Николай Гарин - Оула

• Название: Оула
• Автор: Николай Гарин
• Жанр: Современная проза

…Молодой саам по имени Оула в первом же бою в декабре 1939 года (Зимняя война — СССР с Финляндией) попадает в плен. Знакомство с Россией начинается с подвалов НКВД, затем этап до Котласа и далее на Север. Удается бежать в горы. Его лечат и спасают от преследования охотники-манси. Там он знакомится с подростком-сиротой Ефимкой Сэротетто и Максимом Мальцевым — бывшим красноармейцем, мечтающем отыскать след «Золотой Бабы». Так втроем с невероятными приключениями они добираются до Березово, где Максим попадает в руки НКВД, а Оула с Ефимкой удается добраться до ямальской тундры.

Два раза судьба Оула сводит с 501 стройкой (система лагерей политзаключенных) в 1953 году и наши дни. После случайной гибели Ефима, Оула воспитывает его детей, затем внуков. Создает образцовое частное хозяйство.

Прожив почти всю свою жизнь в тундре среди ненцев, 70 летним с делегацией оленеводов он попадает в Лапландию. Там происходит встреча с домом, слепой, престарелой матерью и… своим памятником.

Он не понимает, как за полвека почти исчез традиционный образ жизни саамов, как пастухами все чаще становятся посторонние люди, наезжающие с южных районов Финляндии, как оленеводческая культура саамов легко превратилась в безликую, ожесточенную индустрию мяса.

Многое меняется в сознании Оула после этой поездки. В Россию он возвращается с горячим желанием что-то делать во имя спасения сибирского Севера.

Роман написан в остро-приключенческом жанре. Плотно насыщен событиями, реально происходившими в описываемых регионах. Читается легко и доступно.

---

Река оказалась широкой, но мелкой. Чистейшая вода устало трепетала серебром на обширном перекате. Свежие залысины на прибрежных деревьях напоминали о недавней ее мощи с ледоходом и заторами…. Сейчас она обмелела, бежала тихо и робко.

Все трое бросились к воде, вспугнув реденькую стайку льдистых хариусов.

— Смотрите, какие огромные!..

— А вкуснятина!?…

Но, почувствовав запах дыма, кинулись обратно. Небольшой костерок на удобном открытом месте уже горел. Савелий хитро улыбаясь, щипал рябчика.

— Вот это да!.. — ребята ошарашено смотрели на своего проводника.

— Это когда ж ты успел, Савелий!? — Максим присел рядом с ним и приподнял за лапки еще трех пестреньких птиц. — Это надо же!?.

— Ладно, давайте за дело… — стараясь выглядеть взрослым и бывалым, Ефимка схватил котелок с чайником и отправился к реке.

— Нет, я так не могу…, Савелий, так, когда ты их, а?! Или от Нярмишки тащил!?

— Зачем от Нярмишки, когда шел…

— А почему мы ничего не видели и не слышали!?

— Не знаю, — мужичок все так же лукаво улыбался и щипал уже вторую птицу.

— За дело, так за дело, — проговорил Максим, ожесточенно отмахиваясь от комаров тряпицей. А те наседали и наседали. Всю дорогу не давали ребятам ни минуты передышки, а сейчас у реки их была уже целая туча. Комары звенели на всю округу, рвали людей на части. Крупные, стремительные и отчаянные. Не обращая внимания на дым и смерь собратьев, которые сотнями умирали от ударов, грязным следом размазываясь на коже или одежде, они бросались и бросались в атаку. Буквально с лету впивались своими, будто железными носами в теплую человеческую плоть и втягивали в себя сладкий горячий нектар. Те, кому везло, загружались под завязку и, тяжело отвалив от своей жертвы, летели вниз, в сырость передохнуть и заняться воспроизводством.

Оула никогда не видел столько комаров. Каждое мгновение они наносили сотни укусов по всему телу! Ефимка притащил какие-то гнилушки, и густой белый дым стал заволакивать берег. Тут же все трое зашвыркали мокрыми носами, от слез поплыл и берег, и река, и костер. А звон не стихал, наиболее стойкие и дерзкие умудрялись и в густом дыму добраться до своей жертвы и с вожделением припасть к источнику вечной жизни…

Никто из молодых людей не обратил внимания, что Савелий совершенно невозмутимо продолжает дощипывать рябчиков. Хотя и над ним броуновском движением мельтешили тысячи и тысячи кровопийц. Однако садились единицы и, словно по ошибке, вяло и растерянно ползали по лицу, рукам, о чем-то раздумывали, а затем легко улетали.

— Савелий, а тебя, почему не едят эти твари!? — удивленно воскликнул Максим.

Проводник продолжал лукаво улыбаться:

— Я их не трогаю, они меня не трогают…

— Ну да, не будешь их трогать с дерьмом сожрут. Открой тайну Савелий, как ты их ублажаешь или чем намазался!? Поделись…

— Зачем тайна. Савелька их не трогает, комары Савельку не трогают… Какая тайна!

— Ну, заладил, трогают, не трогают…, — Максим с отчаянием отхлестывал себя какой-то тряпицей, — ты хитрый и нехороший человек Савелька…

Ели жадно, торопливо, обжигаясь. Сначала еще как-то пытались вылавливать сваренных комаров из своих посудин, но потом перестали обращать внимание. Савелька же накормил собак, немного отлил из своей чашки прямо в реку бульона, вслед бросил кусочек мяса и лишь затем сел есть.

— Завтра поплывем, — с важностью знатока заявил тихо Ефимка.

— На чем поплывем!? — Максим с изумлением посмотрел на паренька.

— Не знаю, поплывем, да и все…, — твердо повторил тот, продолжая обсасывать косточки.

После чая, пока ребята устраивались на ночлег, Савелий исчез. Пропали и его собаки.

Строя всевозможные предположения по этому поводу все трое вскоре уснули, проклиная комаров, Савельку и вообще все на свете…

Однако утром, Савелий сидел на прежнем месте и вовсю дымил чем-то вонючим, никак не похожим на табак.

— Савелий!? — первым увидел проводника Ефимка. — Мы думали, ты нас бросил…

— Зачем бросил…, — причмокивая губами и выпуская изо рта очередную порцию дыма, ответил тот, — еще долго идти…

— Он в самоволку ходил, к медведице под бочок, — поднял опухшую от укусов голову Максим, — а, Оула, что скажешь!?

Оула поднимался тяжело. Шелест воды, комариный писк, низкое плоское облачко, словно одеяло, прикрывшее реку, потрескивание костра, от всего этого веяло домом. Шевельнул ногами, почувствовал боль. «Как я пойду! — ударило в голову. — Не босиком же!» Он сел и, не обращая внимания на комаров, размотал портянки.

— Да, парень, сегодня ты не боец, — Максим сморщил искусанное лицо, — придется тебя здесь оставить или за Нярмишкой послать.

Оула не реагировал на армейские шуточки приятеля, он усиленно думал, как быть.

— Ой, смотрите! — звонко вскрикнул Ефимка.

Оула с Максимом повернулись к реке. На берегу, в том месте, где они вчера брали воду, легко покачиваясь словно в нетерпении, стояла старенькая лодка. Легкая калданка с нашивными бортами выглядела игрушечной.

— Она же нас не выдержит! — с огромным сомнением проговорил Максим. — А, Савелий, это на этой скорлупке мы поплывем!?

— Почему нет! — невозмутимо ответил проводник.

Плыли осторожно. Савелий, сидя на корме и орудуя веслом, ловко обходил отмели, валуны, быстрые течения, которые, как правило, заканчивались либо скалой, в которую со всего маху билась река, либо огромными камнями. Калданка глубоко просела и едва не черпала своими бортами воду. Ребята боялись пошевелиться. Тем не менее, все трое блаженствовали. Ближе к полудню поднялся ветерок, и комаров стало меньше. Глухой буреломный лес настораживал своей темнотой и загадочностью. Вспугнули лосиху с теленком, собиравшихся перейти реку. За каждым поворотом с посвистыванием взмывали утки и неслись низко над рекой, оповещая остальных об опасности.

После первого дня тело ломило. Оула с интересом поглядывал на оба берега. Часто, после плотного, густого леса, подступавшего к самой воде, появлялась плоская, обширная заводь с молодой зеленью по берегам и громкими утиными «разборками». То вдруг берег взмывал вверх серой, изрезанной трещинами скалой и почти сразу же вновь опадал и отдавался во владение угрюмому лесу.

Если Оула доверился Судьбе и плыл в прямом и переносном смысле по воле течения, то Максим усиленно обдумывал положение. Вчера, пока они шли, он практически весь день выстраивал что-то вроде программы действий. Первое, что он собирался сделать — восстановить по памяти карту Северного Урала и отмечать на ней их маршрут, начиная с железной дороги. Карту придется восстанавливать на бересте, поскольку ни бумаги, ничего другого под рукой не было. Второе, надо было вспомнить и нанести на восстановленной карте маршрут, по которому он еще дома, до службы намечал вести поиск…

Вместе с тем, проросло и стало крепнуть сомнение в осуществлении задуманного. Это сомнение было навязчивым, оно подтачивало силы и мутило голову. «Чистое безумие! — словно кто-то шептал Максиму на самое ухо. — Совсем не та ситуация!.. Нет документации, экипировки! А провиант!?.. Нет единомышленников или хотя бы помощников!.. Полное безрассудство и мальчишество!»

Максим с растерянностью и сомнением смотрел по сторонам.

Лодка резко повернула и плавно вошла в тихую, тенистую заводь. Всполошились утки. Отчаянно крича, они шумно разбегались по воде, шлепая лапками, тяжело поднимались на крыло и, вытянув тонкие шейки, посвистывая при взмахах, закладывали виражи, уходили на другое место. Опять тучей налетели комары, и радость дня пропала.

Заводь была длинной. Она все уходила и уходила в глубину леса, пока не превратилась в тихую, неглубокую протоку, а точнее ручей.

Проплыв по нему какое-то время, Савелий остановился и, разведя руки в сторону, виновато сообщил:

— Все, однако, дальше на руках потащим лодку. Тут совсем недалеко будет.

Переход по волоку оказался довольно протяженным. По всей дороге в низинах попадались жердины, где свежие, а где и полусгнившие. Видимо этим волоком пользовались давно и довольно часто.

Оула крепился. Коросты на заживающих местах сорвались почти сразу, и ногам стало сыро от крови. Каждый шаг давался с болью, однако он не подавал вида.

— Все, конец мучениям! — с неописуемой радостью возвестил Максим, заметив, как посветлело впереди и пахнуло рекой.

Однако, новая речка оказалась маленькой и порожистой, но главное, надо было не плыть по ней, а опять тащить лодку против течения…

Сделали привал. Оула сидел на берегу, лениво отмахивался от комаров и даже не пытался разуться. Говорливая речушка, словно жалея его, что-то тихо и безостановочно наговаривала, успокаивала, как могла.

— Ну, как Лапландия, ножки «бо-бо»!? — Максим подсел к Оула и похлопал по колену.