Георгий Егоров - Книга о разведчиках

• Название: Книга о разведчиках
• Автор: Георгий Егоров
• Издательство: Современник
• Жанр: О войне
• Год: 1984

Автор книги — участник Великой Отечественной войны, фронтовой разведчик, участвовавший в Сталинградской и Курской битвах, прошедший через множество боев и фронтов. Содержание ее составил рассказ о боевых буднях войсковой разведки, о людях высокой души и беспримерного мужества.

---

Случилось так, что однажды Сыпченко в очередном наряде стоял дневальным на проходной. Подошел к нему парень из их же роты — шибко знакомы они не были, просто знали друг друга, знали, что оба Иваны, — подошел и говорит:

— Понимаешь, тезка, дело у меня какое. Очень уж щепетильное. Ты один можешь помочь.

Сыпченко всегда отзывчивый на дружбу, человек с открытой душой.

— Что у тебя за дело? Выкладывай. — Хлопнул его по плечу. — Если что, сбросимся, поможем…

Это была любимая Иванова шутка. Бывало, попросит у него кто из «посторонних», из неразведчиков закурить, он сразу обращается ко всем:

— Давайте, ребята, сбросимся ему на закрутку…

Говорил он это беззлобно. Тут же даст закурить и опять-таки добродушно добавит:

— А следующий раз подходи вон к тому парню. Установим строгую очередность. Так и перебьешься. Может, не до конца войны, но хотя бы до выхода на государственную границу. А там мы обложим табачной контрибуцией покоренные державы — будущее для тебя обеспечено. Так что кури!..

Вот и на этот раз он настроился было на шутливый лад:

— Сбросимся, поможем…

— Нет, тут не сбросишься. Дивчина у меня в городе. Условились на сегодня на одиннадцать ноль-ноль встретиться на мосту. Она придет, будет ждать. А я же не знал, что наша рота пойдет в наряд.

— Что, заменить тебя?

— Нет. У меня четыре часа свободных. Выпусти меня в город.

Иван молчал.

Конечно, каждый бы на его месте задумался — явное нарушение Устава караульной службы.

— Понимаешь, дивчина уж больно хороша. Должно быть, женюсь. А тут — видишь? Обидится… А отпустить, конечно, никто не отпустит — в наряде же… Может, от сегодняшнего вечера вся будущая жизнь и моя и ее зависит…

Весь этот разговор — не моя фантазия через тридцать пять лет. Обо всем этом в двадцатых числах сентября сорок второго года Иван Сыпченко с мельчайшими подробностями рассказывал на комсомольском собрании взвода разведки.

В тот вечер в училище Иван выпустил в город своего тезку — мне кажется, он больше дивчину пожалел, чем курсанта.

— Только смотри, Гудриков, не опоздай, возвращайся вовремя. Ты не просто в самоволке после занятий, а из наряда.

— Ну что ты! — успокоил Гудриков. — Не волнуйся, если попадусь — ты меня не видел, я тебя не знаю. Понял?

— Да разве в этом дело? Ты явись вовремя.

И Гудриков вернулся вовремя. Никто обо всем этом не узнал.

И они подружились — два Ивана. Во время перекуров и по вечерам перед отбоем рассказывал Гудриков Ивану Сыпченко про свою девушку, про то, как они решили соединить свои судьбы. Иван Сыпченко слушал и вздыхал: как все-таки хорошо человеку, когда его ждет такая девушка!.. Однажды, когда они оказались вместе в увольнении в городе, Гудриков познакомил Ивана Сыпченко со своей любовью. Девушка Ивану понравилась. Внешность у нее была не то чтобы яркая — мимо такой можно пройти в городе. Но уж если обратил внимание, то чем больше около нее находишься, тем все больше граней ее характера открывается для тебя — совсем другой человек перед тобой появляется, даже внешне. Внутренняя красота отражается и на лице. Сыпченко это заметил с первых минут. И потом чем дольше разговаривал, тем больше в этом убеждался. Как-то получилось, что она — а звать ее было, кажется, Аня или Таня — почему-то больше разговаривала с Иваном Сыпченко. Может потому, что он «чужой», а они с Гудриковым вроде бы уже «свои». И хотя Сыпченко несколько раз порывался уйти и оставить их одних, она останавливала его, а с ней вместе останавливал его и Гудриков. Так они провели вечер втроем.

В училище Гудриков возвращался какой-то отчужденный, не столь разговорчивый, как всегда. И Иван Сыпченко понял — он ревнует.

Больше с невестой Гудрикова Иван не встречался, хотя она каждый раз передавала ему приветы. Несколько раз Сыпченко отдавал Гудрикову свою очередь в увольнение — то оставался за него дневальным по роте, то просто просил старшину дать увольнительную Гудрикову вместо него, сам оставался на выходной в казарме.

Какие были чувства у Ивана Сыпченко к невесте друга — а они стали все-таки уже друзьями! — он на комсомольском собрании не говорил. Одно он заметил, что Гудриков мрачнел все больше и больше, стал замыкаться. И особенно он изменился, когда узнал, что им не дадут доучиться, и особенно, когда их выпуск погрузили в эшелон и отправили в действующую армию. Конечно, думал Сыпченко, мало приятного у человека, когда он расстается с любимой.

— Ты очень-то не переживай, — пытался он успокоить Гудрикова. — Не вы первые, не вы последние расстаетесь. Письма будете писать друг другу.

— Какие письма?

— Ну, с Аней переписываться. А война кончится — поженитесь.

Гудриков ответил как-то равнодушно — во всяком случае так показалось тогда Ивану Сыпченко.

— Уже не поженимся. Не получилось у нас любви. Не поняла она меня…

Иван был удивлен и боялся только одного — не он ли стал причиной их разрыва. Но спросить об этом прямо постеснялся.

Под Москвой курсантов распределили по полкам. Взвод, в котором были Сыпченко и Гудриков, попал в 971-й полк. Командовать этим полком только что был назначен капитан Павленко, человек, говорят, решительный и лихой, погибший в первые же дни по прибытии под Сталинград, выполняя приказ. Но это все впереди. А тут на формировании командир полка прошелся перед строем прибывшего пополнения и первым делом спросил:

— Кто хочет в разведку?

Гудриков стоял рядом с Иваном Сыпченко, вдруг вздрогнул, словно вспомнив что-то или неожиданно осененный потрясшей его мыслью — так во всяком случае потом припомнилось Ивану Сыпченко — посмотрел на тезку каким-то вроде затравленным, уставшим взглядом, шепну! просяще:

— Пойдем… Давай пойдем, а?

Сыпченко не успел обдумать, невольно шагнул следом за Гудриковым.

Так они оба очутились в разведке.

Сыпченко рассказывал на комсомольском собрании, что все это время до отправки на фронт и особенно когда подходили к фронту, Гудриков явно метался, не находил себе места. Но все это обрело какое-то значение лишь готом, после того, как Гудриков (будем его все-таки называть Гудриковым) перебежал к оккупантам. А тогда Сыпченко относил все это на счет неудавшейся любви.

А сбежал он к фрицам с НП. После того как погиб командир полка капитан Павленко, а с ним и рота автоматчиков, бывших курсантов училища, Гудриков в тот же вечер попросился у командира взвода в наблюдение.

Ушел он в полночь. На НП не приходил. Исчез бесследно. Говорили: заблудился, попал на чужую территорию случайно. То, что Гудриков ушел к врагу не случайно, не заблудился, а заранее все продумав, начиная с добровольного поступления в разведку, говорит и такой факт: никаких личных вещей он не оставил в землянке, забрал все и в первую очередь документы. А ведь он знал, что разведчику нельзя брать документы с собой на передовую. Во избежание случайностей… И еще. На следующий же день вражеская артиллерия точными попаданиями, без пристрелки накрыла своим огнем в Глубокой балке штаб полка, батареи приданного дивизии 812-го артполка, санчасть, склады боепитания, батальонные кухни — словом, сомнения не было, что кто-то хорошо знал наши позиции. Было очень много жертв.

Конечно, этим событием тут же заинтересовался Особый отдел. Несколько раз вызывали на беседу Ивана Сыпченко как самого близкого человека перебежчику, допытывались: неужели ничего подозрительного в его поведении не было заметно? Журили Ивана — надо быть бдительным, идет война, и враг всюду… Обсуждали персональное дело комсомольца Ивана Сыпченко, потерявшего бдительность и попавшего на удочку «дружбы» скрытому врагу. Да, время было, конечно, суровое и спрос был такой же.

Я потому рассказал эту историю об Иване Сыпченко, что он, наверное, только закалился в этой внутренней душевной борьбе — может быть, он стал бдительнее, но не стал подозрительным. Это — главное. А в его положении это было так легко — впасть в другую крайность. Но он был по-настоящему щедр к людям.

Я не знаю, переписывался ли Иван Сыпченко с той девушкой по имени Аня или Таня, которая, судя по всему, раньше всех раскусила двурушника. Видимо, все-таки нет. Кажется только мне, что он помнил о ней все время (это в его характере) и что она олицетворяла для него лучших наших с ним сверстниц, ибо она была наверняка первой из девчат, с кем он разговаривал, будучи уж взрослым…

Что еще сказать об Иване Сыпченко?

Он, по-моему, никому не писал писем и, мне кажется, не получал их. Были ли у него родственники? Может, они остались в оккупации на занятой в то время немцами Кубани?.. Осенью сорок третьего я участвовал в освобождении Кубани. Кто знает, может, я освободил его родителей — чем, как говорят, черт не шутит!

Теперь, с годами, мне иногда кажется, что Иван тайком от всех пописывал стихи. Сейчас не удивлюсь этому, тогда бы — удивился. Все бы ребята удивились.