Георгий Егоров - Книга о разведчиках

• Название: Книга о разведчиках
• Автор: Георгий Егоров
• Издательство: Современник
• Жанр: О войне
• Год: 1984

Автор книги — участник Великой Отечественной войны, фронтовой разведчик, участвовавший в Сталинградской и Курской битвах, прошедший через множество боев и фронтов. Содержание ее составил рассказ о боевых буднях войсковой разведки, о людях высокой души и беспримерного мужества.

---

Теперь, с годами, мне иногда кажется, что Иван тайком от всех пописывал стихи. Сейчас не удивлюсь этому, тогда бы — удивился. Все бы ребята удивились.

Среди многих хороших разведчиков Сыпченко был настоящий, как Иван Исаев говорил, натуральный разведчик!.. Больше того, ребята избрали его, несмотря на все случившееся, комсоргом взвода — это великая честь, когда храбрые выбирают тебя своим вожаком! Выбирали они его до меня. Но и теперь, имея за плечами тридцатилетний партийный стаж, я полностью присоединяюсь к их выбору…

И, наконец, еще о Гудрикове. Три десятилетия спустя несколько человек вспоминали его фамилию. Так и не вспомнили точно. Оно и понятно — так это и должно быть. Помнить надо героев, а такие, как он, сами выбрали себе судьбу…

После гибели Ивана Сыпченко у нас, наверное, до конца Сталинградской битвы, в течение трех недель, не было комсорга — мне так кажется. А то, что собрания не проводились — это точно. Полк был в наступлении, и мы даже нескольких минут не были всем взводом вместе.

Я хорошо помню комсомольское собрание под Тулой, где наш полк стоял на формировании. На нем, наверное, и избрали комсоргом Грибко. А может, Грибко избрали еще под Сталинградом, после боев — там ведь мы долго отдыхали и, конечно, проводили собрания. Но я их не помню. Я хорошо помню то собрание, которое проводилось на лужайке за огородами. Пригревало ласковое майское солнце. Все мы в новом летнем обмундировании, с медалями «За оборону Сталинграда», а кое-кто и с медалями «За отвагу». Уже отоспавшиеся, отмывшиеся, отъевшиеся, мы были наполнены ощущением своей значимости в свершающихся вокруг нас событиях.

Это собрание запомнилось мне потому, что впервые на нем мне сказали, что я причастен к великим делам не, в общем, не в образном, а в самом прямом и конкретном смысле. То, что я делал четыре-пять месяцев назад — лазил за «языком», блокировал и захватывал дзоты, обстреливал из засады отступающие колонны немцев — все это приобрело вдруг огромный смысл. Неужели все великие дела делаются так просто?

Я хорошо помню, что на том собрании я впервые почувствовал себя по-настоящему взрослым и по-серьезному ответственным за судьбу страны. Я почувствовал, как у меня раздаются вширь плечи, которыми я должен заслонить Россию от врага. И, видимо, не только я. Все мы были там ровесниками, все были воспитаны на одних и тех же принципах и, должно быть, одинаково понимали свою роль.

Ничего странного нет в том, что из всего множества комсомольских собраний на фронте запомнилось только одно это. Не могут все собрания быть поворотными в жизни человека — быль бы очень плохо, если б он так часто поворачивался… от собрания к собранию… И вообще у одного одно собрание этапное, у другого — другое. Мне вот запомнилось на всю жизнь то собрание — не в актовом зале, а на лужайке за огородами…

В разведке много хороших ребят — что ни разведчик, то личность, а Грибко выделялся. Если Иван Сыпченко любил возиться с неопытными, слабыми и получал удовольствие, когда видел, как этот молодой оперяется и становится на ноги, то Грибко был вожаком. Он любил возглавлять. Возглавлять, но не командовать — любил делать сам прежде других, но обязательно на глазах у них и чтобы они восхищались.

Под Сталинградом в боевых действиях я не помню Грибко. Но он там был. Он был в блиндажах балки Коренной под Городищем.

В вылазках за «языком» он при мне участвовал дважды. И оба раза на Курской дуге.

Первая вылазка была необычной. Дело в том, что наша дивизия после Сталинграда полгода находилась в тылу на формировании. Ребята, конечно, быстро привыкли к мирной, спокойной жизни, ходили на танцы в сельский клуб, старались не вспоминать войну. И когда в июле сорок третьего дивизия пришла на фронт, когда снова над каждым низко нависла смерть, все были какими-то оглушенными и даже растерянными. Взвод никак не мог настроиться на боевой лад. И, конечно, не дай бог, если бы первая вылазка за «языком» сорвалась, если бы кто-то из ребят погиб на глазах у других, особенно новичков. Поэтому командование и решило с первым «языком» разведчиков не торопить (конечно, не столько поэтому — наверное, терпела обстановка), сделать все, чтобы мы взяли «языка» легко и красиво. Место выбирали Иван Исаев и Грибко.

И вот однажды Иван пришел с передовой с еле скрываемой веселинкой в глазах. А скрывать надо, ибо пока не взял «языка» — радоваться нечему.

— Место нашел, — сказал он и наклонил голову, только видно было, как подрагивают у него ноздри. Они всегда у него подрагивали, когда он собирался выкинуть какую-нибудь шутку. — Нашел нужник ихний…

Ребята запереглядывались. Кто-то хохотнул.

— Это что значит? — спросил Грибко. — Нужное для нас место?

Еще трудно было понять, собирается ли он заводить Ивана Исаева или на самом деле не знает, что это такое. Иван же нашелся сразу:

— Да. Нужное и для нас и для них место — где «языков» берут. Понял?

Идея, конечно, была ошеломляющая. У ребят загорелись глаза. Половина взвода была из новичков (даже больше половины), — тем вообще от этого веселого разухабистого разговора двух ветеранов повеяло романтикой, приключениями.

— А ты как его надыбал? — не отставал почти с серьезным видом Грибко.

И Иван потерял бдительность, начал рассказывать обстоятельно все как было.

— Надыбал-то случайно. Пошел с передовой, наткнулся на куст малины, потоптался вокруг него не больше трех минут. Потом сориентировался, где стреляют — значит, там передовая — и пошел от этой стрельбы. И пошел-то не туда. Там оборона загибается, а я-то пошел напрямую. Ну и на мое счастье, должно, там никто в обороне не сидит, ни наши, ни ихние. И вот наткнулся на это самое место. Думаю: не-ет, это не наше заведение! Наши славяне таких сооружений не строят, они больше просто в кусты бегают. Присмотрелся…

— А может, принюхался? — растянул рот до ушей Грибко.

Все засмеялись. Засмеялся и Иван.

— Принюхиваться мы будем завтра. «Языка»-то нам с тобой брать.

Брали действительно они вдвоем, и кто-то третий страховал — кто, я не знаю, на эту операцию я не ходил. Ходили только новички. Грибко потом рассказывал, как они трое старых разведчиков (а третьим, кажется, был Рассказов), наглядно обучали молодых брать «языка». Подползли, говорит, к отхожему месту буквально на три метра и слились с травой. А поодаль ребята лежат, смотрят. Смотрят не только на это место, но и по сторонам.

— Дело-то тут такое, — говорит Грибко. — мы же ведь на их территории. Тут смотри в оба, а то получится, что, пойдешь по шерсть, а вернешься стриженым. А то и совсем не вернешься…

Ждали недолго. Вот он и пожаловал, рослый ариец. Спустил штаны и только пристроился на жердочке — ребята сзади его хвать! Лишь каблуками сбрякал об свое седало.

Притащили его к штабу. Сбежалось много любопытных обозников и прочих тыловиков — давно ведь пленных не видели! Грибко на своих длинных ногах вышагивал кругами и посмеивался над особо любопытными.

— Поняли, к чему приводит чрезмерное увлечение цивилизацией?! Ходил бы он просто в кусты, сегодня под один, завтра под другой — не попался бы в плен. Ведь за каждым кустом подкарауливать его не будешь, правда?..

Ребята похохатывали. Новички вообще были в восторге — как здорово все-таки в разведке! Сплошная романтика!

То же самое казалось и мне восемь месяцев назад, когда взяли первого при мне «языка» под Сталинградом, так же все радовались, не подозревая, что через неделю весь взвод поляжет перед вражеским дзотом Не подозревают и тут новички, что половина из них буквально через четыре-пять дней (недели не пройдет) напорется на немецкую засаду среди бела дня.

Поколение разведчиков новое, а судьбу ему война приготовила ту же, что и предыдущему…

Я не помню, как Грибко проводил комсомольские собрания — наверняка как-то проводил. Но прекрасно помню, что около него всегда табунились робята. Он красовался перед ними, посматривал сверху вниз. И неожиданно кого-нибудь спрашивал:

— А что ты будешь делать, если на тебя нападут сразу два фрица?

И когда кто-то из ребят ответил, что разведчик прежде, чем убить врага, должен подумать, а нельзя ли его взять в плен, Грибко аж присел от восторга.

— Вот именно! Правильно мыслишь, чадо мое! Живой он во сто раз ценнее. Убитый, конечно, тоже хорошо. Но живой — это все-таки прекрасно, со связанными руками… Будет из тебя, как Исаев говорит, натуральный разведчик…

Иногда особо нетерпеливых и непоседливых он спрашивал:

— А скажи, отрок, какая первая заповедь разведчика?.. Вот то-то и оно…

Иной раз — правда, такое бывало редко — он с пристрастием кого-нибудь допрашивал:

— Ты видел хоть единое ржавое пятнышко на моем автомате? — И в таких случаях открыто поучал: — В твоем автомате не только твоя жизнь, но ведь и моя и, может быть, любого из нас. А ты почему так относишься к нам?..