Фрэнсис Гарт - Брет Гарт. Том 6

• Название: Брет Гарт. Том 6
• Автор: Фрэнсис Гарт
• Издательство: "Правда"
• Жанр: Вестерн
• Год: 1966

В шестой том собрания сочинений вошли рассказы и стихотворные произведения Брета Гарта.

---

Наутро он проснулся с тупой болью в голове и тяжестью во всем теле; ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы выполнить свои обязанности. К ночи, почувствовав себя еще хуже, он решился поручить маяк заботам Джима, но с изумлением обнаружил, что индеец исчез; однако еще хуже было то, что исчезла бутылка со спиртом, которую Помфри накануне достал из шкафа. Как и у всех индейцев, скудные знания Джима о цивилизации включали и «огненную воду»; видимо, он испытал соблазн, не устоял, а потом был слишком сконфужен или пьян, чтобы предстать перед своим хозяином. Помфри все же удалось зажечь маяк, после чего он весь в жару кое-как добрался до постели. Терзаемый болью, он ворочался с боку на бок. Губы его запеклись, кровь стучала в висках. Его посещали странные видения: будто бы, зажигая маяк, он увидел в устье реки парус — а ведь туда не заходил и не мог зайти ни один парусник — и с облегчением подумал, что свет маяка укажет безрассудному или невежественному моряку верный курс к Золотым Воротам. Временами сквозь знакомый гул прибоя ему слышались голоса, и он пытался встать с постели, но не мог. Иногда голоса эти звучали как-то странно, грубо, с чужеземным акцентом, и хотя это был его родной язык, он казался Помфри едва понятным. И среди этих голосов всегда звенел один — такой знакомый и мелодичный, хотя он произносил слова на чужом для него — на ее! — языке. Потом из забытья, в которое, как впоследствии оказалось, он погрузился, всплыло странное видение. Ему казалось, будто он только что зажег маяк, как вдруг по совершенно непонятной причине свет начал меркнуть, и невозможно было заставить его разгореться. Вдобавок к этой неприятности он отчетливо видел, что какое-то судно приближается к берегу. Оно явно сбилось с курса, и Помфри понял, что на корабле не замечают маяка, и, тщетно пытаясь разжечь угасающий огонь, он дрожал от стыда и ужаса. К его удивлению, незнакомое судно, обходя опасные рифы, упорно продолжало свой путь, пока не очутилось в заливе. Но поразительнее всего, что прямо перед носом корабля виднелась золотоволосая голова и смеющееся лицо девушки-индианки — точь-в-точь, как он видел ее накануне. Чувство негодования охватило его. Решив, что она заманивает корабль, увлекает его к гибели, Помфри выбежал на берег и хотел криками предупредить моряков о роковой опасности. Но он не мог кричать, не мог произнести ни звука. Теперь все его внимание было поглощено судном. Корабль этот с высоко задранным носом и кормой, очертаниями похожей на полумесяц, был самым необычайным судном, какое он когда-либо видел. Пока он разглядывал его, корабль подходил все ближе и ближе и наконец бесшумно пристал к песчаному берегу у самых его ног. Десятка два людей, выглядевших так же причудливо и странно, как их корабль, сгрудились теперь на баке, таком высоком и грозном, словно это была настоящая крепость, и стали прыгать оттуда. Матросы были голые по пояс; офицеры походили скорее на пехотинцев, чем на моряков. Но больше всего Помфри поразило, что они все, как один, словно не подозревали о существовании маяка и беспечно бродили вокруг него, как будто попали на необитаемый берег; да и из их разговоров — насколько он мог понять их архаичный язык — было ясно, что они чувствуют себя первооткрывателями. Они совершенно не представляли себе, где находится побережье и даже море, которым они приплыли, и Помфри возмутился, но еще большую ярость вызывали у него их рассуждения о прекрасной индианке, которую они видели перед носом своего корабля и по глупости называли «русалкой». Он был бессилен, однако, выразить свое негодование и презрение или хотя бы заявить о своем присутствии. А потом мысли его спутались и наступил полный провал сознания. Когда он снова поймал нить своих причудливых видений, корабль почему-то уже лежал на боку; теперь была хорошо видна необычная конструкция его верхней палубы с надстройками, больше похожими на жилье, чем у всех прочих кораблей, какие он знал. Матросы тем временем с помощью простейших инструментов чинили обшивку и счищали ракушки с днища. А потом он увидел, как призрачный экипаж пировал и бражничал, услышал крики подвыпивших гуляк; увидел, как самых буйных взяли под стражу, а вскоре шестеро матросов самовольно, под градом не достигавших цели выстрелов из старых мушкетонов бросились бежать в глубь побережья. Затем воображение перенесло его туда, и он увидел, как эти матросы преследуют индейских женщин. Вдруг одна из них повернулась, словно искала защиты, и со всех ног побежала к нему, спасаясь от настигавшего ее матроса. Борясь с оцепенением, сковавшим все его тело, Помфри кинулся ей навстречу, и, когда женщина коротко мелодично вскрикнула, он наконец разорвал путы и… проснулся!

Сознание медленно возвращалось к нему, и вот он снова увидел голые деревянные стены своей комнаты, шкаф, окно, в которое светило солнце, открытую дверь, за которой был бак с нефтью, и маленькую лестницу, ведущую наверх, к маяку. В комнате стоял незнакомый запах каких-то курений и трав. Он хотел было приподняться, но маленькая загорелая рука ласково и настойчиво легла ему на плечо; он услышал знакомый мелодичный голос — теперь в нем звучал девичий смех. Помфри приподнял голову. У его постели, не то присев на корточки, не то стоя на коленях, ждала его пробуждения золотоволосая незнакомка.

Еще одурманенный своими видениями, он спросил слабым голосом:

— Кто ты?

Ее проницательные голубые глаза встретились с его глазами, и в них не было и следа прежней робости. Они светились теперь мягким, ласковым светом. По-детски ткнув себя пальцем в грудь, она сказала:

— Я — Олуйя!

— Олуйя!

Помфри вдруг вспомнил, что, говоря о ней, Джим всегда произносил это слово, но раньше он думал, что так называлась по-индейски ее избранная каста.

— Олуйя, — повторил он. Затем, с трудом подбирая слова на ее родном языке, он спросил: — Когда ты пришла сюда?

— Вчера вечером, — ответила она на том же языке. — Там не было волшебного огня, — продолжала она, указывая наверх. — Когда он не пришел, пришла Олуйя! Олуйя нашла белого господина больного и одинокого. Белый господин не мог встать. Олуйя зажгла огонь вместо него.

— Ты? — переспросил он удивленно. — Нет, это я зажег его.

Она сочувственно посмотрела на него, как будто он все еще бредил, и покачала головой.

— Белый господин был болен, как он может знать? Олуйя зажгла волшебный огонь.

Помфри взглянул на настенные часы, висевшие над кроватью. Они стояли, хотя он завел их перед тем, как лечь в постель. Видимо, он пролежал здесь беспомощный больше суток!

Он застонал и попробовал встать, но она ласково заставила его снова лечь и дала выпить настоя из трав, в котором он ощутил привкус мяты, росшей у реки. Потом она рассказала ему, что Джима, совершенно пьяного, заманили на шхуну, стоящую недалеко от берега, против того места, где несколько человек роют песок. Она не ходила туда, потому что боится плохих мужчин. При этих словах тень былого страха снова мелькнула в ее выразительных глазах. Она знала, как зажигают волшебный огонь: ведь она уже бывала в башне маяка.

— Ты спасла мой огонь, а может быть, и мою жизнь, — слабым голосом сказал он, взяв ее за руку.

Вероятно, она не поняла его, потому что лишь слабо улыбнулась в ответ. Но вот она вскочила, напряженно прислушиваясь, потом испуганно вскрикнула, выдернула руку и выбежала из дому. Он еще не оправился от удивления, как вдруг в дверях появился незнакомец в одежде старателя. Проводив глазами стремительно убегавшую Олуйю, он повернулся к Помфри, окинул взглядом комнату, а потом с грубой и наглой ухмылкой подошел к кровати.

— Надеюсь, я вам не помешал? Вот оказался тут поблизости и решил заглянуть: маяк ведь принадлежит правительству, а я и мои компаньоны — американские граждане, мы налоги платим, на наши денежки и содержится эта штука. Мы пришли сюда от самого Тринидада, ищем в здешних песках золото. А вы тут неплохо устроились: работенка легкая, и кругом полно хорошеньких полукровок!

Наглость этого человека вывела из себя Помфри, ослабевшего от болезни, и он не сдержался.

— Да, маяк принадлежит правительству, — раздраженно сказал он, — и вы не имеете никакого права врываться сюда, не имеете права похищать моего помощника, состоящего на службе у правительства, в то время, когда я болен, и подвергать маяк опасности.

Лицо Помфри налилось кровью, голос звучал глухо, и незнакомец, видя, что он действительно болен, испугался и смутился под этим неожиданным натиском. Он угрюмо пробормотал извинение, попятился к двери и скрылся. Через час появился Джим, удрученный, мучимый раскаянием и угрызениями совести. Помфри был слишком слаб, чтобы расспрашивать или упрекать его, он думал только об Олуйе.

Она не возвращалась. Он быстро выздоравливал на свежем воздухе, благодаря, как он думал, травам, которые она ему дала, — почти так же быстро, как и заболел. Старатели не вторгались больше к нему и не нарушали его одиночества. Когда он стал выходить на берег и греться на солнце, то часто видел, как они работают. Он рассудил, что Олуйя не вернется, пока они не уйдут, и примирился с этой мыслью. Но однажды утром пришел Джим, смущенный и растерянный, вместе с другим индейцем, которого он представил как брата Олуйи. У Помфри возникли неприятные подозрения. Кроме некоторого высокомерия, у этого индейца не было ничего общего с его светловолосой сестрой. Но когда Помфри узнал о цели посещения, его подозрения сменила ярость. Мнимый братец намеревался ни больше ни меньше, как продать Помфри свою сестру за сорок долларов и бутыль виски! К сожалению, ярость Помфри снова взяла верх над благоразумием. В бешенстве ссылаясь на законы, общие для индейцев и для белых, угрожая суровым наказанием за похищение женщины, он прогнал индейца, которого считал самозванцем. Однако, оставшись один, он тотчас понял, что его опрометчивым поступок может помешать девушке прийти, но было уже поздно.