Георгий Егоров - Книга о разведчиках

• Название: Книга о разведчиках
• Автор: Георгий Егоров
• Издательство: Современник
• Жанр: О войне
• Год: 1984

Автор книги — участник Великой Отечественной войны, фронтовой разведчик, участвовавший в Сталинградской и Курской битвах, прошедший через множество боев и фронтов. Содержание ее составил рассказ о боевых буднях войсковой разведки, о людях высокой души и беспримерного мужества.

---

— Голова болит?

— Нет, не болит.

— Ноги, руки?

— Тоже нет.

— Грудь?

— Грудь болит. При вдохе.

— Снимайте гимнастерку.

После некоторых манипуляций определили у меня перелом двух ребер и еще какие-то смещения. Стянули грудную клетку широкими бинтами, велели лежать.

Было далеко уже за полночь, когда мы с Петькой Деевым угомонились. Утром я проснулся с одним желанием — скорее известить Нину о том, что я в Туле. Перво-наперво я обнаружил, что все ее письма и ее адрес уехали в вещмешке со взводом. Я знал улицу, но не помнил номера дома — я вообще всегда плохо запоминал цифры. Поэтому оставался пединститут. Надо было позвонить по телефону какому-нибудь декану, а может, даже самому ректору или просто-напросто вахтеру, объяснить, и ее бы нашли. А я этого не сообразил, написал записку, вложил в конверт и попросил санитарку сбросить в почтовый ящик — можно подумать, что собирался в этом госпитале быть по меньшей мере несколько недель.

Прошел день, второй, а ее нет. На третий заявились ребята. Заявились, как сейчас вижу их, с автоматами, в цветастых шароварах от летних маскхалатов, все чубатые, лихие, красивые. И показались они мне такими своими, близкими, родными, что я готов был бросить все и в одном белье сбежать с ними немедленно. Узнали, что уже третий день, как я послал записку Нине в пединститут, покрутили чубами. Грибко откомандировал было кого-то двоих в институт. Но тут же окликнул:

— Погодите, я сам пойду с вами. Тут дело деликатное — это вам не «языка» брать.

Иван Исаев поддержал:

— Правильно. А то приведут с кляпом во рту и с заломанными руками…

Все захохотали громко, раздольно. Из палат высовывались удивленные лица. Проходившая по коридору сестра изумленно остановилась.

— Вы что-о? Разве можно так громко?

Грибко вернулся через час — не раньше. Я сначала увидел в конце коридора его, высокого, улыбающегося, в пилотке на правом ухе, а потом уже обратил внимание на нее, торопившуюся, в накинутом на плечи белом халате. Ребята вокруг меня остолбенели. Кто-то что-то рассказывал — осекся на полуслове. Нет, она не была красавицей, может, даже наоборот. Худенькая, глазастенькая, бледненькая, она шла торопливо. И в лице, и в походке — во всем была тревога. Она еще издали металась взглядом от одного разведчика к другому, стараясь угадать, кто есть кто. А на меня и не глядела потому, что был я в госпитальном халате, а не в пестрых штанах и гимнастерке. Потом у не ребята все обернулись ко мне — все-таки я с ней переписывался. Я улыбался. И тревога стала сходить с ее лица. Она тоже заулыбалась.

— А я смотрю на ребят и не могу угадать никого, — заговорила она. И голос у нее тоже хлипкий-хлипкий. — А на вас как глянула, и сразу узнала, что это вы.

В письмах мы уже перешли на «ты», а тут чего-то ради она стала навеличивать меня. Наверное, от волнения. Ребята разглядывали Нину, галдели, каждый жал ей руку, представлялся.

Из двери напротив вышел врач в сопровождении трех женщин-медиков.

— Что здесь за базар?

— Тут два разведчика из двести семьдесят третьей дивизии после автомобильной аварии, — пояснила одна из женщин. — К ним пришли.

— Пришли, так нечего базар устраивать, — ворчал врач.

Ребята замолкли на минуту. И со стороны удаляющихся врачей донеслось: «Молодые. Здоровые…» Ребята тут же снова загалдели.

— Ну, мы пойдем к Петьке.

— Потом зайдем обратно.

— И вас, Нина, проводим. Командир полка отпустил нас сегодня до вечера.

— Точно. Мы вас проводим, вы нам город покажете…

Когда они ушли в палату к Дееву, которому нельзя было подниматься из-за сотрясения мозга, я вдруг почувствовал, что меня обуревает страх перед этой щупленькой, хлипенькой девушкой, боюсь остаться с Ниной один на один: совершенно не знаю, о чем буду говорить. Она, видать, тоже никогда раньше с парнем наедине не бывала. Сидим, отвернулись друг от друга, молчим. И теперь, спустя три с лишним десятилетия, я ощущаю свою неловкость, неуклюжесть свою. А что уж говорить о том, как себя чувствовал тогда! Помнит ли Нина Морозова нашу первую встречу? Сейчас она, наверное, уже и не Морозова… А почему бы ей не помнить? Многие, даже самые на первый взгляд пустяковые события юных лет запоминаются на всю жизнь. А уж о дружбе со взводом разведчиков — это-то она, конечно, наверняка помнит и, как знать, может, рассказывает об этой дружбе своим детям, а то и внукам уже. Мне же тогда было куда легче два раза кряду сходить с переломанными ребрами за «языком», чем еще полчаса просидеть с ней в коридоре. Хорошо, что ребят вскоре выпроводили из Петькиной палаты за шум, и они снова появились в коридоре.

— Вот, Нина, как бывает, — едва вывалившись от Деева, загремел Грибко, указывая на меня, — человек прошел от начала до конца самую великую битву, а погибнуть мог в центре мирной Тулы под мешком с солью. Это же парадокс.

Наш комсорг вообще любил иностранные словечки. Иногда такое вывернет, что никто, в том числе и сам он, не знает, как понимать его.

— Хорошо, что эта соль была подо мной, а я сидел у заднего борта. Вылетел в грязь, и соль за мной. — Он подошел к нам, широко расставив ноги. — Не любят нас здесь, — сказал он вдруг. — Первое место встречаю, где не любят разведчиков, не считая, конечно, немецких траншей… Так что мы — пошли. Пошатаемся по городу. Понимаешь, мороженого хочу. Как до войны, с вафельными кругляшочками с обеих сторон. И чтоб языком его так — помнишь? У-ух! — Он зажмурился и затряс головой.

— Ты думаешь, сейчас есть такое мороженое?

— Нина вот говорит, что бывает. Может, говорит, не совсем такое.

Нина засмеялась:

— А если точнее сказать, то совсем не такое. На сахарине оно сейчас.

— Пусть на чем угодно. Вам с Петькой принести?

— Мне ничего не надо. В полк я хочу — домой.

Иван Исаев хлопнул меня по плечу.

— Люди радуются, когда по пустякам попадают в госпиталь, — хоть отоспаться. Я, правда, ни разу не был ни в одном госпитале.

— Вот и радуйся. А спать, так я отосплюсь и во взводе. Ну ладно, идите. Когда придете? Когда ждать?

— Дня через два-три, наверное.

— А я приду завтра, — поднялась Нина, по-моему, с великим облегчением. — После лекции приду.

Я согласно кивнул. А когда она ушла с нашей шумной ватагой, долго еще сидел и мучительно думал: почему мы с Ниной в письмах почти совсем друзьями стали, а встретились — ни я, ни она не знаем, о чем говорить. Мне бы с нетерпением ждать ее завтрашнего прихода, а я со страхом думаю: о чем завтра с ней говорить?

Выход я нашел. Когда она приходила, мы усаживались около Петькиной кровати и она разговаривала с Деевым, я же только вставлял реплики. Первую скрипку вел Петька. Он без устали острил, рассказывал всякие истории.

— Недавно я прочитал, что в Китае такая привычка есть: если им надо отругать, допустим, курицу, то они показывают на курицу, а ругают собаку. Это такая деликатность. Хорошо ведь, правда? Это чтоб не говорить человеку прямо, что он дурак… — Петька смеется, зажав голову ладонями и морщась от боли. — Я, когда женюсь, не буду никогда ругать жену. Буду в основном лаять соседку. — И тут же спохватился: — Нет, лучше — тещу. Во, милое дело — ругать тещу. Говорят, они все…

— А ты слышал такое выражение: «Ты что, к теще приехал?» — вставил я. — Или еще: «К теще на блины»?

— Правда. Значит, у тещи хорошо.

— Это свекровки все стервы, — блеснул я познаниями.

— Точно. Это же про них говорят, что они снохе не верят?.. Ну, а я все равно буду ругать тещу, а не жену.

Не знаю, довелось ли Петьке Дееву иметь тещу да и жену, чтоб кого-нибудь из них ругать, — дожил ли он до конца войны. Уж больно бедовый парень-то был, лез в самое пекло очертя голову… Три месяца спустя на Курской дуге на моих глазах он чудом вышел живым из самого пекла с горсточкой автоматчиков. Но это будет три месяца спустя. А пока он лежал с сотрясением мозга и ему нельзя было шевелиться.

Петькиным посредничеством мне пришлось воспользоваться всего лишь два раза. На четвертый или пятый день после нашего с Петькой водворения в гарнизонный госпиталь вызывают меня на медицинскую комиссию. Не понимаю, зачем нужна целая комиссия. Если у меня ребра срослись (я все-таки сомневаюсь, что они были сломаны), сказали бы мне: «Ты, парень, уже готов. Выметайся в свою часть». И я бы с превеликим удовольствием задал лататы. Так нет, надо какую-то комиссию.

Вызвали. Щупали. Крутили. Ничего не спрашивали. Переглянулись. Сказала уже сестра — не они, не комиссия, — чтоб одевался. Вышел. Говорю второй сестре:

— Давайте мои шмутки. Здоров. В часть поеду.

— Какие там твои шмутки. Шмутки тут все общие. Получишь новую обмундировку.

— Мне нового обмундирования не надо. Мне мое отдайте. А то вместо сапог обмотки подсунете.