавшим по новому и ели и пили и даже подарки получали, все же потом очень возмущались:

— Скажите, — говорили они, — почему это Миколашины празднуют Рождество по новому стилю? Смешно, ей-Богу! В прошлом году, небось, не праздновали. Если он устроился вочманом к американцам — это еще не значит, что они иностранцы! А завтра эти выскочки Иванчуки звали на коктейль. В жизни раньше коктейлей не устраивали. А теперь ихняя Леночка служит на каком-то аэродроме, какие-то пакеты заворачивает, так они — коктейль. Подумаешь.

Но тем не менее на коктейль шли и долго собирались, и жена, как водится, говорила:

— Мне совершенно нечего надеть.

А муж робко отвечал:

— Надень свое синее.

А жена всплескивала руками и горестно восклицала:

— Он говорит — синее! А вам известно, что этому синему пять лет?

Тогда муж говорил:

— По-моему, оно еще очень хорошее.

И быстро уходил в ванную бриться и закрывал за собой дверь, ибо знал все, что последует за этой фразой, и это «все» действительно следовало: из-за закрытой двери слышались упреки, жалобы, оскорбления.

Потом супруги ехали на педикэбе, и перед подъездом Иванчуков был роскошный съезд, состоявший из двух джипов[23] и одного маленького грузовика. Из этого можно было сразу заключить, что имеются «высокие гости». И жена, нервно поправив шляпу, пробормотала:

— Я так и говорила, что будут американцы… Синее…

У Иванчуков было накурено и шумно. Посреди комнаты стояла группа людей с коктейлями в руках, бой разносил сандвичи, и вообще все было совсем как у иностранцев, и лицо у мадам Иванчук было взволнованное, но гордое.

Тут были и Верочка, служившая у американцев машинисткой, и Сонечка, служившая у них же кассиршей, и дочь хозяев, Леночка, служившая у них же упаковщицей.

На Верочке был короткий жакет, едва доходивший до бедер, и дамы, сидевшие в углу на диване, взволнованно зашептались:

— Неужели она себе нового не могла сшить на американские деньги? Такие жакеты носили в 37-м году!

Но тут подвернулась Сонечка, которая сказала, что это, наоборот, самая последняя мода и что в Америке теперь все носят короткие жакеты. Все очень расстроились, а мадам Бук, которая недавно сделала себе новый костюм, где жакет доходил почти до колен, расстроилась больше всех и спрашивала нервным голосом, где можно достать новые журналы. Но толком ей никто не ответил, и она снова села в угол и стала всех ненавидеть.

В отдаленьи стояла группа русских мужей, державшихся почему-то отдельно от американцев. А в центре, в группе военных, стояли Верочка, Сонечка и Леночка. Верочка громко рассказывала, какое «замечательное время она имела» вчера ночью в «Эйч-И клабе». Тогда Сонечка, чтобы ее переплюнуть, начала еще громче рассказывать о «Мамахуху ресторант», который сейчас считается самым модным. Верочка же презрительно спросила: «У кого это он считается модным?», но тут выступила Леночка, заявив, что была в «найт клаб»[24], куда открыт доступ только генералам, и Верочка с Сонечкой, не найдясь что сказать, на минуту замолчали.