Иван Дроздов - Разведенные мосты

• Название: Разведенные мосты
• Автор: Иван Дроздов
• Издательство: Прана
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-86761-028-4

Третья книга воспоминаний Ивана Дроздова, отражающая петербургский период его жизни, по времени совпадающий с экономическими и политическими потрясениями в нашей стране.

Автор развернул широкую картину современной жизни, но особое внимание он уделяет русским людям, русскому характеру и русскому вопросу.

---

— Это Иван Владимирович, он помог с твоей работой.

Лицо Настино оживилось, она слегка мне поклонилась и тихо проговорила:

— Спасибо вам. Я теперь работаю на кафедре лаборанткой, мне дают зарплату.

И повернулась к Максиму:

— А папы нет дома. Приходила машина скорой помощи, увезла его в больницу.

— В какую?

— Проходите в комнату. Я записала адрес. Но там строгий режим; к больным пускают редко и по особому разрешению врача. Я уже туда звонила.

Я записал нужные мне координаты, пообещал навести справки. И мы простились с Настей. Максим у двери задержался, и я видел, как он давал ей деньги. А когда мы очутились на улице, я пообещал Максиму завтра дать для ребят и свою долю.

В тот же день я позвонил члену нашей академии, создателю противовоздушных ракет Николаю Ивановичу, и рассказал ему историю с конструктором-ракетчиком. Николай Иванович ответил не сразу, но, подумав, сказал:

— Фёдора Кузьмича я знаю, его фамилия Горшков. История тут много сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Сегодня вечером я буду в ваших краях и, если позволите, зайду к вам.

Вечером Николай Иванович зашёл к нам, и мы долго с ним беседовали.

— С Горшковым мы вместе работали, я был у него начальником, и, сказать по совести, немало натерпелся от его взрывного неуёмного характера. Однако несомненно, и мы все это признавали, человек он талантливый, его мысль фонтанировала смелыми решениями, поражала нас и зачастую ставила в тупик, заставляла бросать все прежние наработки и идти новыми путями. Ему мы во многом обязаны тем, что наша «Сатана» оказалась в сто с лишним раз сильнее самых современных американских ракет. Особенность «Сатаны» ещё и в том заключается, что её нельзя украсть и скопировать: её тайна в особо сложных математических расчётах, известных лишь малому кругу конструкторов. Горшков — один из посвящённых создателей этой ракеты.

Николай Иванович замолчал, думал и загадочно покачивал головой. С грустью проговорил:

— Не исключено, что ещё и поэтому идёт такой нажим на конструктора. Травля его может быть тонко и коварно спланирована нашими врагами, а их, как известно, у России всегда было много.

Мы сидели на кухне, Люша угощала нас доморощенным чаем из многих трав, запах мяты витал над столом, смешиваясь с ароматом творожных булочек, авторство которых тоже принадлежало хозяйке. Судя по одушевлению, с которым подавала на стол Люция Павловна, я мог заключить, что Николая Ивановича она уважала и принимала в доме с большим удовольствием. Я давно заметил, что многих членов академии Люция Павловна знала лучше, чем я; она чаще, чем я, снимала трубку телефона, и если вопрос не требовал обязательного моего вмешательства, тут же и решала его, а поскольку голос её, и сердечность тона располагали к беседе, она многое успевала узнать о человеке, о его личной жизни.

Тут надобно сказать, что в служебных делах наших академиков много секретного, особенно у тех, кто работает в области военной техники. По этой причине я мало знал о деловой жизни Николая Ивановича, но, разумеется, мне был известен крупный масштаб личности своего коллеги, его высокий авторитет среди создателей ракетной техники. Теперь же понимал ещё и то щекотливое положение, в котором мы оба находились. Но я не видел никакого другого варианта, как только идти вперёд и добиться победы. Не знал я лишь в эту минуту, как поступит Николай Иванович, станет ли он помогать мне в борьбе за товарища. Вот тот характерный случай, где наш интеллигентский дух проходил испытание на прочность, и Николай Иванович, словно бы услышал мои сомнения, сказал:

— Спасибо вам, Иван Владимирович, за то, что принимаете участие в судьбе моего бывшего подчинённого. Теперь-то и я подключусь к делу, завтра же пойду в больницу, буду говорить с лечащим врачом и зайду к главному врачу, — словом, сделаю всё возможное для облегчения участи Горшкова.

Я на это сказал:

— Наверное, это будет хорошо, что вы возьмёте под контроль судьбу Горшкова, но будет и ещё лучше, если я переговорю ещё и с Иваном Ивановичем.

— Да, да, он большой авторитет в области психиатрии, и он не откажет, я его знаю.

Потом я провожал Николая Ивановича до остановки троллейбуса. Я как бы заново открыл для себя этого человека и от общения с ним испытывал подъём духа и настроения. Думалось мне, что высокий благородный строй души жил и продолжает жить в сердцах многих русских интеллигентов, он, этот строй, от самой сути русского народа, от нашей генетической природы. И я поделился этой мыслью со своей супругой, на что она сказала:

— В этом человеке я всегда была уверена. У нас в академии, пожалуй, и все такие, или почти все, за редким исключением. Русские люди извечно так: товарища в беде не бросают.

Сон ко мне в эту ночь долго не приходил. Занятый мыслями о судьбе Фёдора Кузьмича, я вдруг подумал: жизнь, как на тарелочке, преподносит мне новый драматический сюжет, и вполне вероятно, что вслед за книгой, которую я теперь заканчиваю, именно этот сюжет и займёт мою беспокойную фантазию.

Вечером следующего дня мне позвонил Николай Иванович и сообщил, что он по пути на работу заезжал в психиатрическую больницу и никакого Фёдора Кузьмича там не нашёл и что никто не мог сказать, посылали ли за ним машину или кто-то и что-то перепутал и они ничего не знают. Николай Иванович поручил своей секретарше обзвонить другие лечебницы этого профиля, но и там ей сказали, что никакого Фёдора Кузьмича они не знают. Академик не прямо, но косвенными намёками дал мне понять, что дело тут нечисто и не исключена возможность, что и больничная машина, и врачи были лишь прикрытием какой-то криминальной операции с похищением изобретателя. Сказал и о том, что подобные примеры в их мире случались, а Горшков — та самая фигура, которая многих может интересовать.

И закончил нашу беседу вопросом:

— А не сообщить ли нам об этом в компетентные органы?..

Я посоветовал подождать до завтра.

И в тот же час отправился к Максиму, который жил от нас тоже неподалёку. Слышал, как за дверью осторожными шажками шёл по коридору хозяин квартиры. С минуту разглядывал меня в глазок, потом спросил:

— А не вы ли это, Иван Владимирович?

— Он самый. Открывайте дверь.

И как только я вошёл, ко мне из кухни вышел Фёдор Кузьмич. Смотрит победителем, смеётся.

— Я от бабушки ушёл, и от дедушки ушёл, а теперь вот подорвал из сумасшедшего дома. Они думают, я ума лишился, а я показал им, кто из нас умнее.

И потом на кухне, замешивая себе крепкий кофе, и уже серьёзно, продолжал:

— Вот теперь они милицию ко мне на квартиру пришлют, искать меня будут. Раньше-то я догадывался, а теперь мне всё ясно стало. Операция тут хитро задумана, сначала меня в психушку упечь, а там и микстурой какой совсем доконать. Слышал я, что психиатры своим пациентам по два-три стакана в день валерианы дают, ну, после такой дозы человек и скуксится, как лист пожухлый. Вроде бы лекарство и невинное, а дух из организма вышибает. Ну, я-то не теми нитками шит; я всю американскую ракетную программу объегорил, а тут уж как-нибудь вывернусь.

Взял с подоконника трубку радиотелефона, позвонил домой:

— Настёна! Никто не приезжал? Нет?.. Хорошо. Ты помни наш уговор: посмотри в глазок, кто пришёл, и дверь открывать не торопись, а сначала позвони мне, тогда уж их впускай.

Хозяин разливал кофе, а Фёдор Кузьмич рассказывал свои похождения.

И вот какая картина нам рисовалась.

Предварительно не позвонив по телефону, на квартиру Горшкова пришла карета скорой помощи. В квартиру вошли четверо: врач, медсестра и два амбала баскетбольного роста. Врач задавал вопросы:

— Как самочувствие, на что жалуетесь?.. Ага, это хорошо, что всё у вас хорошо, а тогда зачем же плачете?.. Ни с того, ни с сего — и вдруг в слёзы. А ну, смотрите на мою руку: вначале на этот вот палец, затем на этот. А теперь на меня смотрите. Вот сюда, а теперь сюда. Та-а-к, хорошо. Сядьте ближе, положите ногу на ногу: вот так, хорошо…

Ударил молоточком по коленке, сильнее, ещё сильнее…

— Вот я и говорю: плачете. А вы ведь не маленький, взрослый человек, а — плачете. Я-то вот не плачу, и они, мои помощники, тоже не плачут.

Фёдор Кузьмич сказал:

— Доктор, чего вы от меня хотите? А то ведь я уж начинаю думать: кто из нас здоровый, а кто больной.

— И это нам знакомо, — парировал доктор. — Сначала скажет: я — Наполеон, а потом станет утверждать: это доктора надо лечить, а не меня. Знакомо, знакомо. Мы это ещё в институте проходили. Ну, так я и говорю: полечиться вам надо. Повезём вас в больницу, пообследуем, а там решим, что и как.

Доктор поднялся.

— Нуте-с, сами пойдёте, или как?..

Горшков оглядел стоявших у его плеча амбалов.

— Сам пойду. Дайте только собраться малость.

Подъехали к больнице, и врачи вышли из машины. И почему-то оставили Горшкова одного и скрылись за дверью приёмного отделения. Горшков посмотрел в окошко и увидел, как и водитель вышел из машины, трусцой побежал на ту сторону шоссе к небольшому дому, на котором красовалась вывеска «Гамбургеры». Фёдор Кузьмич толкнул дверцу, она открылась. И он вышел, прошёл к шоферской кабине. Что ему взбрело в голову?.. Сел за руль. И как раз в эту минуту из приёмной выскочил коротконогий толстяк в белом халате, со взъерошенной копной смоляных волос, а за его спиной бригада медиков, которая привезла Горшкова. Слышалась беготня, кто-то кричал: