Борис Романов - Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

• Название: Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях
• Автор: Борис Романов
• Издательство: Феория
• Жанр: Филология
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91796-03-6

Первая биография Даниила Леонидовича Андреева (1906-1959) — поэта и мыслителя, чьи сочинения, опубликованные лишь через десятилетия после его смерти, заняли заметное место в нашей культуре.

Родившийся в семье выдающегося русского писателя Леонида Андреева, крестник Горького, Даниил Андреев прожил жизнь, вобравшую в себя все трагические события отечественной истории первой половины XX века. Детство, прошедшее в семье доктора Доброва, в которой бывали многие — от Андрея Белого и Бунина до патриарха Тихона, учеба в известной московской гимназии Репман, а затем на Высших литературных курсах, духовные и литературные поиски в конце 20-х и в 30-е годы, поэтическое творчество, десятилетняя работа над романом «Странники ночи», трубчевские странствия, Ленинградский фронт — вот главные вехи его биографии до ареста в апреле 1947 года. Арест и обвинение в подготовке покушения на Сталина, основанием чему послужил написанный роман, переломило судьбу поэта. Осужденный вместе с близкими и друзьями, после окончания «дела», о котором докладывалось Сталину, Даниил Андреев провел десять лет во Владимирской тюрьме. Его однокамерниками были знаменитый В.В. Шульгин, академик В.В. Парин, историк Л.Л. Раков и другие, часто незаурядные люди. В тюрьме он задумал и написал большинство дошедших до нас произведений — поэтический ансамбль «Русские боги», «Железную мистерию», мистический трактат «Роза Мира». После десяти лет тюрьмы, откуда вышел тяжело больным, поэт прожил недолго, мыкаясь по углам и больницам и работая над завершением своих книг. Огромную роль в его судьбе сыграла жена — Алла Александровна Андреева, осужденная вместе с ним и многое сделавшая для сохранения его наследия. Их трогательная любовь — одна из сюжетных линий книги.

Биография Даниила Андреева основана на многолетних изысканиях автора, изучавшего и издававшего его наследие, встречавшегося с друзьями и знакомыми поэта, дружившего с его вдовой. В книге рассказывается об истоках мироощущения поэта, о характере его мистических озарений, о их духовной и жизненной основе. Автор касается судеб друзей поэта, тех, кто сыграл ту или иную роль в его жизни, среди которых многие были незаурядными личностями. В книге широко использованы документы эпохи — архив поэта и его вдовы, воспоминания, переписка, протоколы допросов и т. д.

---

Повидался с Галиной Русаковой. "В воскресенье была Галя, — сообщал он Морозовой. — Но народу, ради праздничного дня, привалило столько, что мы в саду сидели на лавочке так: слева от нас — 3 посторонних человека, справа — 2.0 многом ли можно поговорить в такой обстановке?"[585] И писать здесь почти не удавалось: "Я редко скучаю. Скучаю только тогда, когда окружающая обстановка или нудная работа не дает делать того, что я считаю в некотором роде моим долгом, моим делом, оправданием существования. А сейчас именно так. В палате шумно, бестолково и заниматься нельзя ничем.<…>Нетерпение, с которым я жду выписки отсюда и отъезда в Копаново, возрастает с каждым днем и часом. Я уверен, что в этой обстановке и поправка пойдет быстрее. Главное — природа, свобода и покой. И чтобы Алла была рядом"[586].

Из больницы его выписали 22 июня утром. Диагноз не утешал: последствия инфаркта миокарда, стенокардия, атеросклероз аорты. Впрочем, нового о своем состоянии он узнал немного. Осталась надежда на одно лекарство — природу, и Андреев рвался из Москвы. В тот же день, сев отвечать на письма, писал Ракову. "На днях мы с Аллой уезжаем, наконец, в деревню, на Оку (в Рязанскую обл<асть>, недалеко от есенинских мест), на 2 месяца. Буквально — уедем в считанные дни и часы: стосковался я о природе нестерпимо, да и вместе с женой мы еще как следует не пожили вместе из-за сутолоки первого месяца и из-за моей больницы. Она измучена до предела, т. к. последний период перед моим возвращением оказался для нее особенно тяжелым"[587].

В предотъездные дни он успел побывать в Кремле: "Впечатление огромное и глубокое, хотя ни в Грановитую, ни в Оружейную мы не попали. А интерьер Василия Блаженного! Чудо!"[588]

Пришло известие о суде над Родионом Гудзенко, получившем пять лет лагерей по 58–й статье. Такого исхода дела Андреев никак не предполагал и писал оставшейся с полугодовалым сыном жене Гудзенко: "Насколько я понимаю, оснований для подобного приговора нет и, конечно, надо упорно бороться, чтобы допущенная несправедливость была исправлена. В современных условиях такое исправление вполне реально"[589]. Но "исправлений" не предвиделось — Гудзенко ждал Дубровлаг.

Хорошая весть пришла о Шатове — больного старика освободили.

За день до выписки из Института терапии, 21 июня, состоялся пересмотр андреевского дела и отмена обвинения Пленумом Верховного Суда СССР. Известие пришло позже, накануне отъезда. Теперь он мог прописаться в Москве. Но заняться этим решили осенью. Во — первых, нужно получить справку о реабилитации. Во — вторых, на Москву надвигался Всемирный фестиваль молодежи и студентов, за месяц до него начались проверки неблагонадежных, высылки за 101–й километр. И 1 июля в десять вечера на Южном речном вокзале у Данилова моста Андреевы сели на теплоход и поплыли в Копаново.

3. Копаново

В Копаново — село на правом окском берегу между Рязанью и Касимовым — они доплыли за двое суток и поселились в избушке вдовы по фамилии Ананькина, тети Лизы, как все ее звали. Первыми впечатлениями и планами Андреев делился с Раковым: "…Сейчас я пишу Вам, сидя в деревенской комнатке в 2–х минутах ходьбы от Оки, которая здесь великолепна (шириной — вроде Невы у Дворцового моста). Комфорта здесь абсолютно никакого, уровень быта — есенинских времен, даже электричества нет; но это в некоторой степени уравновешивается тишиной, покоем и красотой природы. Впрочем, мы здесь еще только 2 дня и, при моей ограниченности теперь в движениях, успели посмотреть только самые ближайшие окрестности. А я так истосковался по природе, что сейчас меня радует вид любого дерева, а тем более те массивы их, которые по — русски называются лесом.

Собираемся пробыть здесь июль и август, отдыхая и работая. А<лла>А<лександровна>сегодня уже ходила на этюды, невзирая на грипп и совершенно хулиганскую погоду. Я же собираюсь продолжать начатое ранее и, между прочим, думаю подготовить маленькую книжечку стихов о природе (в сущности, уже написанных, но требующих некоторой отделки и перестройки общей композиции), с которой осенью попробую сунуться в печать. Уверенности в удаче, конечно, не может быть, но попробовать не мешает. Название книжечки будет странное — "Босиком". А вообще, у меня куча новинок, которыми хотелось бы поделиться"[590].

Андреевых "завлекли" в Копаново рассказы о здешних красотах природы и дешевизне. Дешевизна — не последний аргумент. У них не было ничего — ни жилья, ни вещей, ни работы, ни денег. "Нам помогали мои родители, а кроме того, собирали деньги друзья Даниила по гимназии, — рассказывала Алла Александровна о том, как им жилось в первый год после освобождения. — Кто-нибудь из них приходил и клал конверт на стол, мы даже не знали, от кого. Знаю, что в этом участвовала Галя Русакова, думаю, что Боковы, помогал и математик Андрей Колмогоров, тоже учившийся в Репмановской гимназии"[591].

В Копаново оказалось тихо и красиво. Заросшие травой улицы, плетни, огороды, Ока и старый лес. Но не повезло с погодой, похолодало. И деревенская жизнь с керосиновой лампой, с русской печью, со стиркой на речке для больных измученных людей оказывалась сомнительным отдыхом. "Почта и телеграф — в 4 км, причем дорога по голому полю. Аптеки никакой, вернее — ближайшая — в 12 км, и тоже извольте пешком. Вдобавок отвратительная погода, — писал Андреев с Морозовой после первой недели копановского отдыха. — Вчера был единственный хороший день, но сегодня опять хмуро и северный ветер. О купании не может быть и речи. Оба мы прихварываем, у Аллы разыгрался полиневрит, болит спина и ноги. В довершение всего, около дома ни единого деревца, негде полежать. Приходится тащиться в лес. Правда, дальше он очень красив и разнообразен, богат грибами и цветами, но это далеко, а поблизости он кишит муравьями, изрывшими буквально всю почву, так что сидеть на земле почти невозможно. Значительную часть времени приходится проводить дома. Алла чуть — чуть ходит на этюды, я тоже работаю, но очень мало, часа по 2 в день"[592].

Работалось мало, но сборник "Босиком" составлялся, "Роза Мира" подвигалась.

Здесь он расслышал имя выразительницы Вечной Женственности, до этого называемой "Она". Ее, неназванную, Пресветлую и Благую, узрел Владимир Соловьев в Египетской пустыне. Это деревенское утро запомнилось Алле Александровне: "Я встала, делала что-то по хозяйству. Даниил медленно просыпался: это был тот миг, когда нет ни сна, ни бодрствования. И вдруг я увидела его удивительно светлое счастливое лицо. Он проснулся и сказал:

— Ты знаешь — услышал! Ну как же я раньше не понял: Звента-Свентана"[593].

Через неделю погода установилась, заиграло июньское солнышко. Пришло известие: в Москву приезжает брат. Через сорок лет разлуки Вадим Леонидович Андреев, с 1949 года работавший в издательском отделе ООН в Нью — Йорке, с женой и детьми приехал на родину. Они приплыли из Лондона в Ленинград на теплоходе "Молотов" как раз в день разоблачения "антипартийной" группы (когда Андреевы возвращались на том же самом теплоходе, его успели переименовать в "Балтику").

Братья не могли не увидеться. "Родные, драгоценные — не знаю, какие еще подобрать слова — до последнего дня не верилось, что это возможно!!"[594], — обращается Даниил к брату и его жене и просит приехать в Копаново, подробно объясняя дорогу. Через день шлет брату еще одно письмо, повторяя просьбу. О том, чтобы возвращаться в Москву им, не могло быть и речи. "Состояние здоровья у обоих неважное, но бывает и хуже, — объясняет он. — Алла все время температурит по непонятным причинам (этого не должны пока знать ее родители, да и вообще никто в Москве: будет только лишний переполох, волнения, усилится нажим с целью вызвать нас в Москву и т. д.). Однако она ходит на этюды и, перемогаясь, хозяйничает. Прости, родной, за почерк: до обеда я лежу в тени на огороде и пишу лежа. После обеда уходим в лес или на реку"[595].

Неожиданно вновь начались дожди, и Андреев простудился, как он считал, оттого, что помногу лежал на земле. Жена подозревала воспаление легких. Температура то поднималась до 40, то падала. До больницы и врачей не добраться.

Вадиму Андрееву, чтобы попасть в Копаново, потребовалась решительность. Без ведома властей он, зарубежный гость, отлучаться из Москвы не имел права. Поэтому ни пароходом, ни поездом не поехал, а, договорившись с шофером, отправился на такси до райцентра

Шилово, откуда оставалось километров сорок проплыть до Копаново. Десятилетиями мечтавший о возвращении в Россию, Вадим Андреев оказался в ее глубине, недалеко от есенинских мест. Эта встреча с Россией и с братом стала для него волнующим переживанием.

"Я никогда в жизни не бывал в этих краях, но я узнавал их, — описывал он плаванье по Оке и встречу с братом, — каждый поворот реки открывал мне до боли знакомое и родное: серые ветлы раскинули над рекой свои коряво — грациозные ветви; серо — голубые поймы блестели среди заливных лугов; вдали чернели скелеты заброшенных церквей; над крытыми соломой крышами редких деревень кружилось воронье — все это было мое, родное, все это вошло в меня с русскими книгами, русскими стихами, все это стало моей кровью.