Олег Малевич - Поэты пражского «Скита»

• Название: Поэты пражского «Скита»
• Автор: Олег Малевич
• Издательство: Росток
• Жанр: Поэзия
• Год: 2005
• ISBN: 5-94668-038-2

Центрами русской литературной эмиграции были не только Париж и Берлин. С ними пыталась соперничать и Прага. «Скит» — русское эмигрантское литературное объединение, существовавшее в Праге с 1922 по 1940 г. Его бессменным руководителем был выдающийся русский литературовед и критик Альфред Людвигович Бем (1886–1945?). В книге «Поэты пражского „Скита“» на основе архивов Праги, Москвы и Санкт-Петербурга и эмигрантской периодики впервые широко представлено стихотворное творчество участников этого объединения. В нее целиком включены также выходившие за рубежом поэтические сборники В. Лебедева, Д. Кобякова, Э. Чегринцевой, А. Головиной. И. Бем.

Научно-популярное издание для широкого круга читателей.

---

ВЕСЕННЯЯ ТРЕВОГА

Как от берега мысли отчалили.
Я, в тревоге, осталась одна.
Только скука лилась опечаленно
В дождевую завесу окна.
Это — Муза Далекого Странствия
Покидала насиженный дом.
Пробуждала заглохшие станции
— Как свирелью — томящим свистком.
Отправлялась в далекое плаванье,
Под томительный шепот весны,
Покидая угарные гавани,
Оставляя тревоги и сны.
И, меня заразившая песнею,
С первой птицей звенела она —
— Что на свете всех весен чудеснее
Голубая земная весна.

МОЕЙ МАТЕРИ

Тихи и темноглазы облака;
Твои глаза еще темней и тише.
Я знаю, что дорога далека,
И даже ты мой голос не услышишь.

Я по ночам шепчу слова тебе,
Которых даже ты понять не сможешь;
Ты, в дыме верст, покорная судьбе.
Сама на сон ласкающий похожа.

И, как ребенок, я рассказываю сну.
Когда он низко голову наклонит,
Как ты приходишь в шорохе минут.
Кладешь на сердце теплые ладони.

Пусть стынут версты, пусть далек твой дом,
Я жизнь покорно, радостно приемлю,
Пока твоя любовь своим крылом
Мне осеняет эту землю.

1938

ПАМЯТЬ О ПРАГЕ

Туманный город серебристых башен,
Ласкающий, старинный, кружевной,
Как детство, в жадной памяти украшен
Почти немыслимой весной.

Его торжественны седые своды
И куполов зеленая парча.
Спеша, толкаясь, убежали годы,
Как школьники, в проулках топоча.

И в час бессонницы, взволнованный и гулкий,
Безмолвно вороша старинные листы,
Опять я огибаю переулки,
Пересекаю сонные мосты,

Чтобы, минуя площади и парки,
Тоску тугую утопив в слезах,
В тенистой нише, где-нибудь под аркой
Увидеть юности лукавые глаза.

«Вся моя жизнь»

Кирилл НАБОКОВ*

ОХОТА

Я уплываю. Я вплываю в ночь
         охотником за птицами и снами, —
и мир дневной отступит тихо прочь,
         ночь длинной тенью ляжет между нами.

И тени, падая зигзагами, дрожат,
         и воет зверь, луной обрызган рыжей, —
голубоватый снег, и по снегу скользят
         упругие, оранжевые лыжи.

И птица раненая бьет крылом,
         роняя кровь, глотая иглы стужи, —
на белом снеге огненным пятном
         застыл предсмертный, изумленный ужас.

Снег бьет в лицо. Стремительно бегу,
         весь мир вокруг задохся в снежном плаче, —
и черной тенью, глыбами в снегу
         встают из леса сумрачные дачи.

Я возвращаюсь в полутьме домой,
         и мир дневной уже в окно стучится, —
и вот летит, подстреленная мной
на белом снеге, огненная птица.

«Воля России». 1931. № 1–2

«Ночь падает тяжелой гроздью звезд…»

Ночь падает тяжелой гроздью звезд,
а день гудками и стальным стенаньем,
и вянет мир веселых, нежных роз
от электрического тусклого сиянья.

Как двойственный понять союз,
двойного мира чуткое вращенье,
по небу черному бегущее виденье,
и плач, и смех, и шепот муз?..

«Воля России». 1931. № 1–2

ГРОЗА

Молчание перед грозой. И вдруг
             прорвавшееся оцепененье.
Так начинается. Так крепнет звук
             дождя. Так тенью
             все застилается вокруг.

И каплет с крыш. Растут бунты,
             и, соумышленница бури,
в дрожаньи капель проступаешь ты,
             предвестница грозы в лазури.

И хлещет ветер в темноте. Но вот
             желтеющее полыханье, —
дома, деревья, целый мир встает
             в мигающем, как сон, сознаньи.

Пока, шагая напролом,
             через мятущиеся своды
союзником не вступит гром
             нас обступающей свободы.

Тогда, ворвавшись в голоса,
             лиловой молнией отметин,
раздвинет гулом небеса
             идущее, как гром, столетье.

«Скит». I. 1933

ТВОРЧЕСТВО

Как он поет! Он хочет жить — восторг,
             он бьется ночью в облаке сирени;
дневные встречи, как безликий морг,
             где лишь неузнанные тени.

Вплывают звезды. Голубую горсть
             я зачерпну, я развернусь, я брошу, —
пускай летит, — лови, лови, мой гость,
             мою сияющую ношу.

И словишь ты. В раскрытое крыло
             душа метнется птицей и застынет.
и сквозь звенящее, морозное стекло
             ты пронесешься в звездную пустыню.

«Скит». 1.1933

«Шуршанье в кустах, и в прозрачном, как небо, пруде…»

Шуршанье в кустах, и в прозрачном, как небо, пруде —
шорох и колыханье.
Звездная ночь, она бьется в зеленой воде,
как мертвое воспоминанье.

И плещет о берег. И в омут кидаясь, как в сны,
в блаженное головокруженье,
из знойного плена дерев и весны
дрожащие падают тени.

Ленивой волною текут под откос,
в зеленую воду, и там замирая,
но снова и снова в шумящий хаос
из плеска воды, как из сна, возвращаясь.

Из сна возвращаясь… ты помнишь, тогда
такое ж струилось и гасло сиянье
из ночи разлуки… забудь… навсегда…
улыбка и музыка, и прощанье.

«Скит». III. 1935

«В зеркальных ледянистых лужах…»

В зеркальных ледянистых лужах
стояла темная вода,
а ночь была холодный ужас;
срывалась черная звезда
от гулких ливней и ветров
на безнадежные деревья
и на бульвары городов,
на наши дымные кочевья.
И прошумели небеса,
как отшумят воспоминанья; —
в пустые темные глаза
плывет холодное сиянье.
И непришедшая весна,
как будто медля в отдаленьи,
в безглазые провалы сна
крылатою спускалась тенью,
напоминая нам еще,
что под неистовством несчастий
наш крик и трепет освещен
душой, разорванной на части.

«Скит». III. 1935

IN MEMORIAM HOELDERLIN [107]

Диотима, вернись… я сгораю, падая в тьму;
ты сквозь жизнь прорастала огромною тенью,
ты зимою цвела, ты сияла мне одному,
а зима отвечала горячею розой и пеньем.

Ты помнишь ту жизнь, Диотима? Тогда
все ночи и звезды сквозь нас восходили, —
и бились в дремоте, в зеркальных тенетах пруда,
а в небе шумели орлиные крылья,

и черные клювы мерцали в ночи;
любовь поднималась, как клекот на скалы…
но крылья затихли… и солнца лучи
текут и пронзают, холодные тонкие жала.

Все в ночь обращается… слышишь… все в ночь…
и в солнце бессолнечном, в темные годы,
я вижу тебя отступающей в ночь,
в пустые пространства жестокой и спящей природы.

«Скит». III. 1935

УРОК РОМАНТИКИ

Огонь струится,
             свеча плывет,
и гость стучится,
             ко мне идет.

Лиловым лоском
             цветы текут,
горячим воском
             мне пальцы жгут.

И бьется звоном
             окно в огне,
вечерний гомон
             плывет ко мне.

Влетают звуки,
             танцует мир,
в дыму и скуке
             сырых квартир.

А гость садится
             у синих стен,
взлетает птицей
             с цветком Кармен.

В звенящем танце
             идут за ней
с глазами пьяниц
             и королей.

И в вихре темном
             кружась, кружась,
в вечерний гомон
             ты унеслась.

Так каждый вечер
             прекрасен мир,
безумный ветер
             по струнам лир.

Далекий отсвет
             страны твоей,
дрожащий отсвет,
             игра теней.

РАССТАВАНЬЕ