Дороти Иден - Виноградник Ярраби

• Название: Виноградник Ярраби
• Автор: Дороти Иден
• Издательство: ТЕРРА – Книжный клуб
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2001
• ISBN: 5-300-02927-0

Действие "Виноградник Ярраби" — происходит в начале XIX века в Австралии. На эту землю приезжает молодая англичанка и становится женой человека, страстно преданного своему делу — выращиванию виноградной лозы. Жизнь Юджинии с мужем, их любовь, противоречия и компромиссы составляют сюжет романа.

---

Как бы мне хотелось, чтобы ты могла увидеть мой сад нынешним летом. Пибоди ходит гордый, как павлин. Почти все новые растения прекрасно взошли. Теперь у нас есть бордюр из лаванды, а белые розы покрыли всю решетку, которая превратилась в сплошной цветочный ковер. Но самое главное — поистине чудо из чудес — пруд заполнен теперь настоящей водой, хотя лилий на нем еще нет. В этом сезоне дождей выпало достаточно, так что мы можем себе позволить щедро расходовать воду. Дети опускают в пруд пальчики, не веря, что там и в самом деле вода. Смоковница выросла настолько, что я могу уже сидеть в ее тени. Я распорядилась изготовить стол и стулья, которые мы поставим под деревом и будем там пить чай. Кроме того, Пибоди нашел в какой-то лавчонке в Парраматте среди всякого хлама старинные солнечные часы. Он установил их в самом центре лужайки. Признаюсь, мне нравится высеченная на них надпись: «Каждый час сокращает жизнь». Гилберт же находит ее слишком мрачной и смотрит на нее с негодованием. Вид у него при этом такой, словно он бессмертен.

Когда я беседую с Китом о Личфилд Коурт, он слушает с огромным интересом, но у него не укладывается в голове, что существует какой-то другой дом, где когда-то жила его мама. Он задает бесчисленные вопросы о бабушке, дедушке и о своих тетях, но не имею понятия, какими они представляются его детскому воображению. Когда появится на свет новое дитя, ему будет четыре с половиной года.

Ну вот! Я приберегла свою главную новость к самому концу. Гилберт, как всегда, в восторге. Я тоже, так как мне было невыносимо видеть колыбельку, опустевшую с тех пор, как нас покинула малютка Виктория. Надеюсь, я не слишком тебя обременю, если попрошу прислать еще немного той замечательной мягкой белой шерсти. Кроме того, мне бы очень хотелось получить ноттингемские кружева и материю для детских платьиц. Все это прибудет не раньше, чем родится сам младенец, но это не так важно. Я смогу сшить все нужное и после его появления на свет.

На днях вечером с миссис Эшбертон произошел несчастный случай: она наступила на подол собственной юбки и упала с лестницы. Она сильно испугалась, но, к счастью, не пострадала. Боюсь, она находилась в таком состоянии, что не могла достаточно твердо держаться на ногах, и потому, собственно, и упала. Но Гилберт говорит: и слава Богу, что так, потому что люди в этом состоянии падают настолько мягко, что избегают переломов костей.

И все-таки я, безусловно, предпочла бы почаще видеть ее трезвой. Переносить ее довольно трудно; тем не менее она должна оставаться здесь — мы в большом долгу перед ней».

Комната Молли подверглась новому вторжению лишь после окончания сбора винограда. Она лежала ночь за ночью, иногда спокойно, иногда в полном отчаянии. Бывали моменты, когда в ее голову закрадывалась мысль, уж не забыл ли хозяин о том, что когда-то был у нее. А может, у него вообще такая манера обращаться с женщинами, с которыми он вступает в случайную связь; сознательно демонстрировать, что он начисто забыл о самом их существовании?

Ему приходится считаться со своей совестью, говорила себе Молли. Он помирился с женой и ведет себя столь же честно, как и большинство мужчин. Но в глубине души она никогда не сомневалась, что он снова придет.

Когда однажды ранним утром он скользнул к ней в постель, от него сильно пахло вином, выпитым по случаю успешного сбора винограда, и у него не было времени для разговоров.

Он просто с жадностью овладел ею, а затем крепко уснул. Ей пришлось разбудить его, как только начало по-настоящему светать. Она говорила шепотом: надо идти, пока никто из слуг еще не поднялся.

Хозяин начал одеваться, еще не проснувшись как следует.

— Черт побери, — жалобным тоном приговаривал он.

Молли помогала ему нащупывать пуговицы и застегивала их. Обвив руками его шею, страстно поцеловала в губы.

— Молли, а вдруг у нас будет ребенок?

— Тогда я уйду отсюда.

— Нет!

Его пылкий протест заставил ее улыбнуться, но в то же время она с трудом удерживалась от слез.

— Это маловероятно. Когда я рожала Рози, что-то было не совсем так, как надо. Доктор сказал, я могу считать себя счастливицей, если снова рожу. Счастливицей! — Она заставила себя тихонько рассмеяться.

Он поцеловал ее сзади в шею, на этот раз уже с нежностью:

— Бедная моя Молли! И вам некому было рассказать.

— Это совершенно не важно.

— Нет, важно. Важно! Молли, я все время боролся с собой, старался не допустить…

— Я знаю.

— Но вы же никогда словечка мне не сказали.

— А что я могла сказать?

— Вы редкая женщина — ну разве не правда?

— Ладно, не будем сейчас об этом. Вам надо поторапливаться.

При тусклом утреннем свете она видела шутливо-вопросительное выражение его глаз.

— Вы знаете, что я опять приду, правда?

— Да, знаю.

— И для вас этого достаточно?

— Но ведь ни на что другое я рассчитывать не могу, не так ли?

Он засмеялся:

— Я вижу, вы перевели Рози в другую комнату. Вы просто сокровище. Вы готовы были бы умереть ради меня, Молли?

— Вы, наверное, шутите.

— Ничуть. Мне всегда хотелось, чтобы женщина сказала мне эти слова. Конечно, не надо приводить их в исполнение. — Он торопливо потрепал ее по плечу и легонько оттолкнул от себя. — Я пошел!

Когда дверь тихо закрылась, она прислонилась к ней, прильнув горячим лбом к прохладному дереву.

— Да, я готова ради рас умереть, — прошептала она.

Глава XXII

Встревоженные молодые женщины сидели рядышком на жесткой скамье. Им сказали, что миссис Мэссинхэм ждут с минуты на минуту. Ей нужна гувернантка для ее маленького сына. Всякая девушка, получавшая место в Ярраби, понимала, что ей повезло. Не считая Правительственного дома, это был самый роскошный дом во всей округе, а миссис Мэссинхэм славилась как самая добрая госпожа. Хотя, конечно, и строгая. Она требовала от своих слуг добродетельности и безупречного поведения…

Девушки перешептывались между собой. Эмми Доусон и Минни Хиггинс прибыли всего неделю назад по программе эмиграции, рассчитанной на то, чтобы доставить в колонию порядочных молодых женщин, которые смогли бы там работать и стать женами многочисленных холостых поселенцев. Остальные девушки, к сожалению, в свое время приехали сюда не по своей воле: одна из них была ссыльной, уже получившей свободу, две другие — условно досрочно освобожденные.

Само собой разумеется, для Ярраби больше всего подходили Эмми Доусон или Минни Хиггинс. Все знали, что, при всей своей доброте, миссис Мэссинхэм не любила ссыльных, хотя ее собственная экономка в свое время тоже была из них.

Об этом также поговаривали шепотком. Будто мистеру Мэссинхэму нравится наружность экономки, хотя вряд ли это правда, ибо он, говорят, боготворит свою жену.

Да и как можно в этом усомниться? Как только миссис Мэссинхэм появилась, она вызвала у Эмми и Минни самое искреннее восхищение.

Она не была поразительно красива, как им говорили, но в сияющем чистотой и свежестью платье из узорчатого муслина и большой соломенной шляпе, подвязанной под подбородком зелеными лентами, выглядела очень изящно. У нее было такое нежное бледное лицо, а большие выразительные глаза лучились такой добротой, что было бы странно, если муж не был бы от нее без ума. Твердый подбородок бросался в глаза не сразу — во всяком случае, он не был заметен, когда она с искренней теплотой улыбалась сидящим рядышком понурым женщинам.

Она знала, кто они такие, и, обращаясь, называла каждую по имени. Эмми Доусон, веснушчатая кокни, коренная жительница лондонского Ист-Энда (по английской традиции, к истым кокни причислялись те, кто родился в пределах слышимости колоколов знаменитой церкви Сент-Мэри-ле-Боу); так вот, в сиротском приюте, где Эмми провела пятнадцать из двадцати лет своей жизни, ее обучили шитью. Она могла бы стать ученицей модистки и, не разгибаясь, трудиться за стол и крышу над головой. Но, по ее словам, что-то взбунтовалось в ее крови. Не может быть, чтобы Господь создал ее ради такой беспросветно-унылой жизни!

Минни Хиггинс отличала правильная грамотная речь. Ее отец был школьным учителем. Он умер от чахотки, так же как мать и одна из сестер. Другая сестра служила гувернанткой в семье одного из новых текстильных магнатов в Манчестере. Она была хорошо устроена и довольна, хотя считала хозяев довольно вульгарными. Минни хотела бы получить такое же место, но ее внешность была против нее. Она была низкорослая, приземистая, сутулая — нормальному развитию помешал в детстве рахит. Девушка знала, что никогда не понравится ни одному мужчине — очень уж она безобразна. Поэтому Минни решила сама себе создать жизнь, полную интересных приключений, и для этого приехала в Австралию. У нее была приятная улыбка, и она располагала достаточно солидными знаниями: говорила по-французски, прилично рисовала, играла на рояле и хорошо разбиралась в литературе.