Николай Гарин - Оула

• Название: Оула
• Автор: Николай Гарин
• Жанр: Современная проза

…Молодой саам по имени Оула в первом же бою в декабре 1939 года (Зимняя война — СССР с Финляндией) попадает в плен. Знакомство с Россией начинается с подвалов НКВД, затем этап до Котласа и далее на Север. Удается бежать в горы. Его лечат и спасают от преследования охотники-манси. Там он знакомится с подростком-сиротой Ефимкой Сэротетто и Максимом Мальцевым — бывшим красноармейцем, мечтающем отыскать след «Золотой Бабы». Так втроем с невероятными приключениями они добираются до Березово, где Максим попадает в руки НКВД, а Оула с Ефимкой удается добраться до ямальской тундры.

Два раза судьба Оула сводит с 501 стройкой (система лагерей политзаключенных) в 1953 году и наши дни. После случайной гибели Ефима, Оула воспитывает его детей, затем внуков. Создает образцовое частное хозяйство.

Прожив почти всю свою жизнь в тундре среди ненцев, 70 летним с делегацией оленеводов он попадает в Лапландию. Там происходит встреча с домом, слепой, престарелой матерью и… своим памятником.

Он не понимает, как за полвека почти исчез традиционный образ жизни саамов, как пастухами все чаще становятся посторонние люди, наезжающие с южных районов Финляндии, как оленеводческая культура саамов легко превратилась в безликую, ожесточенную индустрию мяса.

Многое меняется в сознании Оула после этой поездки. В Россию он возвращается с горячим желанием что-то делать во имя спасения сибирского Севера.

Роман написан в остро-приключенческом жанре. Плотно насыщен событиями, реально происходившими в описываемых регионах. Читается легко и доступно.

---

Николай Петрович Гарин

Оула

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Верёвочный аркан, едва задев коротенький хвостик «авки», упал на землю. «Э-э-х!» — с огорчением вырвалось у маленького Оула. Он начинал злиться. Ещё бы, ведь за ним скрытно наблюдала Элли. Не мог же он сплоховать перед девчонкой! «Вот досада, — думал мальчик, — совсем недавно, когда никто не видел, целых два раза удалось накинуть аркан на оленя, да так ловко, словно авка сам подставлял свою голову с чёрными, мохнатыми рожками под петлю. И вот, на тебе — всё мимо да мимо!»

Оула действительно, едва научился набрасывать самодельный, связанный из нескольких старых верёвок арканчик на бегущего оленя. Пусть пока ещё на совсем маленького авку и не в тундре, а в загоне. Это было большое событие для него. Это было здорово арканить не заборный столб или старые лосиные рога, прибитые к стене дома, а живого оленя!

Да-а, если бы не Элли, он давно прекратил бы «охоту» на сегодня. Но из щелистого сарая за ним зорко наблюдали смешливые глазёнки девочки, при виде которой он терялся, путались мысли, глаза начинали вдруг что-то высматривать на земле или вдали, а руки становились неуклюжими и чужими. Но стоило ей уйти, как возникала пустота, и мальчик ругал себя, почём зря, что не смог её хоть чем-то заинтересовать, показать то, что она ещё не видела или рассказать какую-нибудь страшную историю, что слышал от взрослых, да мало ли чем можно заставить задержаться девочку, подольше побыть с ней!

Оула собрал арканчик, скосил глаза в сторону сарая, словно хотел убедиться, что Элли всё ещё наблюдает за ним, и решительно направился к авке, чуть пригнувшись. «Ну сейчас-то я постараюсь, докажу ей, что уже стал ловким и сильным. Сейчас, сейчас…» — думал мальчик. Наклонив голову еще ниже, он медленно приближался к оленёнку. Тот стоял, чуть вздрагивая тонкими, длинными ножками, опасливо наблюдая за своим хозяином. Его бока и ноздри часто раздувались. Увидев, как из-за спины мальчика вновь появилась рука с мотком ненавистной верёвки, авка стриганул в дальний угол загона, высоко и горделиво вскинув голову. Но Оула предвидел это, он уже знал, что аркан нужно бросать чуть вперёд, то есть туда, где авка должен быть через мгновение. Так оно и вышло. Аркан летел, разматываясь, казалось совсем не в оленёнка, а тот торопливо, испуганно бежал навстречу петле и… успел, поймал её своей шеей. Почувствовав верёвку, он ещё больше испугался и рванул, что было сил.

Мальчик не ожидал, что бросок будет таким удачным, поэтому не успел обхватить себя концом верёвки и упереться ногами, как это делал отец и как у него получалось вначале. Только на этот раз оленёнок так сильно и неожиданно дёрнул, что ноги Оула сами оторвались от земли, и он с ужасом полетел в чёрную, изрытую копытами грязь. Нет, боли он не чувствовал. Стыд, как молния, прошиб тело Оула. На миг всё потемнело. Но со стыдом зарождались злость и упорство охотника. Он попытался вскочить, не выпуская верёвки из рук, но вновь повалился на бок. Авка сипло храпел, выпучив и без того огромные фиолетовые глаза, и, дрожа всем телом, тянул и тянул аркан.

Звонко, словно птичка, хохотнула Элли. И тут у Оула всё оборвалось внутри. От обиды брызнули слезы, затуманился и поплыл загон, дом, сарай. Но он, содрогаясь от рвущихся наружу рыданий, которые невозможно было ни скрыть, ни остановить, продолжал упрямо держать в руках верёвку, пытаясь подняться на ноги.

Слезы бежали и бежали по грязному, перекошенному лицу мальчика, плечи вздрагивали, а негромкое поскуливание доносилось и до сарая.

Ужасная обида и стыд с рыданиями немного улеглись. Но Оула всё же не бросил, не выпустил из рук свой аркан и доделал дело до конца. Нахохлившись, забыв про сарай, он поднялся и, перебирая верёвку, дошёл до авки, снял петлю и, отпустив трепещущего оленёнка, принесшего ему такой огромный позор, обречённо и равнодушно опустился прямо на землю у забора. Почувствовав спиной жерди, Оула зажмурился, выдавив последние слезинки из глаз, и подставил лицо солнцу. Ветерок слегка шевелил его прямые, жесткие волосы, быстро просушивал слезы и грязь. А солнце ласкало, жалело его и гладило невидимой, нежной рукой, снимая неприятности случившегося. Где-то у самого уха звенел первый комар, а из дальнего угла загона слышались робкие, хлюпающие по грязной жиже авкины шажки. Оленёнок возвращался к кучке ягеля, принесённого Оула ещё утром.

«Теперь всё…! — уже спокойнее думал мальчик. — Теперь Элли всё время будет смеяться и мне придётся избегать с ней встреч. А так хотелось похвастаться именно перед этой девочкой! Э-э-х…!». Он думал и, закрыв глаза, всё больше и больше успокаивался, ощущая тепло и нежность солнца.

«Когда же я всё-таки вырасту?! — с грустью думал Оула. — Почему так долго тянется детство. Скорее бы стать как отец! А правда, неужели и я когда-то стану таким же рослым и сильным, буду носить красивую, расшитую куртку… с ножом на поясе и длинный, прочный аркан в руке!? Вот тогда бы Элли посмотрела на меня! А я с одного броска ловил бы сильных и быстрых хоров. Э-э-х, скорее бы!»

— Оула! — прозвучало сверху. Мальчик вздрогнул и открыл глаза. — На, надень шапку и встань, земля ещё холодная и сырая.

Перед ним стояла Элли: «Как же я не услышал её шагов?» Полупрозрачные как спелая брусника губы девочки чуть-чуть улыбались, а глаза как два маленьких речных омута совсем по-доброму, как у его мамы, смотрели тепло и мягко. И вся она сияла, словно и от неё как от солнца шли свет и тепло.

Оула послушно и торопливо поднялся и тут же почувствовал, как стыд опять ожёг его щёки, разлился по лицу, напоминая недавний позор. Но девочка словно не замечала его состояния, сама надела на него шапку и, поднырнув под жерди забора, позвала:

— Пойдём на речку, умоешься и почистишь штаны и куртку…. Ну?! Ты не обижайся, что я подглядывала за тобой. Ладно? Ой, как же ты смешно упал! Нет, правда, правда! — Элли опять звонко хохотнула. И странно, он уже ничуть не обижался, а напротив, расплылся в улыбке, а потом и вовсе громко и радостно рассмеялся. — Но знаешь, ты так здорово накинул аркан, почти как настоящий пастух!

Оула вновь смутился и покраснел.

Они шли к реке, совсем недавно проснувшейся, реке, которая только-только сбросила с себя лёдяную одежду и теперь голая, полнотелая, блестя на перекатах многочисленными солнышками, шумно неслась навстречу своей судьбе. Неслась, не подозревая, как заряжает людей своей хмельной удалью, свободой, молодостью и силой.

Элли как бы случайно коснулась руки Оула. Потом ещё и ещё раз и, не дождавшись, пока мальчик догадается, вложила свою ладошку в его ладонь, которую он тут же крепко, но не сильно сжал и не выпускал до самой реки.

* * *

Видимо еще тогда, в далеком детстве, Оула и полюбил редкое, скупое на тепло лапландское солнце. Он научился общаться с ним. Радостно приветствовал по утрам, после долгих зим, и грустил, прощаясь осенью. Солнце стало родным и близким, как член семьи. Он доверял ему свои чувства, сомнения, страхи и радости. Он был убежден, что именно солнышко послало ему тогда Элли, такую же светлую и теплую, добрую и кроткую! С тех пор часто, подставив лицо солнцу и закрыв глаза, он мечтал или просто отдыхал, купаясь в его ласковых лучах.

Вот и теперь, сидя в блиндаже, Оула неотрывно смотрел на яркий язычок пламени в керосиновой лампе, и виделся ему не скромный, желтоватый огонек, а маленькое солнышко. Оно росло, разливалось, заполняло его, баюкало. Глаза сами собой закрывались, а спина будто вновь ощущала упругие жерди загона. Нет, нет, он не спал. Он же чувствовал, как выросшее до огромных размеров солнце пытается проникнуть сквозь веки, заглянуть в глаза, отчего он еще больше жмурился, но не забывал прислушиваться к тому, как вдоль забора крадется Элли. Он слышал, как осторожно ступали ее маленькие ножки. Ладненькая и стройная, с очаровательными, смешливыми глазами-смородинами она хотела неожиданно наброситься на него, испугать, обнять и оглушить звонким смехом.

Она все ближе и ближе. Оула замер. Ожидая нападения девушки, он предвкушал, какой восторг вызовет у нее его «испуг». Но с другой стороны к нему приближались еще чьи-то упругие, гулкие шаги, слышалось знакомое всхрапывание…. Да это же авка! Давно взрослый и могучий хор с огромными, ветвистыми рогами, но с прежними, такими же детскими, чуточку грустными и влажными глазами, в которых и ночь, и день, и небо с облаками, и тундра с озерами. Олень быстро подошел, упёрся рогами в плечо и затормошил хозяина.

Оула открыл глаза. «Солнце» стремительно сжалось в маленький огонек керосинки. Темная фигура, склонившаяся над ним, перестала трясти за плечо и тихо проговорила: «Пора…». Оула вскочил. Ему стало неудобно, что сморился в теплом командирском блиндаже. В помещении стало тесно, появились новые люди, одетые во все белое, как привидения. Даже пояса, перетягивающие их поперек, и ножны, и винтовки были белого цвета. Прибыла оперативно-диверсионная группа, в составе которой ему и предстояло теперь воевать.