Олег Малевич - Поэты пражского «Скита»

• Название: Поэты пражского «Скита»
• Автор: Олег Малевич
• Издательство: Росток
• Жанр: Поэзия
• Год: 2005
• ISBN: 5-94668-038-2

Центрами русской литературной эмиграции были не только Париж и Берлин. С ними пыталась соперничать и Прага. «Скит» — русское эмигрантское литературное объединение, существовавшее в Праге с 1922 по 1940 г. Его бессменным руководителем был выдающийся русский литературовед и критик Альфред Людвигович Бем (1886–1945?). В книге «Поэты пражского „Скита“» на основе архивов Праги, Москвы и Санкт-Петербурга и эмигрантской периодики впервые широко представлено стихотворное творчество участников этого объединения. В нее целиком включены также выходившие за рубежом поэтические сборники В. Лебедева, Д. Кобякова, Э. Чегринцевой, А. Головиной. И. Бем.

Научно-популярное издание для широкого круга читателей.

---

Поэты пражского «Скита». Антология

О. М. Малевич А. Л. БЕМ И ПРАЖСКИЙ «СКИТ ПОЭТОВ»

История русской литературной эмиграции, которая началась, можно считать, еще с князя Курбского, особый драматизм обретает в XX веке. Процесс возвращения на родину литературы русского зарубежья до сих пор не завершен. Русский читатель сейчас уже немало знает о двух столицах русской литературной эмиграции XX века — Берлине первой половины 20-х гг. и Париже. Настало время познакомиться и с «периферией» русской литературной эмиграции. И тут на первом месте, несомненно, стоит Прага. В 1928 г. Георгий Адамович писал: «Недавно кто-то сказал, что русская литература за рубежом существует лишь в Париже и Праге. В других городах нет литературы, есть только отдельные писатели. Слова справедливые»[1]. Литературную жизнь русской эмигрантской Праги во многом определяла деятельность молодежного литературного объединения «Скит поэтов» (с 1930 г. — просто «Скит»), бессменным руководителем которого был Альфред Людвигович Бем (23.04.1886, Киев — май 1945? Прага?)[2].

Круг интересов этого выдающегося литературоведа был чрезвычайно широк. Здесь и теория литературы, и история русской литературы от ее древнейшего периода до современности (в особенности творчество Достоевского, Пушкина, Гоголя), и русско-французские, русско-немецкие, русско-чешские культурные и литературные связи, и «русское слово» в самом широком смысле — от стилистики до грамматики и орфографии, и чешская литература, и славянская библиография, и проблемы народного образования, и политика. Политика и привела его в Прагу. Еще относительно недавно существовало представление, что до отъезда в эмиграцию Бем жил в мире литературы, рукописей и библиографий. Работы М. Бубениковой и А. Н. Горяинова[3], переписка Бема с А. С. Искозом (Долининым) и В. И. Срезневским[4], а также некоторые иные свидетельства убеждают, что такое представление не отражает полной картины действительности.

В 1922 г., начиная занятия в «Ските поэтов», Бем говорил: «Эпохи войн, революций и смуты втягивают человека в круг явлений массового характера, подчиняют его волю психологии массы и подставляют его сознанию чаще всего элементарные цели, достигаемые двигательно-волевым актом». Этой активности, которая «держит в цепях человеческую личность, понижая ее индивидуальную ценность», Бем противопоставлял творчество как высшую форму активности, дающую ответ «на внутренние запросы человеческого духа»[5]. Последовательная устремленность к высшей, творческой активности пронизывает всю многостороннюю деятельность этого замечательного человека.

Когда назревавшая в России революция предвещала освобождение личности, молодой филолог, завершавший свое образование в Петербургском университете, не только сочувствовал революционному движению (по собственному признанию Бема, его жизнь во многом определили «Исторические письма» П. Л. Лаврова), но и подвергся репрессиям. В январе 1911 г. он был арестован за участие в студенческих волнениях и выслан в Киев, где ему также не разрешили жить. В июне 1912 г. Бема вновь арестовывают, и ему вторично грозит высылка (причиной послужила дружба с социал-демократом Г. Л. Пятаковым, находившимся тогда под следствием).

Позднее по поводу рассказа А. М. Ремизова «Наперекор» Бем писал об общественных настроениях тех лет: «Соединяло нас всех, влекло друг к другу и предрекало общность, в той или иной степени, нашей судьбы то „наперекор“, то искание своего пути, которое, в конечном счете, связало нас с революцией. И те, кто вырос в иных условиях, кто склонен сейчас, после всего пережитого за годы не мечтательной, а подлинной революции бросить камнем осуждения в старшее поколение, просто не понимают, не чувствуют того, что к революции влекло»[6].

Февральская революция была для Бема не только «общей», но и «личной радостью»[7]. После Октябрьского переворота он еще успевает вместе с В. И. Срезневским съездить в мрачную, точно вымершую Москву для работы над рукописями Толстого, а в декабре 1917 г. приезжает в находившийся под властью Центральной рады Киев. 26 января 1918 г. Киев перешел в руки большевиков. 29 января Бем сообщал В. И. Срезневскому о жизни «под большевиками»: «…расстрелы офицеров, убийство митрополита, вакханалия обысков»[8]. Но и порядки, установившиеся после ухода большевиков из Киева, сочувствия у Бема явно не вызывали. В. И. Срезневскому он пишет об «украинизации <…> под защитой немецких штыков», об атмосфере «бешеной травли всего, связанного с русской культурой»[9]. Приведем отрывок из письма Бема А. С. Искозу от 8 мая 1918 г., лишь недавно обнаруженного дочерью последнего А. А. Долининой среди бумаг матери: «Политическое положение здесь страшно запутанное. Немцы устроили переворот, опираясь на них, крупные аграрии и промышленники проводят свою политику, и в результате появился гетман. Старая власть вела такую преступную политику, так раздражала всех своей шовинистической украинизацией, была настолько непопулярна, что ее падение было воспринято почти со злорадством. Но и гетманство опирается исключительно на немцев. Хотя сейчас ему неожиданно оказали поддержку немцы, но и эта подпорка не спасает положения. Дело явно идет к оккупации. Упорно говорят, что немцы собираются восстанавливать Россию, опираясь на Украину. Политические партии опять оказались совершенно беспомощными в самый решительный момент и сейчас вряд ли могут что-нибудь противопоставить новому строю. Все же события идут так головокружительно, что через неделю можно ждать нового сюрприза. <…> Сейчас у меня есть работа, в Министерстве по великорусским делам, но в связи с переворотом рискую снова оказаться в рядах безработных <…>»[10].

В этом письме Альфред Людвигович Бем, родившийся на Украине сын прусского подданного, предстает перед нами как человек с отчетливо выраженным русским самосознанием. Русский патриотизм Бема еще не раз ярко прозвучит в его высказываниях о мировом значении Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, да и всей классической русской литературы. Известно, что в конце жизни он принял православие и стал называть себя Алексеем Федоровичем.

Летом 1918 г. Бем, вынужденный временно «дезертировать» с фронта науки (к этому времени он уже был автором нескольких литературоведческих работ, обративших на себя внимание коллег старшего поколения, в частности С. А. Венгерова[11]), возвращается в Петроград, где продолжает работать в Рукописном отделе Библиотеки Российской Академии наук под руководством А. А. Шахматова и В. И. Срезневского. Почти год он курсирует между Киевом, где остаются его жена и дочь, и Петроградом, а в июле 1919 г. в связи с предстоящими вторыми родами жены едет в Киев, к тому времени вновь ставший советским. Через месяц в Киев вступила Добровольческая армия А. И. Деникина. 16 августа 1920 г. жена Бема Антонина Иосифовна, урожденная Омельяненко, писала В. И. Срезневскому: «Я и сама не знаю, что с А[льфредом] Л[юдвиговичем], где он, жив ли. У меня есть лишь одни предположения. Знаю, что еще в ноябре, когда здесь были добровольцы, А[льфред] Л[юдвигович] по делам должен был уехать на юг. С тех пор я не имею о нем никаких сведений. Киев вскоре был занят советскими войсками, и мы, очевидно, оказались отрезанными»[12].

После пребывания на юге России и, возможно, в Грузии Бем из Одессы уезжает в эмиграцию. Весной 1920 г. он оказывается в Белграде, в ноябре переезжает в Варшаву, а в январе 1922 г. — в Прагу. (Жена с дочерьми приехали к нему только в 1923 г.).

Пережив крах романтических представлений о революции, Бем воспринимает новый строй как результат обывательского ее перерождения (именно так трактуется им эволюция взглядов А. А. Блока, В. В. Маяковского, Е. И. Замятина). Драматическая «предыстория» эмигранта Бема помогла ему без политических предубеждений относиться ко всей русской литературе 1920–1930-х гг., которую он решительно отказывался делить на «эмигрантскую» и «советскую».

В Варшаве Бем активно выступал как публицист в созданной Б. В. Савинковым газете «За Свободу!»[13], а в 1921 г. возглавил литературный кружок «Таверна поэтов».

Получив из пражского Карлова университета приглашение на должность лектора русского языка и литературы и переехав в Прагу, он продолжает свою кипучую и многостороннюю деятельность: является секретарем Русского педагогического бюро, создает при Русском народном университете семинарий Достоевского, организует Общество Достоевского, бессменно выполняя обязанности его секретаря, становится членом Союза русских писателей и журналистов в Чехословакии, Русского исторического и Русского философского обществ, Славянского института, Пражского лингвистического кружка, выступает в роли одного из инициаторов создания политической группы (клуба) «Крестьянская Россия», преобразовавшейся в декабре 1927 г. в партию (Трудовая крестьянская партия). Одновременно он заявляет о себе как вдумчивый и оригинальный литературный критик и много сил и времени уделяет воспитанию творческой молодежи.