Фрэнсис Гарт - Брет Гарт. Том 6

• Название: Брет Гарт. Том 6
• Автор: Фрэнсис Гарт
• Издательство: "Правда"
• Жанр: Вестерн
• Год: 1966

В шестой том собрания сочинений вошли рассказы и стихотворные произведения Брета Гарта.

---

Перевод Е. Танка

РУСАЛКА МАЯЧНОГО МЫСА

Лет сорок тому назад на севере побережья Калифорнии, неподалеку от Золотых Ворот, стоял маяк. Был он нехитрого устройства, и со временем на его месте поставили другой, более подходивший для ближнего порта, который быстро рос и развивался, да и тогда этим маяком мало кто интересовался на пустынном берегу и, пожалуй, еще меньше — на пустынном море. Это унылое сооружение из дерева, камня и стекла, избитое и исхлестанное постоянными ветрами, иссушенное солнцем, светившим с безоблачного неба шесть месяцев в году, перед вечером скрывал на несколько часов морской туман, а птицы, прилетавшие с гор Фарралеоне, кружили и насмешливо кричали над ним. Смотрителем был одинокий человек, питавший пристрастие к науке; к чести своей, не в пример другим таким же иммигрантам он обратился к правительству с просьбой предоставить ему это не слишком доходное место, чтобы найти уединение, которое было ему дороже золота. Некоторые считали, что он с юных лет разочаровался в любви — с этим милосердно соглашались и те, кто полагал, что правительство не предоставило бы столь ответственный пост «полоумному». Как бы там ни было, обязанности свои он выполнял и с помощью слуги-индейца возделывал даже небольшой клочок земли рядом с маяком. Здесь он обрел желанное уединение. Мало что могло привлечь в эти места путешественников: ближайшие прииски находились на расстоянии пятидесяти миль; в девственные леса глубоко в горах проникали только пильщики да лесорубы из столь же отдаленных прибрежных поселков. И хотя на берегу были иногда отчетливо видны огни большого порта, одиночество смотрителя нарушали лишь индейцы, родственные большому северному племени «собирателей корешков» — миролюбивые и простые, которых до сих пор не потревожил белый человек, так что притеснения еще не разбудили в них враждебных чувств. С цивилизацией он соприкасался в точно установленные промежутки времени — она являлась к нему с моря в виде правительственного катера, доставлявшего припасы. Если бы не постоянные бури и штормы, он мог бы прожить в этих краях мирную, идиллическую жизнь. Но и в его одиночество вторгались иногда слабые отголоски шума большого порта, который совсем рядом бурлил так же, как море. И все же на песок у его дверей и на склоны гор, поднимавшихся вдали, не ступала нога белого человека с тех пор, как они поднялись из океана. Правда, маленький залив по соседству был обозначен на карте как Залив сэра Френсиса Дрейка — по традиции было принято считать, что именно здесь этот хитроумный пират и создатель империи высадился на берег и очищал от ракушек днища своих отважных кораблей. Но обо всем этом Эдгар Помфри, или «капитан Помфри», как его называли из-за почти морского характера его службы, мало думал.

Первые полгода он от души наслаждался уединением. Свой досуг он проводил среди книг, привезенных в таком количестве, что полки заняли все удобные уголки его жилища и вытеснили прочую мебель. Даже в непривычном физическом труде — он поддерживал огонь маяка, протирал стекла, занимался хозяйством, в чем ему иногда помогал слуга-индеец, — Помфри находил интерес и новизну. Что касается упражнений на свежем воздухе, их тоже было достаточно: он бродил в песках, взбирался на каменистое плоскогорье или катался на лодке, приписанной к маяку. И хоть он прослыл «полоумным», у него хватило здравого смысла, чтобы не одичать, как это довольно быстро случалось с некоторыми одинокими золотоискателями. В силу своих привычек да и по роду службы он был опрятен, содержал в чистоте и порядке свое жилище и вел размеренную жизнь. Даже клочок земли за маяком имел правильную форму и был тщательно обработан. Подобно своему маяку, капитан Помфри озарял пустынный берег и море, хотя кто знает, что озаряло его собственную душу.

Было ясное летнее утро, редкое даже для этого всегда великолепного времени года: неукротимые северо-западные пассаты еще не успели охладить мягкое тепло. Берег окутывала легкая дымка, ночной туман был словно врасплох захвачен солнцем, песок раскалился, но не ослеплял, как обычно, своим блеском. Слабый аромат причудливых лиловых растений, чьи соцветия, как клочья морской пены, усеивали песок, заменял морской запах, которого так не хватает Тихому океану. Редкие скалы в полумиле отсюда неровной грядой поднимались над полосой прилива, и вокруг них бушевали валы. Они были покрыты пеной или дочиста вымыты набегающими волнами. У одной скалы, что повыше, что-то двигалось.

Помфри это заинтересовало, хоть и не слишком удивило. Он уже видел иногда, как на этих скалах резвились тюлени, а однажды заметил даже морского льва, нечаянно заплывшего сюда от родных скал на другом берегу пролива. Все же он бросил работу в саду и, войдя в дом, взял вместо мотыги подзорную трубу. Наведя ее на загадочный предмет, он вдруг опустил трубу и начал протирать объектив платком. Но и взглянув вторично, он не мог поверить своим глазам. Там оказалась женщина, она была по пояс в море, ее длинные волосы рассыпались по плечам и по спине. В ее позе не было ни испуга, ни признаков того, что она стала жертвой несчастного случая. Плавно и спокойно покачивалась она на волнах и — что казалось уж совсем диким — пальцами расчесывала свои длинные волосы. Наполовину погруженная в воду, она была похожа па русалку!

Он оглядел в подзорную трубу и берег и море до самого горизонта — нигде не видно было ни лодки, ни судна — ничего, кроме мерно вздымающегося океана. Она могла только приплыть с моря: чтобы добраться до скал по суше, ей пришлось бы пройти мимо маяка, а узкая полоска берега, уходившая, насколько хватал глаз, далеко на север, как он знал, была населена одними индейцами. Но женщина, как это ни дико, несомненно, была белой, ее светлые волосы даже отливали на солнце золотом.

Помфри был джентльменом, и, естественно, он был изумлен, встревожен, приведен в полное замешательство. Если это просто купальщица из какой-то неизвестной ему местности, то, само собой, он должен спрятать подзорную трубу и вернуться к работе в саду, но ведь она наверняка видела и маяк и самого Помфри не хуже, чем он ее. С другой стороны, если она уцелела после кораблекрушения и пришла в отчаяние или даже обезумела, как вообразил он по ее безрассудному поведению, то совершенно ясно, что его долг спасти ее. Помфри принял компромиссное решение и побежал к лодке. Он выгребет в море, пройдет между скалами и песчаной отмелью и тщательно осмотрит море и берег — нет ли там каких-нибудь следов кораблекрушения, или же, может быть, у берега ждет лодка. Женщина, если захочет, сможет окликнуть его или поплывет к своей лодке, если она есть.

Еще мгновение, и его лодка, прыгая по волнам, уже шла к скалам. Он греб быстро, время от времени оборачиваясь, чтобы убедиться, там ли еще эта странная женщина, чьи движения были теперь видны невооруженным глазом; но еще пристальней он осматривал соседний берег, отыскивая признаки чьего-либо присутствия. Через десять минут он достиг отмели, за которой берег поворачивал к северу, — отсюда было видно далеко вперед. Помфри окинул окрестности жадным взглядом. И море и берег были пусты. Он быстро обернулся к скале, до которой оставалась теперь какая-нибудь сотня ярдов. Там тоже никого не было! Позабыв о своей недавней щепетильности, он стал грести прямо к скале, пока днище лодки не заскрежетало о ее подводное основание. Кругом пусто, ничего, кроме скалы, скользкой от желто-зеленой тины и водорослей, — ни следа той, которая были здесь всего минуту назад. Помфри обогнул скалу, но не обнаружил ни расселины, ни другого какого-либо укрытия. На мгновение у него дрогнуло сердце: он увидел что-то белое за острым выступом дальнего рифа, но оказалось, что это обломки выцветшей бамбуковой корзины для апельсинов, которую сбросили с палубы какого-нибудь торгового судна, шедшего из южных морей, — такие обломки частенько прибивает к берегу. Тогда он отплыл от скалы, наперерез волнам, пристально всматриваясь в сверкающее море. Наконец, озадаченный и расстроенный, он повернул назад к маяку.

Был ли то просто резвящийся тюлень, преображенный в женщину игрой его воображения? Но ведь он видел ее в подзорную трубу и ясно припоминал теперь черты ее лица в обрамлении золотых волос; ему казалось даже, что он мог бы узнать это лицо. Помфри снова осмотрел скалу в подзорную трубу и с удивлением увидел, как четко она вырисовывалась сейчас — пустая и одинокая. Должно быть, он все-таки ошибся. Его ум, привыкший к научной точности, был чужд фантазии, и Помфри всегда смеялся над чудесами, считая их плодом поспешных и поверхностных наблюдений. Обеспокоенный этим расстройством своего здорового и правильного восприятия мира, он опасался, что это случилось из-за его затворничества — такие видения порой посещают отшельников. Кроме того, ему казалось странным, что видение это приняло женский облик — ведь с Эдгаром Помфри некогда произошла романтическая история, обычная глупая история, старая, как мир.