Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

• Название: Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932
• Автор: Саша Черный
• Издательство: Эллис Лак
• Жанр: Поэзия
• Год: 1996
• ISBN: 5-7195-0046-4

Во второй том собрания сочинений С. Черного вошли: книга «Жажда», поэмы «Дом над Великой», «Кому в эмиграции жить хорошо», а также стихотворения 1920–1932 годов, не вошедшие в прижизненные издания поэта.

---

Платан*

На улице холод и сизый туман.
Внизу перед лавкой скучает платан…
На голой верхушке болтается лист,
И каждая ветка — как серенький хлыст.
А ветер, слетая воздушной тропой,
Сечет по коре дождевою крупой…
Хотя бы один прилетел воробей!
Угрюмое небо асфальта грубей,
И дети, к стеклу прижимая носы,
Проводят у окон пустые часы…
Огонь электрический вспыхнул дугой —
Сверкнули дождинки вдоль ветки нагой.
На светлую лавку косится платан:
Мальчишка в окне выбирает банан,
Лукавая кошка, урча на огонь,
Хозяйскую дочку толкает в ладонь.
Гирляндой прозрачной лежит виноград,
Над сыром краснеет пузатый томат…
Так радостно дереву в уличной мгле
Следить за уютною жизнью в стекле:
Как будто оно в освещенном кругу
Качает ветвями на летнем лугу,—
Внизу на салфетке закуски стоят,
И прыгают дети, и люди едят…

Но мимо по улице шел господин…
Другие с собаками, он был один.
С кривою усмешкой, хоть не был он пьян,
Погладил он тихо продрогший платан.
И вздрогнуло дерево в уличной мгле:
Как будто бы сердце забилось в стволе,
И стало так страшно средь улицы злой
С далекой сверкающей башней-иглой.

1927 Париж

Allée des Cygnes*

Посреди свинцовой Сены
Стынет голая аллея,
Под мостом мычат сирены
И закат мутнее клея.
Справа крыши
И ворот фабричных латы,
Слева в нише
Складов грязные заплаты.

Волны мутны, тусклы, серы…
Вдоль откосов чернь бурьяна.
Две купальни, как химеры,
Вздели ребра из тумана.

Пусто. Вьются туч лохмотья.
Голых ясеней скелеты
Подымают к небу прутья.
Рябь воды мрачнее Леты.

Вдруг навстречу из-за ниши
На колесах два ажана,
Как летучие две мыши,
Пронеслись в волнах тумана.

На мостах визжат трамваи…
Башня мертвая сверкает…
Под откосом мерзнут сваи.
Цепь скрипит. Собака лает.

Но на ска́мьях справа-слева
В этой мгле над Сеной хмурой
Звенья вечного напева —
Молчаливые фигуры.

Кто они? Швея — приказчик,
Подмастерье иль прислуга…
Лотерейный старый ящик
Им помог найти друг друга.

И они не видят даже,
Как над ними из-за арки
По ночной всплывает саже
Тень Лауры и Петрарки.

Прохожу, поднявши ворот.
Ночь зажглась огнем полдневным,
Над мостами ропщет город
Контрабасом задушевным.

В Сене отсвет вспыхнул дальний
Аметистовою пылью.
Даже грязные купальни
Стали радостною былью.

Даже сумрачным ажанам
В это время веселее
Под седым лететь туманом
Средь влюбленных вдоль аллеи…

Поворот… Ночное лоно.
Я грызу, мечтая, булку…
В сердце ангел вертит сонно
Музыкальную шкатулку.
Справа в нише
Старых складов дремлют гнезда.
Справа крыши
И фабричных окон звезды.

<1928>

Солнце*

Угрюмый делец почтенных лет
Бросил портфель и застыл на скамейке:
Так мирно струится янтарный свет,
Так зыбки в листьях хрустальные змейки…

А в детской коляске серьезный малыш
Занес осторожно пухлые пальцы:
Солнце слетело с далеких крыш
Он его ловит на одеяльце…

Мальчик-посыльный идет через мост.
В пуговках ясных острые блики…
Забыв порученье и важный свой пост,
Свистит и машет рукою, как дикий.

И пес, солидный циник-бульдог,
Лежит на пороге и греет темя.
Мечтательно сжаты обрубки ног,
В зрачках золотится лучистое семя.

И чижик в клетке робко пищит;
Дрожат-пылают дома и трамваи,
Горит над платаном сверкающий щит,
И мимо проносятся птичьи стаи.

Художник, расставив в сквере мольберт,
Сердито мешает желтые краски,—
В ушах разливается птичий концерт,
В глазах — колыхание солнечной пляски…

А сверху, в кресле слепой старик
Пустыми глазницами смотрит на солнце.
Дыхание легче, светлеет лик,
И все теплее перила балконца.

И вон на углу — смотри и молчи —
Сверкают стрелы на медленных дрогах,
Дробятся в бисерных розах лучи
И весело пляшут на траурных тогах.

1928 Париж

В Люксембургском саду*

I

Ряды французских королев
Белеют в мартовской прохладе.
На баллюстраде
Похожий на барана лев…
Сквозь пух деревьев бледным жалом
Текут лучи.
На посеревшем пьедестале
Стоит Мария Медичи:
Глаза надменны, губы сжаты,
Узорным блюдом воротник,
Корсаж, как латы,
В ладони скипетр — словно штык…
А у подножья,
На фоне строгой королевы,
Веселые, как птицы Божьи,
Снимаются три бойких девы.
В свободный час
Они сбежали из конторы.
В сотый раз
Старик-фотограф мечет взоры…
«Снимаю!..» Но, увы, на грех,
В ответ вся тройка так и прыснет…
Старик в досаде только свистнет,
И снова сумасшедший смех,—
Как будто флейт лукавых трели,
Как будто льдинок вешний хруст…
О королева, неужели
Не разомкнете гордых уст?

II

Есть особого рода охота…
Ты пойди в Люксембургский сад,—
Над бассейном лучей позолота,
Воробьи и дети пищат…
В стороне от парижской шумихи
Опустись на скамью, не скучай…
Вдруг малыш какой-нибудь тихий
Обернется к тебе невзначай.
Ты замри и склонись пониже,
Улыбнись глазами чуть-чуть:
Подойдет он к тебе поближе,
Покосится на шляпу и грудь.
И вздохнет глубоко и протяжно,
А потом улыбнется и сам
И слегка ладошкою влажной
Прикоснется к твоим усам.
И тебя за рукав влюбленно
Вдруг потянет к себе, позовет…
……………………………………………………
А потом долговязая бонна
Подойдет и его оторвет.

1929

Городские чудеса*

I Пчела

Перед цветочной лавкой на доске
Из луковицы бурой и тугой
Вознесся гиацинт:
Лиловая душа,
Кадящая дурманным ароматом…
Господь весной ей повелел цвести,
Вздыматься хрупко-матовым барашком.

Смотри:
Над гиацинтом вьется
Пушистая пчела…
То в чащу завитков зароет тельце,—
Дрожит, сбирает дань,
То вновь взлетит
И чертит круг за кругом.

Откуда ты, немая хлопотунья?
Где улей твой?
Как в лабиринт многоэтажный
Влетела ты, крылатая сестра?
Куда свой сладкий груз
Снесешь под гул автомобилей и трамваев?

Молчит. Хлопочет.
И вдруг взвилась — все выше, выше —
До вывески «бандажной мастерской»…
И скрылась.

II Обезьянка

Косою сеткой бьет крупа.
По ярмарке среди бульвара
За парой пара
Снует толпа.
Строй грязных клеток,
Полотнища шатров,
Собачий визг рулеток,
Нуга — будильник — и пузыри шаров,
У будки прорицателя — шарманка:
Визжит, сзывает, клянчит…
Худая обезьянка,
Сгорбив спинку,
Качает-нянчит,
Зажавши книзу головой,
Морскую свинку,
Так нуден сиплый вой!

Качает-греет…
Гладит лапкой
Чужого ей зверька,
А он, раздув бока,
Повис мохнатой тряпкой,
Тупой и сонный.
И опять
Она к нему влюбленно
Склоняется, как мать.

Качает, нежит…
Застыл маляр худой
С кистями за плечами,
И угольщик седой,—
Глаза переливаются лучами…
Склонился лавочник к жене,
И даже бравые солдаты,—
Взвод краснощекой деревенщины,—
Притихли в стороне.
Шарманка ржет…
Вздыхают женщины:
Кто лучше их поймет?

1929, апрель Париж

Пензенскому Катону*