Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

• Название: Поздняя повесть о ранней юности
• Автор: Юрий Нефедов
• Издательство: Лира ЛТД
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 966-7894-36-3

В биографических очерках рассказывается о трудном детстве, о войне и о службе в армии после нее. Главным в жизни автора было общение с людьми того исторического времени: солдатами и офицерами Красной Армии, мужественно сражавшимися на фронтах Великой Отечественной войны и беззаветно служившими великой Родине.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Кроме того, Иван Петрович был хорошим часовым мастером, а так как в то время с часами было много проблем, ему носили для ремонта самые разнообразные системы. Это была отличная школа. Месяца через полтора-два ходики и будильники он полностью доверял мне, и я с ними благополучно справлялся.

Своим детям и внукам я часто говорил, изобретая самые различные формы передачи информации: нужно помнить, что лишних знаний не бывает и что самый легкий багаж в жизни — это знания.

Но, очевидно, что каждое поколение должно наступить на собственные грабли, ибо почти ничего из моего опыта им до сих пор не пригодилось. В каких-то книгах по психологии я прочитал, что при нормальных условиях, то есть в отсутствие природных или военных катаклизмов, последующие поколения используют опыт предыдущих всего на двадцать четыре процента, а повышение этой величины на два процента могло бы кардинально улучшить мироздание.

Со временем в мастерской появились и были установлены два токарных станка: один большой, но очень старый, а второй маленький, для часовых деталей. На обоих я научился работать и мог выточить простую деталь, нарезать резьбу, а на маленьком — даже ось для анкерного колеса будильника. Все знания, полученные в этой мастерской, мне в будущем очень пригодились.

Из особенно интересных событий того периода мне запомнились два. Какой-то работник больницы пришел и рассказал о сожженном иконостасе в Преображенском соборе, после того, как объявили, что там будет отслужен молебен в честь большой победы германского оружия и выхода немецких войск к Волге. Давать оценку этому святотатству я не могу, да и не хочу. Могу только свидетельствовать, что людей в городе, которым эта «победа» была, как кость в горле, было значительно больше, и, слава Богу, что нашлись смельчаки, выразившие таким образом мнение большинства. И не было стыдно священнослужителям за молебен, который мог бы состояться.

Я, конечно же, сбегал и посмотрел на случившееся. Вокруг суетились полицаи, близко никого не подпускали, но мне удалось заглянуть внутрь. По характеру разрушений было похоже, что в иконостас швырнули бутылку с горючей смесью и гранату.

Еще одним занимательным свидетельством периода моего пребывания на территории областной больницы было визуальное знакомство с работницей управления (не то старшей сестрой, не то секретарем главврача) Зоей. Крупная, с весьма округлыми частями тела и полными ногами, она была в курсе всех дел в больнице, вникала в деятельность всех служб. И, очевидно, с ней все считались, советовались и спрашивали разрешения. Не любила она только моего Ивана Петровича, не заходила к нему в мастерскую и лишала его некоторых привилегий, которыми пользовались отдельные сотрудники больницы, в виде тарелки баланды, называемой супом.

Из разговоров взрослых я немного знал, что в больнице прячут от немцев офицеров и солдат нашей армии, маскируя под тифозных больных, но не догадывался, что к этому причастна Зоя. Однажды, сидя у открытого окна за занавеской, я направлял на ремне хирургический инструмент. Рядом с окном остановились Зоя и румын Миша (был такой высокий красивый парень в румынском госпитале, вольнонаемный) и о чем-то тихо говорили. Постепенно я стал разбирать отдельные слова и невольно услышал, что речь идет о каких-то продуктах: не то мешок перловой крупы, не то гороха. А главное — чистые бланки с печатями румынского госпиталя, которые Миша должен был достать.

Через двадцать лет после войны в актовом зале Металлургического института на торжественном собрании в честь дня Победы доцент кафедры термообработки Зоя Константиновна Косько рассказывала о своей подпольной деятельности в годы войны. Это была та самая Зоя из областной больницы. При случае я напомнил ей тот, невольно подслушанный мною, ее разговор с Мишей, чем привел ее в состояние сильного волнения, как будто я мог на нее донести.

Мишу я видел последний раз примерно через полчаса после появления в нашем городе первых солдат-разведчиков Красной Армии 25 октября 1943 года у хорошо всем известного здания НКВД. Солдаты во главе с двумя офицерами двигались от улицы Володарского, где я их встретил. Я пошел вместе с ними в сторону улицы Шмидта. На улице Артемовской стояли два немецких грузовика, в кабинах которых спали водители. Их разбудили и повели с собой. Они спокойно шли, будто бы давно этого ждали.

В середине семидесятых я лежал с разбитым коленом в клинике профессора Ю. Ю. Коллонтая. Там еще работали сестры, знавшие румына Мишу и всю эту историю с подпольщиками. Они рассказали, что после войны Миша женился на медсестре и у них родился ребенок.

А тогда, в 1942-ом, продолжалась жизнь в оккупированном городе: немцы ходили с высоко поднятыми головами и вели себя очень агрессивно. Когда случалось, что по улицам проводили наших пленных солдат, они избивали их, оскорбляли, а отставших тут же на улицах расстреливали. Я это видел.

По городу ходила молва, как по Короленковской вверх вели колонну наших пленных моряков. Все они были со связанными за спиной руками, шли и пели во весь голос матросские песни, и, конечно же, «Раскинулось море широко…». Немцы бесновались, били прикладами, а когда они приближались, краснофлотцы отбивались ногами. Немцы стреляли, а следом шли машины, в которые складывали убитых.

На улице Исполкомовской, между Чкалова и Комсомольской, в один день повесили на деревьях пятнадцать человек и каждому на грудь прикрепили табличку: «Я помогал партизанам», «Я прятал советских офицеров» и т. д., но народ сразу разобрался, что людей для этой акции устрашения взяли в лагере военнопленных. Все они, одетые в гражданскую одежду, имели загар, характерный для военных.

Участились и ужесточились облавы на молодежь для отправки в Германию. По городу распространялись переписанные письма, песни и стихи от уже угнанных и познавших западную цивилизацию. Были случаи возвращения по болезни, чаще всего искалеченных.

Расклеиваемые листовки и газеты сообщали о взятии Сталинграда. Когда они сообщили об этом в третий раз с интервалом в две-три недели стало понятно, что это вранье. Нам всем было обидно, страшно и по-прежнему голодно. А из открытого окна соседей-фольксдойче доносились запахи вареного мяса и мы спорили, что варится: свинина, говядина или курица.

У соседей, что жили в квартире расстрелянных Добиных, хозяин работал в городской Управе переводчиком, ходил в полувоенной форме и подчеркнуто строго обращался ко всем только по-немецки. Мы все его люто ненавидели, и у его сына Аркадиуса спрашивали, не собирается ли его отец на фронт — помочь фюреру. Нам всем так хотелось, чтобы его там убили.

Союзники немцев вели себя по-разному. Мадьяры, как правило, с населением не общались. Исключение составляли служившие в венгерской армии русины, говорившие на смеси украинского и русского языков. Они контактировали с населением и часто, чем могли, помогали, особенно детям. Румынов надо было опасаться: могли украсть, что попадется, или просто отобрать что-либо приглянувшееся прямо на улице. Особое войско составляли итальянцы. Они также как и мы люто ненавидели немцев и поэтому казались нам чуть ли не союзниками.

На нашей улице в доме № 31 расположилось небольшое подразделение итальянцев — радиостанция с двумя антеннами в саду и несколькими автомашинами во дворе. Основная их часть находилась в Феодосиевских казармах. Свободные от дежурства солдаты прямо на улице часто играли в футбол. Однажды мяч попал в грудь проходившего мимо немца. Он выхватил штык, с которым постоянно ходили солдаты, проткнул мяч и бросил его итальянцам. Те обиды не стерпели и прилично его побили. Через полчаса их расположение окружили около пятидесяти вооруженных автоматами немцев. Итальянцы, очевидно, позвонили в свою часть и оттуда примчались до двухсот вооруженных солдат. Казалось, кровавая развязка неминуема. Мы рванули врассыпную и, попрятавшись, наблюдали за происходящим через щели в заборе. Неожиданно появились карабинеры и стали плотной шеренгой между немцами и своими солдатами. Немцы молча стояли с автоматами наизготовку, а итальянцы бегали за спинами карабинеров, размахивали своим оружием и все очень громко кричали. Потом откуда-то появился офицер карабинеров, подошел к немцам и начал переговоры. Через несколько минут он что-то крикнул своим солдатам, те мгновенно умолкли и, к нашему изумлению и глубокому разочарованию, поплелись молча в сторону своего расположения.

Через много лет, бывая за границей, я несколько раз посещал итальянский ресторан и почти всегда наблюдал подобную картину: за столиками сидят итальянцы, которых легко можно отличить от других европейцев, едят и тихо переговариваются между собой. Потом громче. Дальше еще громче и, наконец, вскакивают, машут руками у лиц оппонентов, кричат и кажется, что сейчас прольется кровь. Страшно. Я готов был выскочить из ресторана, но вдруг все стихало, они усаживались на свои места и как ни в чем не бывало наматывали на вилки свои спагетти, сдабривали их кетчупом и отправляли в рот.