Генри Киссинджер - Дипломатия

• Название: Дипломатия
• Автор: Генри Киссинджер
• Жанр: Публицистика
• Год: 1997
• ISBN: 5-86218-260-8

---

То, что началось, как несчастный случай, превратилось, с неумолимостью рока греческой трагедии, во всеобщий пожар. Поскольку жена эрцгерцога не была королевской крови, никто из монархов Европы на похороны не приехал. Если бы коронованные главы государств собрались все вместе и получили бы возможность обменяться мнениями, они наверняка гораздо более сдержанно отнеслись бы к самой возможности войны через несколько недель после того, что было, в конце концов, всего лишь террористическим заговором.

По всей вероятности, даже саммит коронованных особ не смог бы предотвратить взрыв Австрией детонатора, поспешно врученного ей кайзером. Помня свое обещание 1913 года поддержать Австрию в первом же кризисе, он пригласил 5 июля австрийского посла на завтрак и стал настаивать на принятии скорейших мер против Сербии. 6 июля призыв кайзера подтвердил Бетман-Гольвег: «Австрия должна рассудить, что следует сделать, чтобы выяснить отношения с Сербией; но независимо от решения Австрии она всегда сможет рассчитывать на то, что Германия встанет в ее поддержку как союзник»[269].

Наконец-то Австрия получила карт-бланш, чего так долго добивалась, и реальное оскорбление, по поводу которого можно было предпринимать шаги. Как всегда, не осознающий всей полноты последствий собственной бравады, Вильгельм II ушел в круиз в норвежские фиорды (это во времена отсутствия радио). Что конкретно он имел в виду, так и осталось неясным, но он, безусловно, не предвидел возможности европейской войны. Кайзер и его канцлер, по-видимому, пришли к выводу, что Россия еще не готова к войне и останется в стороне в момент унижения Сербии, как это произошло в 1908 году. Во всяком случае, по их мнению, лучше было бросить вызов России сейчас, чем когда-либо в будущем.

Улучшая свой так и не побитый рекорд незнания психологии потенциальных противников, германские руководители были убеждены, что им представились широчайшие возможности, точно так же, как они пытались заставить Великобританию силой вступить в союз, строя мощный флот, или изолировать Францию, грозясь войной по поводу Марокко. Базируясь на том предположении, будто бы успех Австрии прорвет все туже и туже смыкающееся окружение и разочарует Россию в отношении надежности Тройственного согласия, они игнорировали Францию, которую полагали заведомо враждебной, и не задумывались по поводу Великобритании, чтобы не испортить себе триумф. Они сами убедили себя в том, что, если вопреки всем ожиданиям война все-таки разразится, Великобритания либо останется нейтральной, либо вмешается слишком поздно. И все же Сергей Сазонов, министр иностранных дел России в момент начала войны, объяснил, почему на этот раз Россия не останется в стороне:

«С самой Крымской войны мы не питали иллюзий по поводу отношения к нам Австрии. В тот день, когда она начала свою грабительскую политику на Балканах, надеясь укрепить шаткую структуру своих владений, ее отношения с нами становились все более и более недружественными. Мы сумели, однако, приспособиться к этому неудобству, пока нам не стало ясно, что ее балканская политика пользуется симпатиями Германии и поощряется из Берлина»[270].

Россия почувствовала, что ей следует выступить против того, что она истолковала как германский маневр с целью подрыва ее положения среди славян посредством унижения Сербии, ее наиболее надежного союзника в этом районе. «Ясно, — писал Сазонов, — что мы имеем дело не с поспешным решением близорукого министра, предпринятым на свой страх и риск под свою ответственность, но с тщательно разработанным планом, составленным при помощи германского правительства, без согласия которого и в отсутствие обещания поддержки Австро-Венгрия никогда бы не рискнула приступить к его осуществлению»[271].

Другой русский дипломат позднее с горечью писал о различии между Германией Бисмарка и Германией кайзера:

«Великая война явилась неизбежным следствием поощрения со стороны Германии политики Австро-Венгрии в отношении проникновения на Балканы, которое увязывалось с грандиозной пангерманской идеей германизированной „Малой Европы". Во времена Бисмарка такого бы никогда не случилось. Происшедшее явилось результатом новых немецких амбиций взяться за выполнение задачи, еще более грандиозной, чем стояла перед Бисмарком, но уже без Бисмарка»[272].

Русские дипломаты оказывали Германии незаслуженную честь, ибо кайзер и его советники в 1914 году обладали планами долгосрочного характера не в большей степени, чем во время любого другого из предыдущих кризисов. Кризис в связи с убийством эрцгерцога вышел из-под контроля, поскольку ни один из лидеров не был готов отступить. Каждая из стран была превыше всего озабочена выполнением формальных договорных обязательств, а отнюдь не разработкой всеохватывающей концепции долгосрочных общих интересов. Европе более всего недоставало путеводной системы ценностей, которая явилась бы общей для всех держав, подобно той, что была во времена действия меттерниховской системы, или той, что отражалась в откровенной дипломатической гибкости бисмарковской «реальной политики». Первая мировая война началась не из-за того, что отдельные страны нарушили заключенные ими договоры, а из-за того, что они исполняли их чересчур буквально.

Одним из множества курьезных — и самых странных — аспектов прелюдии к первой мировой войне было то, что поначалу ничего не происходило. Австрия, верная своему обычному стилю деятельности, медлила, отчасти потому, что Вене требовалось время преодоления внутреннего сопротивления венгерского премьер-министра Иштвана Тисы, иначе она бы рисковала целостностью империи. Когда же тот наконец уступил, Вена 23 июля выступила с сорокавосьмичасовым ультиматумом Сербии, нарочно выдвигая столь трудноисполнимые требования, чтобы он обязательно был отвергнут. И все же эта задержка лишила Австрию того преимущества, что уже сошли на нет первоначальные проявления возмущения по всей Европе в связи с убийством эрцгерцога.

В меттерниховской Европе, где легитимизма придерживались все, Россия, без всякого сомнения, санкционировала бы австрийские меры против Сербии в связи с убийством принца, являющегося прямым наследником австрийского трона. Но к 1914 году легитимность перестала быть всеобщим связующим принципом. Симпатии России к своему союзнику Сербии перевешивали негодование по поводу убийства Франца-Фердинанда.

В течение месяца, последовавшего за убийством, австрийская дипломатия была лениво-медлительна. Затем началась безумная гонка нагнетания катаклизма, занявшая всего неделю. Австрийский ультиматум вывел события из-под контроля политических руководителей. Ибо стоило предъявить ультиматум, как любая из крупных стран оказывалась перед необходимостью подать сигнал к мобилизации. Необратимый! По иронии судьбы мобилизационная колесница Джаггернаута была пущена в ход той самой страной, для которой мобилизационные графики не играли роли. Ибо Австрия, единственная из великих держав, имела до такой степени устаревшие военные планы, что они не зависели от скорости их осуществления. Для австрийских военных планов не играло роли, в какую неделю начнется война, коль скоро рано или поздно ее армии были в состоянии вступить в схватку с Сербией. И Австрия предъявила ультиматум Сербии не для того, чтобы ускорить военные приготовления, а для того, чтобы положить конец сомнениям. Более того, австрийская мобилизация не угрожала ни одной из великих держав, ибо для ее завершения требовался месяц.

И вот получилось так, что мобилизационные планы, сделавшие войну неизбежной, были приведены в движение как раз той самой страной, чья армия реально вступила в схватку лишь после того, как уже произошли крупнейшие битвы на Западе. С другой стороны, независимо от состояния готовности Австрии, если бы Россия пожелала угрожать последней, она бы могла отмобилизовать лишь часть войск, но это действие все равно повлекло бы за собой необратимую реакцию Германии (причем, похоже, никто из политических руководителей не понимал сущности подобной опасности). Парадокс июля 1914 года заключался в том, что страны, имевшие политические причины начать войну, не были привязаны к жестким мобилизационным планам, а нации, обладающие жесткими мобилизационными планами, как-то Германия и Россия, не имели политических причин вступать в войну.

Великобритания, единственная страна, находившаяся в наилучшей ситуации, чтобы остановить цепь надвигающихся событий, колебалась. У нее практически не было интересов, связанных с балканским кризисом, хотя она и была всерьез заинтересована в сохранении Тройственного согласия. Боясь войны как таковой, она в еще большей степени опасалась германского триумфа. Если бы Великобритания ясно и недвусмысленно объявила о своих намерениях и дала бы Германии понять, что вступит во всеобщую войну, кайзер, возможно, и уклонился бы от конфронтации. Именно так позднее представлял себе это Сазонов: