Ольга Чайковская - Счастье, несчастье...

• Название: Счастье, несчастье...
• Автор: Ольга Чайковская
• Издательство: Сов. Россия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

В этой книге речь идет о науке, которой в школе не учат, - науке жизни. Книга ограничена рамками семьи, которые на самом доле безграничны, поскольку к их пределах — и жизнь, и смерть, и бесчисленные оттенки отношений, от ненависти до любви. И радость тут, и печаль, и то счастье (подчас несчастливое), которое дарит совесть…

---

И Достоевский в «Дневнике писателя» свиде­тельствовал, что женщина по своему нравственному уровню, а соответственно и той роли, какую игра­ет в жизни общества, стоит выше мужчины. «Уж не в самом ли деле нам отсюда ждать помощи».

Женщину уважали именно как женщину, обра­щались к женственному в ней, как к надежде, от нее ждали помощи, как видите, даже в общественных бедах.

Наше время работает против женственности. Женщина в стремлении стать наравне с мужчиной (или вынужденная стать, потому что, кроме жен­ских, несет еще и мужские общественные обязан­ности) бессознательно, а порой и сознательно те­ряет женственность. И это имеет огромное значе­ние для жизни семьи (да и общественное значение тоже). Кстати, поскольку у женской и мужской натур свои особенности, смею (и боюсь) сказать, что по­добно тому, как хорошая женщина (если верить классикам) лучше хорошего мужчины, то плохая заведомо и наверняка хуже самого плохого.

Когда она приходит домой, все живое разбега­ется. В сущности, это странно, потому что она по­дательница благ: приносит в дом деньги, много раз­ных полезных вещей, еду (которую сама же недур­но готовит), и все же едва заскребет в дверном замке, ее ключ, жизнь в доме замирает на мгновение (как заяц, который прислушивается, прежде чем скрыться в кустах), а потом все — кто на кухню, кто из дому в кино, кто куда, а если и не бегут, то тоже со страху. Никто из них ничего дурного не сделал, но так уж положено, что ее ярое око ищет виноватого. А то она явится домой благодушная, подсядет на кухне к столу, вместе со всеми дымит сигаретой, отпускает шутки, острые, подчас соле­ные, вызывающие бурное веселье, не всегда, впрочем, искреннее и зачастую обреченное, потому что она движением брови (как бы семья ни веселилась, за ее бровью все внимательно следят) может его пре­кратить.

Уж она-то отлично знает, что при звуке ее ключа в дверном замке (а иные, особо чуткие члены семьи и немного раньше) все замирают в тревоге и напря­жении,— ее это устраивает.

Она, признанный семейный лидер, долго боро­лась за лидерство и теперь уже никому его не от­даст, потому что считает его принадлежащим ей по праву матери и жены.

Настоять на своем по любому поводу и любой ценой — закон ее жизни. Любит она запрещать, любит отказывать в просьбах,— ей, по-видимому, кажется, что, разрешая, она что-то из своей власти теряет. У нее свои методы и собственная система реп­рессий. Она мастер ядовитого намека, отлично от­работала молниеносный удар насмешки (острое оружие — насмешка, особенно когда попадает в юных). Замечательно умеет она не разговаривать. У других это так не получается, другой молчит себе и молчит, никого особенно это не занимает — молча­ние Тамары Павловны наваливается на семью, как свинцовая крыша средневековой тюрьмы. Она и гото­вит — молчит, и стирает — молчит. Я подозреваю, что она заранее намечает себе срок молчания и строго его выдерживает, даже если гнев ее давно прошел.

А зачем ей все это надо?

Сейчас много пишут о женщинах и девушках «мужеподобного поведения», которые хотят пере­хватить лидерство у мужчин, в том числе (я цити­рую письмо одного читателя) «в умении курить, лихо опрокинуть рюмку, отпустить крепкое словечко; па­рень похлопал девушку по плечу, а та в ответ вре­зала ему в солнечное сплетение». Я видела сцену, может быть, и похлеще: открылась дверь троллей­буса, из нее выскочила девушка, быстро и привыч­но повернулась, протянула кому-то руку. Я, естест­венно, ждала появления какой-нибудь почтенной старушки, но из дверей медленно и вальяжно вышел, опершись на эту руку, молодой человек, после чего оба бодро пустились в путь.

За этим жестом — увы, привычным — мне уви­делся целый сдвиг общественного сознания. Поче­му он произошел — вопрос особый, причины глу­боки и коренятся, конечно, совсем не в женской эмансипации (она сделала свое благое дело и вовсе неповинна в образе жизни современной женщины). Суть не в повадках ее и даже не в лексиконе (хотя он, конечно, первостепенно важен), а в жизненной установке, в том, на что уходит энергия и тратится дарование.

О даровании речь у нас не случайна. Природа, у которой свои расчеты, одарила женщину особо и богато, эти дары веками шлифовало общество, у которого тоже свои расчеты. Возникли именно женский внутренний мир, женские способности и умение, рассчитанные на женское назначение в мире. Догадливы женщины, чутко схватывают жиз­ненную ситуацию, состояние, настроение. Их инту­иция работает, как правило, на высотах, далеко не всем мужчинам доступных. Их проницательность подчас доходит до ясновидения. Драгоценные соци­ально-психологические черты, не так ли? Но все эти дары, смотря по установке, можно применять по- разному.

Тамара Павловна пришла домой в самом благо­душном Настроении. Семья сидит в темной комна­те, освещенная экраном. Тамара Павловна прилег­ла на диван, с ходу включившись в действие. Идет давняя пьеса, где дерзающий молодой герой-пред­лагает рационализацию, в которой немолодое руко­водство робко сомневается. Герой настаивает, и вид­но, что победит (играет энергичный актер).

— Мужчина,— говорит Тамара Павловна гром­ко и удовлетворенно.

Слово, всего одно только слово, а семья притаилась и ждет, глядя на экран уже пустыми глазами.

—    Настоящий мужчина,— так же громко по­вторяет Тамара Павловна.

Тут Виктор Иванович, ее муж, встает и уходит.

—    Ничего, ничего, полезно,— говорит Тамара Павловна в ответ на молчание семьи, в котором ко­пится нечто вроде упрека.

Она с усилием распрямляется (устала за день) и уходит в ванную стирать белье (в том числе и мужнее).

А Виктор Иванович курит на лестничной пло­щадке, и сигарета дрожит в его руке.

Дело в том, что он не продвигается по работе (и остается все при той же зарплате), товарищи легко его обходят, тут его стыд и мука. И Тамара Павловна отлично это знает.

В голове у Виктора Ивановича, лишь только она заговорит об этом, что-то случается, откуда-то из­нутри эта бедная голова получает горячий, опасный удар, и потом долго, часа два, дрожат руки.

На что потратила Тамара Павловна данные ей природой дары — ум, волю, интуицию? Чтобы чутко найти в душе ближнего болевую точку и вонзить туда коготь?

Между тем она выступает на общественной сцене шумно, она вообще человек спектакля, благодаря этому, а также ввиду ее энергии может показать­ся, будто это именно она сегодня типичная и веду­щая фигура женского фронта. На самом деле жен­ская работа в мире, скорее, бесшумна (я говорю сейчас не о приготовлении обеда, уборке или стир­ке, хотя это, разумеется, очень важная сторона жизни, занимающая огромную часть женского вре­мени, и все же я говорю сейчас не об этом) — на женской работе, я убеждена, в значительной сте­пени держится жизнь.

Ее трудно ухватить, эту работу, невозможно учесть и взвесить, да и просто описать не так-то легко. Но необходимо: если уж так победно высту­пает небезопасная Тамара Павловна, пусть ее ли­дерству будет противопоставлена иная жизненная позиция.

«Вечноженственное» — это слово, кажется, ПОШЛО от Гете, грандиозный апофеоз «Фауста», последней его части, завершается явлением Марии как образа вечноженственного, как надежды человечества, символа заступничества и помощи. Именно в обра­зе женственности представляется поэту грядущее спасение — знаменательная идея (вспомним Досто­евского: «Уж не в самом ли деле нам отсюда ждать помощи»).

Трудно определить, что такое женственность, как вообще трудно дать простое и дельное опреде­ление душевному качеству, тем более добродетели в ее чистом виде (тут, кстати, и опасность сладости невольно возникает). Лучше представить эти ка­чества в действии.

Валентина Елисеева (она была литератором большого общественного темперамента) написала замечательную строго документальную повесть о девушке, которая, узнав, что сын ее квартирной хозяйки, преступник, уже несколько лет отбыва­ющий наказание в колонии, шлет письма, где ко­рит всех, кроме себя, написала ему злое письмо на тему: «Сам-то ты каков». Но злое письмо было единственным, потому что Женя поняла: уж чего- чего, а злобы этот человек повидал на своем веку до­вольно, да и что злобой сделаешь, она не конструк­тивна, строить не умеет, умеет только разрушать. Нужно было искать какие-то другие слова, такие, чтобы их услышал уже сложившийся тридцати­летний, норовистый, несчастный и ожесточенный человек.

В книгу В. Елисеевой нам для наших целей очень полезно заглянуть.

По свету носятся тучи слов, которые люди го­ворят, и подчас очень громко, вовсе не для собесед­ника, а только для себя, лишь бы высказаться, иног­да даже выкричаться —разрядить собственное раз­дражение, не очень заботясь о тех, на кого оно раз­ряжается. Сколько выброшенных на ветер нотаций, сколько впустую произнесенных ЦУ (ценных указа­ний), намеков, попреков, которые нужны говоря­щему, а слушателям в лучшем случае не нужны, в худшем — непереносимы. Можно с уверенностью сказать (в одной семье это было вывешено на стене как призыв и напоминание), что число дающих советы резко превышает число тех, кто хотел бы их слушать. Это просто бич человечества — никому, кроме произносящего, не нужные слова!