Николай Гарин - Оула

• Название: Оула
• Автор: Николай Гарин
• Жанр: Современная проза

…Молодой саам по имени Оула в первом же бою в декабре 1939 года (Зимняя война — СССР с Финляндией) попадает в плен. Знакомство с Россией начинается с подвалов НКВД, затем этап до Котласа и далее на Север. Удается бежать в горы. Его лечат и спасают от преследования охотники-манси. Там он знакомится с подростком-сиротой Ефимкой Сэротетто и Максимом Мальцевым — бывшим красноармейцем, мечтающем отыскать след «Золотой Бабы». Так втроем с невероятными приключениями они добираются до Березово, где Максим попадает в руки НКВД, а Оула с Ефимкой удается добраться до ямальской тундры.

Два раза судьба Оула сводит с 501 стройкой (система лагерей политзаключенных) в 1953 году и наши дни. После случайной гибели Ефима, Оула воспитывает его детей, затем внуков. Создает образцовое частное хозяйство.

Прожив почти всю свою жизнь в тундре среди ненцев, 70 летним с делегацией оленеводов он попадает в Лапландию. Там происходит встреча с домом, слепой, престарелой матерью и… своим памятником.

Он не понимает, как за полвека почти исчез традиционный образ жизни саамов, как пастухами все чаще становятся посторонние люди, наезжающие с южных районов Финляндии, как оленеводческая культура саамов легко превратилась в безликую, ожесточенную индустрию мяса.

Многое меняется в сознании Оула после этой поездки. В Россию он возвращается с горячим желанием что-то делать во имя спасения сибирского Севера.

Роман написан в остро-приключенческом жанре. Плотно насыщен событиями, реально происходившими в описываемых регионах. Читается легко и доступно.

---

— Товарищ капитан, товарищ капитан! — подбежавший Анохин оторвал его от поверженного сослуживца. — Товарищ капитан, — красноармеец красноречиво мотнул головой в сторону убитых: там на коленях стоял… старик.

Щербак оторопел!..

— А-а, гнида с-старая, явился! — свистящим шепотом, через зубы выдавил, наконец, он. Подскочив к старику, капитан приставил к его голове наган и защелкал курком: — У-у-у, б…дь такая, — закрутился он в бешенстве, потом со всей силы пнул старика и зашвырнул ненужный наган куда-то далеко. — Анохин, винтарь…, живо!.. Хотя…, стой! — Щербак оглянулся на Мальцева. — Ну-ка, тащи мне лучше вон ту падаль. Хер-р он у меня целкой останется! Пусть и он свою жопу в говне испачкает!

Максим, поддерживаемый Анохиным, еле стоял. Его трудно было узнать. Лицо было разбито, из носа и рта продолжала сочиться кровь.

— От имени советской власти и трудового народа стреляй в старика, я приказываю…, — капитан сделал шаг в сторону, продолжая указывать рукой на барахтающегося старика.

В его глазах вдруг возникла бездна! Холодная безнадежная пустота! Даже Анохин вдруг понял, что капитан перестает быть человеком!.. И если Мальцев не убьет старика, капитан убьет Мальцева, а потом и его, да и никого не оставит в живых, ему попросту уже некуда деваться…

Максим мало что понимая, взял винтовку из рук Анохина, но тут же ее и выронил. Не успела она упасть на землю, как кулаки капитана вновь обрушились на Максима.

— Всех, всех в избу, — тонко, истерично заорал капитан, — и этих жмуриков, и этого подонка, — его голос вдруг сорвался на сип. Сам же подхватил старика, понес его как тюк. Перед крыльцом оглянулся: — Анохин, спички!

Обратно Щербак поворачивался очень медленно, как показалось всем, кто в это время смотрел на него. Эта мнимая медлительность была вызвана тем, что по другую сторону на капитана стремительно надвигалась крупная серая тень. Набегала точно звук от выстрела, словно падающая лесина…

Щербак видел как выпала из рук Анохина винтовка, как округлились глаза у людей, сбившихся в жалкую кучку, как отвалилась челюсть у Мальцева, пытавшегося приподняться… Щербак видел все это, недоумевал, продолжая разворачиваться в сторону избы.

В следующий момент тень бесшумно оторвалась от земли и нависла над своей жертвой. Неотвратимость трагедии была очевидна. Все, кто знал, что должно произойти, закрыли глаза, остальных судорожно передернуло от увиденного…

Довернув голову, Щербак так и не успел ни удивиться, ни испугаться, ни защититься… Огромная волчья пасть едва коснулась его длинной, жилистой шеи, как тут же рванула в сторону, веером разбрасывая вырванные внутренности!

Щербак еще стоял на ногах и, как ни странно, держал на весу старика, а голова безвольно запрокинулась набок, обнажив страшную рану, которая с хлюпаньем стала выбрасывать из себя вместе с паром и брызгами черные струйки уже былой жизни бывшего капитана. Подогнулись колени, и не выпуская старика, он так и повалился на деревянные ступени, под которыми, испуганно взвизгнув, шарахнулись в разные стороны двухнедельные щенки…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

Спать в подобных условиях Виталий не мог. Во-первых, лежа с закрытыми, а точнее с зажмуренными глазами, он тем не менее ощущал, как две лампы ватт по двести каждая, буквально прожигают его насквозь. Во-вторых, переносная электростанция, от которой горели эти лампы, издевательски тарахтела прямо под окнами гостевого домика, куда его определили на ночлег. И в третьих, в этой огромной, со школьный класс комнате, несмотря на позднее время и утомление от прошедшего праздника, никто не спал.

Никак не могла угомониться группа из четырех человек окружного телевидения. Сидя на раскладушках вокруг своей зачехленной аппаратуры, на которой удобно расположились и закуска, и выпивка, они, едва ворочая языком, страстно пытались перекричать друг друга.

Рядом некто, крепко подвыпивший, возмущался политическими переменами в стране. Его собеседник встречно, почем зря клеймил международный сионизм, масонов и итальянскую мафию. Воздух был настолько прокурен, что при вздохе горло продирало точно раскаленным песком.

Скрипя всеми суставами допотопной раскладушки, Виталий выбрался из ее глубоко продавленного ложа. Вдел ноги в летчицкие унты, купленные накануне командировки на рижском рынке, накинул пуховик, и, взяв в руки шапку, вышел в коридор. В коридоре было значительно холоднее, зато темнее и тише. Его освещала всего одна слабая лампочка в самом торце. Повсюду, спрятав головы и руки внутрь своих малиц, прямо на полу спали неприхотливые оленеводы — недавние герои праздника. Им то ли не хватило места во втором более просторном доме-гостинице, то ли, отяжелев от выпитого, не смогли до него добраться…. Пришлось идти осторожно, переступая через спящих.

Выйдя на улицу, Виталий задохнулся от вкусного морозного воздуха. Сейчас движок подстанции бился как-то уместно, даже уютно, далеко разнося на морозе свой треск.

Сразу у крыльца и дальше вокруг домика, насколько свет из окон позволял видеть, темными кочками лежали олени, запряженные в нарты. Они то и дело тревожно вскидывали головы, грациозно водя коралловыми рогами.

Пообвыкнув в темноте, Виталий отметил про себя, как с наступлением ночи изменилось это веселое место полуйской фактории. Днем здесь было шумно и многолюдно. Оленеводы Полярного совхоза отмечали свой профессиональный праздник. И этот день действительно походил на праздник:

С крутого берега Полуя кто на чем, кто на больших нартах, кто на маленьких, детских, кто на кусках картона из-под упаковочных коробок каталась молодежь, звонко смеясь и повизгивая от восторга. А по замерзшему руслу носились «Бураны», из которых наездники выжимали все, на что те были способны. А те злились, заходили в истерике, далеко разнося свой рев по округе.

На берегу проходило главное — гонки на оленьих упряжках. Виталий невольно улыбнулся, вспомнив это захватывающее зрелище, с которым никакая машинная гонка не могла сравниться. Один за другим менялись конкурсы, соревнования, награждения, общий праздничный стол, важные слова окружного, районного и поселкового руководства…. И вот теперь кто-то еще догуливал, а кто-то спал без задних ног…

— Че, не спится, товарищ корреспондент!? — неожиданно донеслось из темноты. И почти тут же на желтое пятно, выпавшее из окна, шагнул крупный телом старик — смотритель фактории. Он же и истопник, и сторож, и продавец, и даже пекарь.

— Тут уснешь, — нехотя ответил Виталий.

Старик подошел степенно, обдал свежим перегаром с примесью курева и солярки. И без всякого предисловия, как это встречается на Севере, будто продолжил свой давний рассказ:

— …Я как освободился в шестьдесят седьмом, так и определился сюда. Покойный Василий Платоныч Шандыбин, царствие ему небесное, поспособствовал. А так никуда не брали. И ведь столько специальностей у меня, спроси!?… Теперь рад, что здесь осел.

Старика, казалось, не волновало, слушают его или нет.

— Видишь…, — повернулся он в сторону берега, — во-он там, на той стороне Полуя, на взгорке…, да нет…, куда там ночью…, я то вижу, а тебе уж утром покажу — моя старушка лежит. Целый сад ей там устроил….

Виталий посмотрел в ту сторону, куда указывал старик, но не увидел даже противоположного берега, а не то, что какой-то там взгорок, да еще что-то вроде могилки.

— Шумит движок-от? — переключился старик.

— Не то слово, — вяло отозвался Виталий, ощущая нарастающее раздражение к старику.

— Знать мало выпил, — сделал правильный вывод смотритель.

— Не налили — не выпил, — попробовал отшутиться Виталий.

— Ой, не подали, говоришь, дак айда пойдем, у меня сколь душе угодно…, — оживился дед.

— Да нет, я так…, я вообще-то особо не разбегаюсь в этом деле, люблю умеренно, так сказать, для настроения и вообще…

— Во-во и я за это… Ты бы знал, корреспондент, как мне вся эта алкашня остохренела!.. Нет, я не про оленеводов, их мы давно споили, я про тех, что сюда жрать, да бл…ть приезжают. Что тут летом творится!.. Полный атас!..

Он вдруг замолчал, поглядывая на окна, но потом опять продолжил:

— Щас «назвоню» тебе, а ты на бумагу, а!?… Пропишешь, нет!?… — старик лукаво скосил глаза.

— Да кому это надо…, везде бардак…, если не похлеще…, да и журналу, дед, эстетика нужна, что б все красиво было и пристойно… Он ведь «Северные дали» называется…. А дерьма всякого и в Москве выше крыши…

— Привозят мне ваши «Дали»…. Что ни картинка, благодать!.. По журналу, на нашем Ямале — жизнь малина!.. Рай, да и только!

— А то!

— Ну, пошли, а…, посидим как люди.… Твой журнал помянем… Пошли, журналист, ишь как подмораживает, завтра все в инее будет. Как звать-то тебя, парень, а то «журналист» да «корреспондент»!?