Зия Самади - Избранное. Том 1

• Название: Избранное. Том 1
• Автор: Зия Самади
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1986

Зия Самади — один из известных советских уйгурских писателей, автор ряда романов и повестей.

Роман «Тайна годов», составивший первый том избранных произведений З. Самади, написан на достоверном жизненном материале. Это широкое историческое полотно народной жизни, самоотверженной борьбы против поработителей.

Автор долгие годы прожил в Синьцзяне и создал яркую картину национально-освободительной борьбы народов Восточного Туркестана против гоминьдановской колонизации.

В романе показано восстание под руководством Ходжанияза, вспыхнувшее в начале 30-х годов нашего века. В этой борьбе народы Синьцзяна — уйгуры, казахи, монголы — отстаивали свое право на существование.

---

— На смертном одре нет времени для ужимок!

— Мы владеем Хотанским и Яркендским округами, иначе говоря, нас более двух миллионов душ под знаменем отдельного царства, — сказал, поглаживая поредевшую бороду, Махаммат Нияз-алам. — А потому признать кашгарское правительство и объединиться с ним мы можем лишь на известных условиях.

— Да, это очень верно, — подкрепил слова алама Рози Махаммат. — По-моему, на время объединения все богатства казны необходимо оставить в наших руках.

— Усилим войско, но чтобы оставалось под нашим командованием, так? — произнес эмир сахиб Шамансур.

— Ладно. А что скажете вы, господа? — обратился Бугра к тем двум, что с самого начала сидели, не проронив слова, не подняв головы от дастархана. Тот, что почернее, был хотанским муфтием, а второй, помоложе, с совершенно черной бородой, — старшим писцом духовной канцелярии. Будучи приверженцами Нияза-алама, оба опасались сказать что-либо прежде своего покровителя.

— Как скажет наш господин, великий Нияз-алам, так и мы, — ответил муфтий, и старший писец подтвердил:

— Так и я.

— Сегодня-завтра прибудет посланец Ходжанияза. Давайте выслушаем его и тогда придем к окончательному решению, — предложил Бугра. — Согласны?

— Это разумное соображение, — одобрили собеседники.

С высокого хотанского минарета зазвучал азан, призывающий прихожан к предутренней молитве.

2

Посланцы Ходжанияза во главе с Махмутом Мухитом достигли Хотана ночью. Шамансур со свитой встретил их в уездном городке Каракаше и с почетом препроводил в Хотан, в заранее подготовленную резиденцию. Неутомимый Махмут, несмотря на усталость, предложил начать переговоры завтра же, сразу после утреннего чая, но Шамансур осторожно выразил несогласие:

— Как говорят, дорожные муки — смертные муки. Отдохните денек, к тому же завтра священная пятница…

— Тогда давайте встретимся после пятничных молитв. Вечером мы должны выехать обратно. Передайте сиятельному Маматимину Бугре привет и мое высокое уважение.

— Хорошо, господин, с полной готовностью. — Шамансур пожелал прибывшим приятных сновидений и распрощался.

Махмут приказал Заману встать пораньше, прочел отложенную из-за дороги вечернюю молитву и лег спать.

Бессонница на новом месте уже вошла у Замана в привычку. Два дня постоянной тряски-машину на-неровной дороге бросало из стороны в сторону, и не то что заснуть, спокойно посидеть было невозможно — измучили его. Теперь бы отдохнуть, выспаться, но сон не приходил. Заман тихонько встал, зажег свечу и вышел с ней в соседнюю комнату, где расположился постоянный его друг и спутник Рози.

Никогда не упускавший возможности поспать, тот и сейчас блаженно посапывал, словно насытившийся младенец.

— Вы посмотрите, как он спит, будто на коленях у матери, — с завистью пробормотал Заман.

Захотелось выдернуть нитку из бахромы хотанского ковра, украшавшего переднюю стену, и пощекотать ею ноздри друга, но Заман, чуть постояв, пошел к себе. Вслед ему раздался притворный кашель и голос:

— А вы, мой ходжа, сойдете за крадущего сны. Как заклинатель-бахши, бродите со свечой… Вам бы еще веревку с потолка, чтобы вертеться вокруг нее…

— О алла! Только что лежал, как мертвец, и вдруг проснулся. С чего бы?

— Даже сквозь крепкий сон я чую шорох змеи, мой ходжа. — Рози встал с постели.

— Бессонница меня мучает, Рози-ака.

— Хм… А не Халида-ханум припомнилась вам? — лукаво спросил Рози. Он знал, что Заман порой целыми днями бывал печальным, не спал по нескольку ночей кряду, и одной из причин такого уныния было отсутствие вестей из Кульджи — от Халиды.

— Нет, Рози-ака, на этот раз ты не угадал. У меня на сердце… Да что там говорить! — махнул он рукой, ставя свечу на выступ стены.

— Если мрачно на душе, пошепчитесь с мусаллясом — виноградным вином. Грусть ваша, как облако, развеется.

— А где он, ваш мусалляс? Я не отказался бы.

— Подождите чуть-чуть. — Рози, накинув бешмет, вышел во двор.

Заман был уверен, что расторопный и аккуратный Рози вернется не с пустыми руками, и потому спокойно вернулся к себе и сел на постель.

Чистая ледяная палочка свечи едва разгоняла подступивший со всех сторон мрак. Комната внутри поражала обилием уступов и ниш во всех четырех стенах, украшенных разноцветными узорами, по которым можно было судить о необычайной искусности строивших ее мастеров. Особенно бросалось в глаза разнообразие орнаментов на потолке.

«Снаружи посмотришь — сарай для соломы. А внутрь войдешь — образец орнаментального искусства. Верно говорят, что хотанцы рождены для искусства…» Взгляд Замана упал на посуду в нише. Он встал, взял свечу и начал осматривать чашки одну за другой. Его внимание привлек сделанный в форме вазы кумган — сосуд для омовения. Свободной рукой он извлёк кувшин из ниши. Кумган из местного, хотанского мрамора при свете свечи отливал то слабо-розовым, то голубым цветом. Его бока украшали зеленые ветки базилика с цветами и листьями, на одной из них матово белели среди листьев два соловья, готовые вот-вот запеть. От цветов к шейке кумгана, напоминавшей лебединую, расправив яркие крылья, летели две бабочки… «Выставить бы его перед глазами тех, кто не признает или не Понимает уйгурское искусство, — вздохнул Заман. — А ведь в этом городе — средоточии искусства — можно найти тысячи вещей еще прекраснее!..»

— Приехал в Хотан — станешь кумганщиком, не так ли говорят? — с этими словами в комнату вошел Рози, держа поднос с едва начавшим поспевать урюком.

— Это тебе не глиняный горшок, Рози-ака! — улыбнулся Заман.

— А не превращает ли он холодную воду в мусалляс?

Заман рассмеялся, поставил кумган на место и сел за круглый столик, который Рози уже успел накрыть.

— Где же ты в полночь урюк нашел?

— Попусту не спрашивайте, ешьте. — Рози налил в две пиалы мусалляса. — Выпьем за того, кто создал вино.

— Нет, выпьем за того, кто не спешиваясь друга отыскивает и тут же на верный путь наставляет, — за Рози-ловкача!

— Да здравствуют такие слова! За сколько лет дружбы первая похвала! — Рози взял пиалу Замана, подал ему свою и выпил, не переводя дыхания.

Вино было приятное, напоминало сироп жидкого варенья, но, похоже, крепкое, потому что после двух пиал друзья пришли в благодушное настроение.

Рози по должности был телохранителем Замана, но различия в положении между ними не чувствовалось. Они уважали друг друга и говорили обо всем, как сегодня ночью, в уютной комнатке в далеком Хота не.

— Хотите еще, мой ходжа? — Рози кивнул на поднос, где уже не осталось урюка… — Сад рядом…

— Хватит, Рози-ака, спасибо.

Рози принялся раскалывать урючные косточки зубами и складывать ядрышки на поднос.

— Зубы побереги, Рози-ака.

— Ничего. Нижние зубы у меня как ступка, верхние — пестик. Господь наградил меня крепкими зубами, стройными ногами-руками, только голову обузил да ум укоротил…

— Ошибаешься, Рози-ака. Ты всем наделен сполна, даже красивой речью. Жаль, не посчастливилось тебе с учебой.

— Вот, точно… Вы сказали то, что у меня на душе. Все — в счастье! — воскликнул Рози. — Этого самого счастья не мне одному — всем уйгурам недостает, не потому ли они стонут под пятой угнетателей?

Рози всегда говорил просто, но в его словах звучала горькая, умная правда.

— Я, мой ходжа, давно ждал такого случая, как сегодня…

— Ну-ну… Что там у тебя на душе накипело, говори откровенно, Рози-ака.

— Давайте сначала глотнем, а потом уж будем слово к слову вязать.

Они выпили понемногу, положили в рот вместо закуски по урючному ядрышку.

— Куда мы идем? Скажите сначала это, мой ходжа.

— А по-твоему — куда?

— Вот-вот! Разве не правда, что эти ученые афанди, эти господа — похитители народного слова!

Раздражаясь, Рози доставал табакерку, отсыпал, потряхивая, на ладонь щепотку насвая, языком отправлял ее за нижнюю губу и придавливал. Все это он проделал сейчас. Заман впервые видел друга рассерженным. Всегда темно-песчаное, лицо Рози на этот раз раскраснелось — от гнева или от мусалляса, — черные круглые глаза сверкали. Со времени приезда в Кашгар из-за всяких неотложных дел они ни разу не поговорили задушевно. Заману даже казалось, что друг и не нуждается в таких беседах: в родном краю Рози расцвел, посвежел, с лица не сходила безмятежная улыбка…

— Я удивлен, Рози-ака, что ты причислил меня к господам, — улыбнулся Заман. — Как ни крути, а ты больше повидал и передумал немало, так что не ты у меня, а я должен у тебя спрашивать.

— Выходит, не вы меня, а я вас обидел, — улыбнулся Рози, не умевший долго злиться. Он вышел в прихожую, сплюнул табак, ополоснул рот, вернулся на место и с расстановкой проговорил: — Если бы на этот вопрос отвечал я, то сказал бы, что с тех пор, как приехал в Кашгар, чувствую себя лапшинкой в кипящем водовороте.