Раиса Хвостова - Жить не дано дважды

• Название: Жить не дано дважды
• Автор: Раиса Хвостова
• Издательство: Туркменистан
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1972

Записки Р. Хвостовой — страничка борьбы, которую вел наш советский народ против лютого врага человечества — гитлеровских захватчиков и завершил эту борьбу великой победой.

Раиса Александровна Хвостова, как и героиня повести Оля Казакова, в тяжелые дни для Родины, в 17 лет, добровольно ушла в Красную Армию. Закончив школу разведчиков, уехала на фронт. Выполняла особые поручения командования в глубоком тылу врага. С первого задания, несмотря на предательство напарника, она вернулась благополучно. Во время последнего — была арестована вражеской контрразведкой и передана в руки гестапо. Большое мужество, жгучая ненависть к врагу помогли ей выжить.

После войны Раиса Александровна, окончив школу высшей летной подготовки, летала бортрадистом, а затем и штурманом. Сейчас она живет в Туркмении и ведет большую общественную работу.

Книга эта посвящена славному Ленинскому комсомолу, показавшему беспримерное мужество и героизм в боях за Родину.

---

Человек в штатском из немецкой разведки — князь Палицын! Просидела рядом весь вечер и, если бы не случай, так и не узнала бы, с кем сидела.

Я была так взволнована, что Марго — спасибо ее глупости — прошептала:

— Никогда не показывай мужчинам, что они нравятся!

Я кивнула — хорошо, не буду показывать. Когда князь подошел приложиться к руке Марго, а по пути и к моей, я прощебетала что-то о князьях, сказала, что польщена таким знакомством, что надеюсь… Ну, и так далее..

На дороге шеф пожал князю руку и предупредил:

— Жан, я заеду за вами утром… К началу занятий…

Вскоре и я простилась, сославшись на позднее время. Уехала в коляске шефа.

12.

— «Рон», «Рон», «Рон»…

Пять минут кажутся бесконечностью. Длинными, как зимняя дорога. Просто терпения нет. Я совершаю проступок — через четыре минуты переключаюсь на прием. В наушниках — шуршащая тишина — неужели не слушают? И вдруг — тоненький писк, полетели тире и точки.

«Жант», «Жант», «Жант».

Наконец передаю:

«Фалештах улица Михая дом тринадцать обнаружен объект номер один. Охраняется часовыми, охрана усилена. Доме шефа обнаружен русский князь Палицын, служащий объекта. Палицын сын эмигранта. Шефа наблюдали входящим в здание вместе с Палицыным. Сообщите как действовать. Учитель».

Вот и все. Несколько строчек шифрованного текста — плод многодневной и трудной работы, завершающейся сегодня.

Остаток ночи мы провели с Федором.

Он был не меньше меня взволнован открытием. Теперь уже не оставалось сомнений — в доме со срезанным углом и красивым подъездом помещается немецкая разведывательная часть. Та самая, которую мы разыскиваем. И все-таки…

Все-таки могло быть и не так. Князь мог служить и в другой части, той самой, которую мы ищем, а не которую нашли. Ошибка может дорого стоить, поэтому еще раз контроль и контроль.

Едва забрезжил рассвет, мы с Федором пошли на завод.

Я обмотала голову платком: «Герр управляющий… Герр управляющий… — стану я хныкать. — Нестерпимо болят зубы… Так болят зубы, герр управляющий… Отпустите к врачу в Фалешты. Там прекрасный доктор, герр управляющий. Я боюсь других врачей»…

Управляющий — круглый, маленький человечек, страдающий одышкой, — отпустит. Он терпеть не может, когда ноют. «Благодарю вас, герр управляющий!» — скажу я жалобно и побегу искать повозку Федора.

Все разыгралось, как по нотам. Герр управляющий, наконец, осатанело выпятил глаза и заорал: «Черт бы вас всех побрал! Убирайтесь!»

Я убралась. Федор уже ждал — он погрузил самое первое молоко, чтобы пораньше выехать. План готов: я спрячусь сразу в будке или ларьке, что стоит на боковой улице. Федор быстренько сдаст молоко, оставит где-нибудь в тихом переулке повозку и приберется ко мне. Рабочий день начинается в девять, едва ли шеф и князь приедут раньше.

Ровно в девять — минута в минуту — подкатила лакированная коляска шефа. Из нее легко выпрыгнул князь и помог шефу. Коляска откатила за угол, князь и шеф вошли в подъезд.

Пока часовой проверял пропуска, вышел немецкий офицер. Взял под козырек, потом протянул руку шефу и князю. Обменялись какими-то фразами и разошлись: князь с шефом скрылись за тяжелой дверью, офицер свернул за угол — прошел мимо нашей будки.

Я вцепилась Федору в руку.

— Он!

— Кто?

— Майор!

— Но этот же — подполковник?

Я снова зашептала:

— Он!.. Его я узнаю из тысячи. Сколько раз видела.

— Возможно, — согласился Федор. — Он мог получить новое звание. И все-таки…

Я шепнула:

— Проверю.

— Мне пора… Если шеф и князь задержатся, не жди. Но этого майора или подполковника дождись обязательно.

Федор ушел, я осталась одна. Ох, и трудно сидеть в этой проклятой будке, когда хочется летать, или скакать, или хохотать. Только подумать, как все хорошо получилось!

Шеф и князь вышли часа через полтора. Подошли к коляске. Шеф взобрался на сидение, пожал руку князю, ткнул пальцем в спину жандарма и укатил. Князь прямой, нештатской походкой вернулся в дом.

А немца все не было. У меня затекло тело от однообразной позы, менять положение нельзя: или меня увидят с улицы, или я не увижу улицу. Во рту пересохло, захотелось пить. Потом начало поташнивать от голода. Будка накалилась на солнце, стало нечем дышать. День клонился к вечеру, а проклятого немца все не было. В глазах рябило от бессчетного количества лиц, промелькнувших мимо будки.

Но вот потянуло дымком немецких сигарет. Кто-то совсем рядом закурил, но кто — не видно. Кусок тротуара за домом не просматривается из моей будки.

Неожиданно — как всегда бывает, когда долго ждешь, мелькнул в щели околыш офицерской фуражки. Пока я проморгалась — заметила спину в серо-зеленом кителе. Вот уже видна и вся фигура.

Как заставить его повернуться!

Все-таки я счастливая. Офицер поднес сигарету ко рту и остановился. Погасла! Он сунул руку в карман галифе, вытащил зажигалку, встал вполоборота, спиной к легкому летнему ветерку и прикурил. Минуту, не больше, он так простоял. Но этой минуты мне было достаточно: подполковник — бывший майор.

Я улучила момент, когда улица на мгновение опустела, выбралась из засады и припустилась бегом.

Федор был уже дома. Готовил ужин.

— Он?

— Он!!!

— Садись поешь, — Федор накрыл на стол.

Я не могла есть. Рвалась к рации.

— Рано еще, — возразил Федор спокойно.

Просто удивительно, как этому человеку удается в радости и в бедах сохранять спокойствие.

Федора не переспорить. Я покорно села за стол, и волчий аппетит навалился на меня. Федор кормил жареной курицей. Потом налил чаю и высыпал из кармана горсть конфет. Он просто кудесник, мой Федор. Все время старается скрасить мне жизнь — побольше сделать домашней работы, подсунуть кусок получше. То яблоко принесет, то конфет. А я еще фыркаю на него: конечно, трудно разным темпераментам и разным возрастам мирно ужиться рядом. Мы никогда не говорим об этом, но мы крепко, по-братски любим друг друга. Такая любовь рождается лишь в трудной жизни.

Наконец, я на чердаке, держу в руках ключик-клопик. Отстукала короткую радиограмму, вобравшую в себя напряжение многих дней. Что-то мне ответят?

«Командование фронтом благодарит вас за работу. Дальнейшие действия отношения объекта номер один: наблюдение снять. Продолжайте работу по информации обстановки вашего квадрата. Сообщите отношение к вам шефа. Большим приветом сорок восемь».

Только теперь чувствую смертельную усталость. Я едва волочусь вниз. И в те несколько минут, что Федор читает радиограмму, засыпаю на стуле, положив голову на стол.

13.

Что ответить командованию: мешает нам шеф или нет? Если он узнал меня — мешает. Если не узнал — не мешает. Нам с Федором он больше не нужен. Его вместе с разведывательной частью передали уже следующей группе разведчиков. Но если мы ему с Федором нужны — тогда другое дело. Но как это узнать? Как заставить шефа проговориться?

В жаркий полдень я бреду, прячась в тени деревьев, дорогой на Фалешты. «Герр управляющий» послал меня с документами, которые надо оформить в воинских частях. Фалешты — ни город, ни село, застрял в своем развитии на полпути. Но там скопление немецких и румынских частей.

Я шлепаю босиком по пухлой пыли обочины дороги. Туфли связала пояском, перекинула через плечо. Хорошо, когда удается выбраться с осточертевшего молокозавода: там сумрак и сырость, бьет в нос кислота. А на улице живет щедрое солнечное лето.

Догоняет звонкий цокот подков о булыжное шоссе. Я оглядываюсь — шеф. Яркие летние краски сразу меркнут, накатывает тревога. Узнал или не узнал?

— Добрый день, Женя! — рокочет шеф, взмахнув приветливо рукой. — Фалешты? Садитесь — подвезу.

Шеф протянул мне руку и помог взобраться в коляску. Я села, он натянул поводья и лошади понеслись рысью.

— Прокатимся на пару, — весело воскликнул шеф. — Так, кажется, говорят русские?

— Так, — подтвердила я. — Вы, Ион, прекрасно знаете русский язык. Где учили?

— Давно учил, Женечка. Еще в лицее.

— Ну и практика, конечно. Вы с Марго говорите по-русски. Давно вы с ней встретились, Ион?

Шеф покачал носатой головой.

— Ох, эти женщины!

— Да нет, Ион, если тайна — не рассказывайте. Тайны надо хранить глубоко в себе. Правда, Ион?

— Правда… А вы, Женя, умнее, чем стараетесь казаться. Плохо, когда женщина не в меру умна.

— Я вам не нравлюсь, Ион?

Огромный черный глаз испытующе посмотрел на меня.

— Да нет, нравитесь… Скажите, вы не бывали в Саланештах?

Под тоненьким белым в зеленую крапинку платьем бешено билось сердце. Мне казалось — видно сквозь платье, как оно бьется.