Алексей Вышеславцев - Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.

• Название: Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.
• Автор: Алексей Вышеславцев
• Издательство: Издание Маврикия Осиповича Вольфа
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1867

Алексей Владимирович Вышеславцев (1831–1888) — российский путешественник и историк искусства. Служа врачом на клипере «Пластун» и корвете «Новик», в 1857–1860 годах он совершил кругосветное путешествие. Это было одно из первых долгих плаваний отряда винтовых судов — новейшего достижения судостроения того времени — к устью Амура. Целью экспедиции стало посещение российских портов на Тихом океане и «акклиматизация» русского флага в японских и китайских пристанях. На клипере «Пластун» Вышеславцев обогнул мыс Доброй Надежды, побывал на Атлантических островах, в Сингапуре, Гонконге, во многих бухтах обустраиваемого Амурского края. Целый год клипер провел в японских водах. По пути домой, в составе эскадры адмирала А. А. Попова, Вышеславцев увидел Полинезию, прошел Магелланов пролив, побывал в Южной Америке, на пути домой вторично пересёк Атлантический океан. Во время длительного путешествия корабль не раз попадал в обстоятельства чрезвычайные. Клипер «Пластун» пережил не один серьезный шторм, расставания и встречу с другими кораблями эскадры, долгое одиночное плавание. С борта корвета «Новик» (на него Вышеславцев был переведен в Монтевидео), в нескольких днях пути от родных берегов, Вышеславцев видел взрыв клипера «Пластун» и гибель товарищей. Наконец, в августе 1860 г., после трехлетнего отсутствия, Вышеславцев возвратился в Кронштадт, совершив полное кругосветное плавание. В течение всего путешествия Вышеславцев зарисовывал наиболее интересные места, типы жителей разных стран, этнографические особенности их быта. Эти любительские рисунки стали художественным дневником путешествия и отразили трехлетний путь экспедиции. Накопленные за время путешествия материалы легли в основу книги «Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания», впервые изданной в 1862 году. Книга содержит 27 рисунков автора, литографированных известным петербургским мастером Полем Пети.

---

В одном из углов обширного двора по временам раздавался барабан и виднелась собравшаяся в кружок толпа. Я пробрался туда, но скоро возвратился для того, чтобы привести еще кого-нибудь, потому что наслаждаться эгоистически тем, что нашел там, я не считал себя в праве. Никем не прошенные, собрались тут любители, и хула-хула кипела под звуки единственного барабана и под хлопанье всей публики в ладони…

Ночь была прелестная, молочные пятна млечного пути и богатые светом созвездия давали всевозможные оттенки живому южному небу; Южный Крест стоял над пальмой; воздух был тепел без духоты; от толпы слышалось ароматическое дыхание цветов. На арену выходило несколько молодых девушек; все они садились в одной позе, все делали одни и те же движения, и под такт их, в порывистом экстазе, плясала канакская баядерка; ее сменяла другая; экстаз их доходил до крайнего предела, жесты доходили до невообразимой быстроты и сладострастия; последний ряд кавалеров вскакивал на плечи первому, в порыве танца; казалось, не будет пределов общему восторгу и увлечению! Хула-хула на Сандвичевых островах тише и сдержаннее.

Рядом с двором, на котором был Hôtel de Ville, расположен двор королевы, куда есть ход через калитку. Дворец королевы — большая каза, построенная из дерева, только с высокой тростниковою крышею. В большой комнате европейская мебель, два зеркала, картины и портрет Помаре, писанный масляными красками. Услыхав пение на дворе дворца, мы пошли туда; дворец освещался одною свечкой; балкон его был полон народом, ожидавшим свою «помещицу». Эта публика составляет род придворного т штата. Всякий канак, или каначка, не имеющие где приклонить голову и решительно не желающие делать что-нибудь, идут к королеве, и та позволяет им оставаться у ней при дворе. Около балкона, на разостланных по зеленому лугу циновках, лежали группами канаки; сидевшие на ступенях балкона и на террасе пели гимны. Здесь собираются лучшие певцы и певицы и поют долго за полночь, пока патриархальная их владетельница, страдающая от жира и жара, не уснет под монотонный такт их гимнов; a как хорошо под них засыпается, я знаю по опыту.

Каждый день мы уходили далеко за город проводить вечер. Устанешь, войдешь в первую попавшуюся казу; вас встретит живописное семейство, с радостью расстелет тапу, мужчина полезет на пальму, сорвет несколько кокосов и поднесет их, искусно отбив верхушку; залпом выпьешь кисловатую, освежающую жидкость. Вблизи играют дети; у порога хижины, молодая женщина распустила свои густые черные косы и с усилием расчесывает их. Долго можно пролежать в такой хижине, ни о чем не думая, смотря на качающиеся листья пальм, разговаривающих друг с другом вечным шелестом. Но не век же лежать; идем дальше: углубляемся в темную рощу хлебных дерев, переходим мост, и свежая струя воды, журчащая в небольшом каскаде, соблазняет невольно; недолго думая сбрасываем свой легкий костюм и кидаемся в воду; недалеко от нас — купальщицы, над которыми несколько дерев образовали сплошную тень. Но вот темнеет, вот наступает ночь; в воздухе становится еще лучше, какая-то свободнее; далеко за полночь сидим мы где-нибудь в затишье, и целая группа пальм лепечет нам «таинственную сагу», и много говорит сияющее бесчисленными звездами небо, смотря на нас в просветы между листьями хлебных дерев и кокосов. Иногда послышится знакомый мотив гимна, напрягаешь слух и едва-едва схватываешь доносящиеся звуки….

Бухта Папетуай (Эймео)

Последний вечер перед уходом нашим мы провели на дворе королевы; у неё был праздник; гости обедали в большой палатке, a по обширному двору расположились хоры певиц и певцов и неизбежная публика канаков, ищущих и любящих всевозможные зрелища.

Мы, незваные на праздник, ограничились королевскою дворней, усевшись сзади певцов. Скоро обед кончился, европейские модные костюмы и кринолины, вовсе здесь неуместные, скоро скрылись. Королева удалилась и, переменив стеснивший ее костюм на канакский, уселась на балконе; муж её тоже нарядился в тапу, и жизнь их потекла по домашнему. Увидев нас на дворе, король пригласил во дворец. Я уселся около королевы и стал говорить ей разные приятные для неё вещи: «Вы владеете самым красивым царством в мире,» сказал я ей. — «Мму», отвечала она и благосклонно кивнула своею жирною головой, отмахиваясь веером он жара. — «Ни одна страна не оставить в нас таких сладких воспоминаний, как Таити!» — «Мму», опять промычала она. — «Таити это земной рай…» — «Мму». — И я, с уважением посмотрев на почтенную помещицу, поспешил уйти. Ей около пятидесяти лет, ее очень любят канаки, она очень многим помогает, и сели патриархальная власть может привести в истинное умиление, так это здесь…

На дворе происходила сдержанная, странствия сатуриалия, без пьянства и оргии, и Помаре, зная свой народ и смотря на него с балкона, была счастлива. По всему двору, местами осененному пальмами, разбросанными кучками сидели и лежали канаки. Иногда один хор кончал, другой начинал свои песни, убаюкивающие и услаждающие; чистые голоса раздавались как серебро в воздухе; небо золотистым пологом раскинулось над нами; было так тихо, что свечи горели на воздухе, и пламя их нисколько не колебалось. Сколько сдержанных речей, сколько сладострастного шепота таилось в этой очарованной тишине!.. Часто из групп отделялись пары, пропадая в тенистых углах обширного двора.

Мы явились на клипер в два часа ночи, a рано утром снялись с якоря, не подозревая, что нам готовился очень приятный сюрприз: через несколько часов тин бросили якорь в бухте Papetuoi, на острове Эймео, в одной из самых красивых бухт в мире.

Островок Эймео лежит в двенадцати милях от Таити. Я уже упоминал о значении, которое имел он во время первых миссионеров. И теперь на нем есть несколько школ, церквей, разбросанных там и сям, и бумагопрядильное производство.

Редко случалось мне видеть более разнообразные формы гор и возвышений, как те, какие представляет Эймео; подходишь точно к сказочному городу, где живут сказочные великаны: одна скала вытянулась кверху, как Страсбургский собор, или Сухарева башня, другие вышли куполами, колоколами; a там скала протянулась отвесною высокою стеною. К морю, все эти каменные громады оделись в густой, непроницаемый ковер зелени, выходя к воде такою же живописною и разнообразною каймою, как на Таити. Бухта глубока, и можно принять ее за широкую реку, впадающую в море; в глубине её действительно вливается река, протекающая сначала по живописной долине, окаймленной сзади скалами, которые дают всему острову такой разнообразный вид. По сторонам бухты — горы и скалы и все уравнивающая и украшающая зелень, подступившая под самые вершины и ниспадающая к морю своими густыми, кудреватыми волнами. Характер леса тот же, что на Таити. По тропинкам, идущим по берегу, местами разбросались хижины; местами роща пальм отделяется своими стволами и листьями от темной зелени апельсинных дерев; те же исполинские ни с своими высокими корнями, те же гуавы, железное дерево, розовое и тысяча других пород, перемешанных между собою ветвями и листьями. Глубокая бухта у берегов оканчивается отмелью, покрытою древовидными кораллами.

Бухта Папетуай (Эймео)

Мы провели на Эймео двое суток, целый день гуляя по лесам и красивым бухтам, каждый вечер и ночь просиживая почти до утра на зеленой траве, в виду пальм, гор и роскошного залива. Как передать всю прелесть этих ночей, с их воздухом и небом?… Можно только сказать, что нам было очень хорошо…

Около нас сбирались канаки, пели и играли на дудках; мы и сами пели; молодость затевала разные игры; чехарда так соблазнила морского министра Таити, приехавшего вместе с королем и министром иностранных дел на одном из наших корветов, что он не выдержал и пошел сам скакать и становиться в позу, чтобы через него скакали другие.

— Чтобы вполне быть удовлетворенным, надо перескочить через короля, — сказал кто-то; но король не решился на чехарду.

На берег привозился ужин, чай, и жгли фейерверк; ракеты летали чуть не выше гор; фальшфейеры освещали синим пламенем роскошные пальмы, придавая ночной картине много фантастического.

Клипер наш должен был отвезти короля с министрами в Папеити и уже в море соединиться с другими судами, чтоб идти дальше. Переход, который мог быть совершен в несколько часов, продолжался целые сутки; и клиперу, казалось, не хотелось уходить из этих благословенных стран: то ломалась машина, то винтовой гордень какая-то распух и не лез туда, куда его пихали; потом заштилело; одним словом, все какая-то не ладилось, всякая каболка, казалось, предъявляла свое нежелание выходить из того очаровательного круга, в который попали мы; и ей было тепло, и она ощущала что-то новое под этим солнцем… Как и следовало ожидать, реакция должна была совершиться сильная со стороны разумных начал, желавших вступить в свои права. Редко случалось видеть подобную суету, работу и крики, как во время этого перехода. Король и морской министр смотрели на все в недоумении и все время жались около баркаса; a министр иностранных дел, вероятно не знавший уставов военной службы, взлезал на гакаборт и принимал такие позы, которые были бы приличны на ветвях, где-нибудь в лесу, a уже никак не у бизань-мачты. Видя офицеров, бегавших и сердитых, все они возымели к ним глубокое уважение, ловили их взгляды, a иногда и шапки, когда они, сдуваемые ветром, летали на палубу. К вечеру мы опять увидели Таити.