Михал Витковский - Любиево

• Название: Любиево
• Автор: Михал Витковский
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Эротика
• Год: 2007
• ISBN: 5-86793-524-8

Михал Витковский (р. 1975) — польский прозаик, литературный критик, аспирант Вроцлавского университета.

Герои «Любиева» — в основном геи-маргиналы, представители тех кругов, где сексуальная инаковость сплетается с вульгарным пороком, а то и с криминалом, любовь — с насилием, радость секса — с безнадежностью повседневности. Их рассказы складываются в своеобразный геевский Декамерон, показывающий сливки социального дна в переломный момент жизни общества.

---

«Думай, думай, — думаю я, — думай, черт бы тебя побрал, как бы эту обезьяну куда подальше услать… Задействуй интриги виконта де Вальмона… Эврика!»

— А посмотрите-ка, какие у меня печатки… — показываю им печатку из серебра и титана, которую мне в Валбжихе подгоняли по пальцу. Оживились:

— Супер! Где купил?

Моя, моя уже Богуська! Вот уж и моя она, рыжая Богуська, которой солнышко вредно… Тем временем Богуська моя достала из сумки обруч такой полукруглый из пластика, какие носят на голове пай-девочки в старосветских букварях, где мама мыла раму, и давай волосы со лба откидывать, пока наконец на макушке своей прекрасной головки его не закрепила и не успокоилась. Потом, у зубного, мне в руки попался какой-то затасканный журнальчик, и оказалось, что такой обруч Дэвид Бэкхем на голову нацепил, выходит, она от него это переняла…

— Лети, — говорю я черной обезьяне, — лети быстрей в Свиноустье, может, еще остались эти печатки, как раз на переправе стоял мужик и последние распродавал, так что лети, еще должны остаться, Богусе своей купи!

Но Богуська моя, к сожалению, на это:

— Что? Печатки без меня покупать? Никогда! Он же мне что похуже выберет!

И ничего мне не осталось, кроме как вежливенько отвалить, пожелав хорошего солнышка, хотя бы снисходительного к светлой Богусиной коже.

Другие

Иду я, значит, дальше, дюны становятся все менее крутыми, наверху уже не лес с блиндажами, полными дождевой воды и комаров, а скорее луга. Приклеилось ко мне какое-то старье из Старгарда (так уж тетки определяют этих мужиков и говорят не «какой-то старик», а «какое-то старье», не «сняла одного», а «сняла кое-что (или нечто)», «ничего здесь сегодня нет» или «может, нам кое-что обломится»):

— Учишься? Работаешь?

— Ну, в общем, как-то нет сегодня ничего интересного… — говорю я, чтобы он понял, что ничего у него не получится, и тогда он заискивающе:

— А мне интересно…

Я осадил его формальным тоном, его запал погас, он ретировался. Потом я миновал нескольких немцев, которых узнаю даже нагишом по маленьким, прилегающим к голове ушкам, по красивым интеллигентным лицам (без грамма сально-усато-брюхато-польской примеси типа «Лех Валенса»), по дорогим тяжелым часам. И еще по тому, что окурки они гасят и складывают в коробочку, чтобы забрать с собой и выбросить в специально предназначенном для этого месте. Я говорю им: «салю», потому что они очень культурные, очень хорошо умеют говорить по-английски, потому что с ними можно потрепаться о литературе и экологии. Одного только с ними нельзя делать, потому что есть у них в глазах какая-то аптекарская взвешенность, какая-то бухгалтерия, а телки… У телка душа, скорее, должна быть, если можно так сказать, русская, широкая, поступки абсолютно неожиданные, телок водочную бутылку забросит в кусты, урну искать не станет. Но и, само собой, чтобы член у него ни в коем случае не был ни обрит, ни проколот. Не существует такого понятия, как «западные телки», телок появляется только к востоку от Одры и распространен аж до последних границ России.

Иду я, смотрю — права Пенсионерка: тетки так мусорят на этих дюнах, что, ей-богу, убить их мало.

Иду дальше, и вдруг поднимается из-за горы презервативов, бутылок из-под минералки и старых глянцевых журнальчиков некая звезда погорелого театра и театра бурлеска, некая дива былых времен. Вся в черном, с ошметками меха на плечах… Потом я узнаю, что это Томатная Леди. Или, скорее, ее дух, ибо захаживала она в теткобар еще в шестидесятые. Томатная Леди была Старой Теткой.

А следует знать, что существуют не только Тетки-Элегантки (категория безвредная и культурная, типичная для больших городов), но и много других видов. Например, Старые Тетки. Даже постарев, Элегантки не становятся Старыми Тетками, потому что эти последние — старые с самого рождения, нагловатые, не сильно отличающиеся от привокзальных (еще не эмансипированные) и раз и навсегда смирившиеся со своей болезненной худобой/полнотой. Чаще всего они родом из средних и малых городов, обитают на железнодорожных и автовокзалах, в настоящее время вымирающий вид (внимание! с апреля по сентябрь находятся под охраной!). Есть и Полутетки — очень интересный подвид. Полутетка хабалит по-другому, приколы эти скрыты в каждом ее жесте, но она не станет говорить о себе в женском роде, не станет хныкать, одевается в общем нормально, хотя, когда кладет мобильник в сумку, одним мановением руки эту сумку в ридикюль превращает. Чуть-чуть излишне внимательно склоняется к ней, излишне бережно ее раскрывает… Ее хабальство идет от подсознания, но все внешние проявления у нее под контролем. Эмансипированные познаньские пижоны на девяносто девять процентов как раз Полутетки. Лысые, но жопой крутят, накачанные, но крем в себя втирают движениями дивы…

Перевернем очередные страницы Атласа и увидим тип Готической Тетки, далее: Тетки-Потребительницы (имеет место в торговых пассажах, особые приметы — ирокез чуть покороче, чем у Элеганток, и некрашеный), Тетки из Оперетты (мутации: из Балета, из Оперы, из Пантомимы), а также Тетки-Гардеробщицы, Тетки-Интеллектуалки и Тетки-Вечные-Распространительницы-Косметики. На следующей странице Атласа редкий вид: Тетка-Представительница-Геев-в-СМИ, сокращенно — Тетка-Представительница. К ней всегда обращаются газеты и телевидение во время проведения очередной акции против гомофобии или когда надо высказаться на тему геев. Ибо Тетка-Представительница, раз только объявившись и засветившись, становится для СМИ редким и весьма полезным экземпляром. Она говорит от имени всех теток, хотя другие под ее словами не подписались бы, но, поскольку газет они не читают, недоразумений не возникает. Этот тип, конечно, скрещивается с Теткой-Активисткой и образует мутации более или менее ожидаемые, однако в эротическом отношении всегда малопривлекательные.

Тетки-Потребительницы выступают также в сочетании с Тетками-Элегантками (потребление типа «все ради внешнего вида») и в хозтоварном варианте (потребление типа «все для дома & сада-и-огорода»). Вообще Тетки-Элегантки не скрещиваются только со Старыми Тетками, а со всеми остальными подвидами — очень даже. Например, Тетка-Художница + Тетка-Элегантка = Тетка-Галеристка.

Примером такой тетки была Черная. Как говорит сама кличка, ходила одетая во все черное, обвешанная современной серебряной бижутерией, работала в галерее, посещала театры, вернисажи, поэтические вечера… Жутко претенциозная, снобка, вся в дамских сигаретах, в портсигарах… В кафе не снимала шляпы, сидевшей на ней, как беретка на бабе, жрала пирожное и щебетала:

— Знаешь, я была на конкурсе актерской песни, поэтому не смогла прийти к тебе, пила там с Кристиной и Ольгердом… Ведь мы со Станиславом ставим пьесу…

Ничего похожего на Теток-Парикмахерш, скрестившихся с Тетками-Элегантками! Этих полно в каждом более или менее приличном заведении; никто тебя не острижет, не покрасит лучше, чем они. На голове у них целые романы, целые «Ночи и дни».[53] Худые, высокие, красивые, ленивые… Все курят, и у всех все, что надо, проколото. Они в курсе дел в мире куафюра, они знают, откуда ветер дует и что вчера происходило на скачках в Лондоне. Иногда собираются вместе, в прекрасной квартире, прекрасные сами, среди старых шкафов, среди безделушек, и смертельно, по-декадентски скучают. А на античных полках вместо книг — косметика для волос в какой-то ей-богу неземной упаковке и ровно сложенные черные махровые полотенца.

Например, Карен. Пока училась в ПТУ, рисовала на полях тетрадок комиксы с женщинами в разных позах и под каждым подписывала «Lady». Целые армии неподвижно стоящих дам. На уроках учительница говорила о войнах, о королях, а она ставила портфель на парту и устраивала себе «уголок», «домик», свой маленький интимный мирок. У нее было зеркальце, гигиеническая помада, там она себе прыщи выдавливала — тут войны, восстания, а она в уголке, в домике, наедине с собой…

В общежитии она весь коврик над кроватью завесила рисунками плачущих Пьеро. Пририсовывала им рты, слезы, световые блики на черных шапочках. В заведении, где она проходила практику, начальница жаловалась, что Карен — мальчик строптивый и ленивый. А она, пока брила клиента, витала в облаках и в знак бунта выкрасила волосы в цвет неба — голубой. Вовсе не так приятно целый день мыть головы, выслушивать, что ты строптивая и ленивая, и пшикать в перерывах лак на волосы. Она наизусть знала журналы, что лежали для клиенток, скрывалась в них! В каталоги фирмы «Топу & Guy»… Вот это был мир! Черно-белый, на скользкой мелованной бумаге, пахнущий пробными духами. Мир, который доходил до Карен только в обрывках, как фрагменты изодранных фотообоев. В этом другом мире кофе был крепким и подавался в красивой чашке, мужчины выглядели как в кино, солнце заходило, кони вставали на дыбы, приготовленная в доме еда не имела ничего общего с галушками в заводской столовке. Она поняла, что мир этот находится где-то далеко, и поехала искать счастье в Париж!