Моррис Ренек - Сиам Майами

• Название: Сиам Майами
• Автор: Моррис Ренек
• Издательство: Локид
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-320-00063-4

Роман Морриса Ренека «Сиам Майами» приоткрывает тайны шоу-бизнеса. Это история молодой талантливой певицы Сиам Майами, ее нелегкого восхождения на вершину успеха, падений, разочарований, предательств и внезапной всепоглощающей страсти к своему менеджеру. Встреча Сиам Майами с Барни и помогла ей выстоять, обрести славу и любовь.

---

Глава 30

— Не поеду в Гэри. Нет, нет, нет! — Говоря это, Сиам ухитрялась удерживать во рту термометр. Они в последний раз шагали по вечернему Чарлстону в клуб.

— Мы едем в Джэксон. — Барни пытался успокоить ее и одновременно следил за сохранностью термометра.

— Не пытайся меня отвлечь. — Она дрожала от ярости, но злилась не на Барни. — Из-за того, что они в последнюю минуту прислали нам немного денег, мы не будем ишачить на них, как рабы.

Он старался не сердить ее. Ее голос день ото дня становился все более надтреснутым. Одну из причин этого Барни усматривал в состоянии ее здоровья.

— Тебе надо перестать ночевать на автобусных вокзалах и хоть немного отдохнуть.

— Я не вернусь в эту душегубку с ящерицами! И при чем тут недосып? Не можем же мы скитаться по захолустным городам до конца жизни!

— В следующем городе мы не станем ночевать на автовокзале.

— Да, мы уже насмотрелись на самые низы жизни, — согласилась она.

Как-то поутру, проснувшись на скамье в зале ожидания автовокзала, Сиам увидела бродяг, которых загнал в помещение утренний туман. Они просачивались в здание по одному. Они не разговаривали друг с другом, но выглядели почти как близнецы. У всех были редкие волосы и бороды с проседью, донельзя стоптанная обувь и мятая-перемятая одежда. Сиам растолкала Барни. Он сел и тоже стал наблюдать за вторжением. Сперва он подумал, что их привлекает расположившаяся где-то поблизости благотворительная кухня. Однако объектом притяжения оказался газетный киоск, в котором они приобретали дорогое воскресное издание «Нью-Йорк таймс». Засунув толстую газету под мышку, один за другим располагались в зале ожидания, где горел яркий свет. Сиам все больше разбирало любопытство. Ей казалось невероятным, что они, поспешно пролистывая раздел новостей и не интересуясь катастрофами на первой странице, стремятся к одному и тому же — разделу искусства.

У Сиам мурашки побежали по спине от наблюдения за этими субъектами, к которым позже присоединилась сильно нарумяненная женщина, тоже купившая газету. Она не могла больше на них смотреть, но и прогнать дурное видение оказалось не под силу. При их поразительной схожести они были полностью изолированы друг от друга. Зачем покупать четыре экземпляра дорогой газеты, когда можно вполне обойтись одним на четверых? В них не было бодрой независимости цыган. Все выглядели бледными и хворыми, от их одежды исходил слабый запах гниющих бананов. Сиам с содроганием представила себе меблированные комнаты, в которых обитают эти люди, желтые лампочки, загорающиеся там под потолком туманным утром; не зря они избрали в качестве читальни зал ожидания автовокзала.

Сиам ни разу не чувствовала вкуса неудачи так отчетливо, как в то утро, когда узрела настоящую изнанку жизни — полусонные отбросы общества с любопытством знакомились с новостями нью-йоркского мира искусства. Она всегда знала, что подобные люди существуют в любом городе Америки. Однако только сейчас ей стало понятно до конца, какие непреодолимые, чудовищные преграды ожидают человека на пути к успеху. Ею овладело беспокойство. Ужас заключался в том, что все эти неудачники художники в прошлом воспринимали свое положение со спокойной безнадежностью. На их лицах лежала печать отчаяния, с которым они давно свыклись, с подобными типами нельзя садиться за один стол. Даже самая плотная кормежка не пробудила бы вдохновения, которое обуревало их когда-то. Честолюбивые мечты давным-давно забылись, а благодаря этому притупилась горечь поражения. Сиам не могла смириться с мыслью, что провал делает людей со временем кроткими.

Насмотревшись на бродяг, Сиам стала все настойчивее твердить Барни, что они, таким образом, могут до скончания века скитаться по городам, ничего, по сути, не добившись. Барни понимал, проблема оказалась сложнее, чем он первоначально представлял себе. Чем дольше продолжались гастроли, тем дальше отодвигалась цель. Однако он и помыслить не мог о том, чтобы сдаться, ибо боялся, что тогда Сиам не за что будет его любить.

Барни вынул термометр у Сиам изо рта и подошел к световой вывеске над дверью уличного бара, чтобы разглядеть температуру.

— Ты по-прежнему горишь, — сказал он. — Сто один градус [2].

— Это не жар. — Она не остановилась. — Певица, знающая, что не может толком петь, всегда температурит. — Когда он поравнялся с ней, она сказала: — Не говори мне о Гэри, и температура спадет. — Она затрясла головой, словно прогоняя проклятие, связанное с этим названием.

— Чем он хуже других городов?

— Тем, что рядом Чикаго. — Она повысила голос, досадуя на его тупость. — Не хочу, чтобы моя мать узнала, что я по-прежнему пою в грошовых подвалах. Хорошенькое возвращение на сцену!

— Сегодня наш последний вечер здесь. Давай хорошо выступим. Планы будем строить завтра.

— Ты поместил объявление в газете?

— Всеми газетами города заправляет патриот в Твидовом духе. Если хочешь поместить рекламу в одной газете, изволь повторить ее сразу во всех. Хозяин клуба не хочет, чтобы ему подобным образом выкручивали руки, и я не могу его винить.

— Разве требовать повторения рекламы во всех газетах не противозаконно?

— Противозаконно, но газетчики избегают судиться.

Сиам положила голову ему на плечо и сказала:

— Сегодня ты должен сказать ему о нашем отношении к его сегрегированному бару.

— Что ты несешь? Если у нас такие твердые убеждения, то надо было бороться еще в Нью-Йорке, при составлении контракта.

— Значит, так и будем молчать?

— Глупо протестовать в последнюю ночь.

— Я настаивала, чтобы ты сразу выразил наше несогласие.

— Тогда это тоже обернулось бы бессмыслицей. У нас сразу же возникли бы неприятности, а мы их меньше всего хотели, раз преследуем определенную цель.

— Неприятности бывают разные.

— После Норфолка ты решила, что мы будем извлекать из гастролей максимум пользы, — напомнил он.

— Все равно давай скажем хозяину бара, что мы о нем думаем.

— У тебя жар. Ты нездорова. Какой смысл доводить до него наше мнение, если мы все равно ничего не можем изменить?

— Все равно скажи ему. В жизни то и дело нарываешься на неприятности. Это же не значит, что мы всегда помалкиваем.

Они вошли в прокуренный бар, набитый торговыми агентами из расположенного неподалеку крупного отеля и моряками с местной базы береговой охраны. Музыкальное оформление обеспечивал музыкальный автомат. Чрезмерно накрашенные женщины у стойки не выглядели слишком привлекательными, поэтому, несмотря на романтическое освещение, в баре царила атмосфера нестерпимого одиночества. Слишком часто в заведениях, где приходилось выступать Сиам, властвовала не находящая выхода пьяная мужская похоть.

Владельца бара звали Эмори Ирвинг. Он был образован и обходителен, чем выгодно отличался от своих коллег-громил с Севера. Он гордился тем, что благодаря его усилиям между посетителями бара завязывались какие-то отношения. Если даже это отдавало сутенерством — на него трудились две неукротимые девицы, — ему все равно нельзя было отказать в остроумии.

Сиам ушла за кулисы. Барни нашел Эмори в углу бара. Тот с любопытством наблюдал за двумя своими вульгарными девками, обрабатывающими хмельных морячков.

Одна из девок дразнила клиента, касаясь губами его лица:

— Спорим, ты не сможешь выпить сжиженный газ для зажигалки.

— А вот и смогу!

— Спорим!

Посетители покатывались со смеху.

Девица вынула из сумочки баллон. Моряк вырвал его у нее, открутил крышку и опрокинул содержимое себе в глотку. Судорожно сглатывая, он потребовал пива на запивку. Но пива он не дождался — его быстро вырвало прямо на стол, после чего глаза остекленели, а лицо приобрело поросячье выражение. Бармен и девица оттащили его в задний двор, с глаз долой.

— Чему вы улыбаетесь? — спросил хозяин у Барни.

— Сами все равно не догадаетесь, поэтому я вам скажу. Я хотел потребовать, чтобы вы пускали в свой бар цветных.

— Если бы я мог! — искренне посетовал Эмори. — Я бы с удовольствием клал в карман денежки цветных. Сжиженного газа у меня хватит на целую армию. Но я бы не советовал вам предлагать то же самое другим содержателям клубов. Знаете, что случилось с Полом Дугласом, кинозвездой? Он гастролировал по Югу с театральной труппой и тоже ополчился на идею собирать аудиторию, чистую в расовом отношении. Еще у нас выступал со своими стихами Роберт Фрост. Так вот, Дугласа освистали, а Фроста провозгласили нашим национальным поэтом.

Сиам пора было начинать выступление. Барни устроился за выделенным для них столиком. Официант подал ром и коку за счет заведения. За пианино уселся чернокожий музыкант. Сиам запаздывала. Появилась она бледная, не похожая на себя. Голос ее звучал грубовато, держалась она скованно. В глазах не было чувства. Кто-то мог бы принять это за холодный профессионализм, но Барни объяснял это болезнью. Он чувствовал ее так, как не чувствовала, пожалуй, себя она сама. Всем нутром отзывался на малейшие перепады в ее настроении.