Елена Лобанова - По обе стороны любви

• Название: По обе стороны любви
• Автор: Елена Лобанова
• Издательство: М.: ACT: ACT МОСКВА
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9713-8692-6

Подруги считают учительницу Веронику «человеком не от мира сего». Скажите, какая семейная женщина, мать двоих детей, станет тратить свое свободное время не на стирку и готовку, а на написание пьесы о судьбе великого Данте Алигьери, которую никто никогда не опубликует?

Все так, но однажды удача приходит и к Веронике.

Режиссер провинциального театра решается поставить ее пьесу на сцене.

Итак, до счастья и успеха — уже подать рукой?

Увы. Жизнь не пьеса — и в ней ничего не дается легко и просто…

---

— Вот и хорошо. Сочиняйте! — покладисто заключила Вероника.

…Вечером она кормила домашних ужином из трех блюд: картошка с грибами и луком, салат «Мимоза», пудинг морковный. На десерт подавался пирог с яблоками по рецепту «если к вам неожиданно пришли гости».

Восторги Вероника принимала скромно, объясняя: «Лук надо было бы туда попозже, чтоб не сгорел. И в салат консервы порезать, а то рыба с хвостами…» Но ее никто не слушал.

— Так вот, значит, где у нас настоящий талант! Глубоко, однако, зарыла! — повторял муж.

Слово «талант» звучало у него вполне уверенно. Как будто так и надо.

— Мам, можно мне еще немножко серединки пирога? Где цветочек из вишенок! — эстетствовала Маришка.

— А Туське? Поделитесь! — распоряжалась Вероника, нарезая пирог с симметричностью, поражающей ее самое.

Похоже было, что корабль ее судьбы двинулся наконец (тьфу, тьфу, не сглазить!) в каком-то разумном направлении!

Между прочим, завучу Вероника сказала чистую правду: некоторый скромный ремонт в доме был и в самом деле произведен. По крайней мере кроватью обзавелась наконец полноценной, хоть и чуть более светлого тона ножкой, а вместо истертой клеенки на кухне явилась новая — голубая в клеточку, с веселыми разноцветными мячиками в каждом квадрате.

Изъята была также облезлая тарелка со стены — на ее месте расположилась теперь резная полочка с банками для специй. Снизу к полочке прицепились полдюжины кухонных полотенец и прихваток.

Не соврала она и насчет детских костюмов. В комнате у девчонок на самом почетном месте — на окне — красовались на плечиках два роскошных, почти совсем законченных платья: белое воздушное поменьше — костюм снежинки для Туськи, красное атласное побольше — русский сарафан для Маришки.

Накануне Маришкиного утренника ей слегка подпортил настроение сон.

Приснилось, будто бы они с Туськой спешат в садик. Приходится мчаться что есть духу — они опаздывают, троллейбус еще стоит, но вот-вот закроет двери! — и вдруг у самой остановки под ногами разливается громадная грязная лужа. И не успевает Вероника удержать дочку, как та уже вырывает руку и принимается расхаживать в своем костюме снежинки по щиколотку в грязи.

«Грязь. Неудача или болезнь!» — грянуло в голове, кажется, еще раньше, чем она успела проснуться.

И в ту же минуту явилась спасительная мысль: «Сегодня же вторник. А сны на вторник вроде бы не сбываются… Точно, Светка говорила: не сбываются!»

Тем не менее утренник двадцать пятого числа в Маришкиной школе, в спортзале, она высидела как на иголках. Туську не спустила с рук даже в общий хоровод вокруг елки. Зайчики, мишки и снежинки в этом хороводе то бежали, наскакивая друг на друга, то вдруг останавливались и сбивались в кучки. В голове так и металось: толкнут… затопчут… заразят какой-нибудь инфекцией…

Отвлеклась она только на танец Маришки. Предательские умилительные слезы поползли из глаз. Неужто это ЕЕ ДОЧЬ, такая ладненькая и стройная, в красном сарафане — настоящая красна девица! — плывет с улыбкой по затоптанному полу спортзала, взмахивая легким платочком? Махнет один раз — и кажется, вот-вот явится по правую руку озеро зеркальное красоты невиданной… махнет другой раз — поплывут по озеру белые лебеди…

И будто бы Маришка своим танцем расколдовала ее: все как-то обошлось. После общего представления поднялись в класс на втором этаже, почитали стихи. Всем вручили подарки, даже Туське. И стало вдруг убедительно ясно, что все в мире на месте: детские счастливые рожицы, шуршащие подарочные кульки с Дедом Морозом и Снегурочкой и неопровержимо наступающий Новый год!

Вечером Вероника расщедрилась — не стала загонять детвору спать в полдесятого, а разрешила пока не ложиться. Николай не возражал. Маришка, розовая, счастливая, тут же завопила: «Потренируемся встречать Новый год!» Туська в новом полосатом костюмчике, набив рот конфетами, уселась на старенький резиновый мяч и пыталась подскакивать на нем.

Как случилось все дальнейшее — осталось за гранью Вероникиного понимания.

Она как-то скатилась с мяча.

С высоты пятнадцати сантиметров.

И сразу, ухватившись за ногу в полосатой штанине, закричала так, что стало ясно — празднику конец.

Глава 29

В палате было многолюдно — временами практически не протолкнуться. Особенно ближе к ночи, когда мамы пристраивали к железным кроватям ветхие казенные раскладушки и клеенчатые кушеточки из коридора.

При этом, как ни удивительно, никто никому не мешал. Дети покоились в своих хирургических ложах строго фиксированно — кто, как Туська, с подвешенной к блестящей железной палке ногой, кто — пластом на животе или спине. Лишь двое-трое в гипсовых корсетах-панцирях активно елозили по своим койкам и порой, изловчившись, усаживались, подпихнув под спину подушку, под завистливыми взглядами лежачих. И единственная из всех, тоненькая, как прутик, Танечка с массивным гипсовым воротником вокруг поломанной шейки (утром перед школой причесывалась и как-то необыкновенно мощно чихнула, повредив позвонки), на собственных, безо всяких трещин, переломов и смещений ногах свободно лавировала между кроватными рядами, подсаживаясь на краешек то одной, то другой койки — заманить ее на свою кровать было делом чести и палатного престижа.

Мамы же словно бы вообще не занимали в пространстве никакого места. Подобно призрачным теням, неуловимо перемещались они от кровати к умывальнику, а от умывальника — к двери; без единого скрипа открывали ее и исчезали, чтобы через минуту вновь возникнуть на пороге с тарелкой супа, направлением на анализ или бутылкой кефирной активии из общего коридорного холодильника. До недавних пор довольно рослые и весьма далекие от модельных габаритов мамаши теперь вполне привычно и даже не без уюта располагались на ночь на смехотворном кушеточном пространстве. И волосы у всех были теперь одинаково гладкие, глаза — сухие и зоркие, а голоса — одинаково тихие, шелестящие. И произносили они короткие, похожие на условные пароли фразы: «Как снимок?», «Да вроде не домиком», «Вот возьми, пускай поест», «Опять болит?», «Давай позову».

В этом больничном государстве действовали иные, чем в остальном мире, законы.

Да и существовал ли он в самом деле, этот остальной внешний мир? Прошлая жизнь вспоминалась мамам редко и почти всегда — с неподдельным изумлением. Какие там школы, завучи, педсоветы? Какие еще офисы, супермаркеты, парикмахерские, праздники?!

Все это исчезло, рассыпалось в прах при одном только слове «перелом», растаяло в воздухе при первом же звуке дребезжащих колес железной каталки.

Здесь разом поломались все прямые жизненные курсы, и корабли судеб вдруг перестали слушаться опытных рулевых.

И всем, от капитана до последнего матроса, пришлось постигать иные жизненные премудрости.

Здесь ценилось, например, умение соорудить из подручных средств столик для лежачего ребенка; рассмешить всю палату перед самым уколом; ловко вызнать у ночной медсестры все насчет «роэ» и «соэ» в анализах; свесить русую девчачью голову с кровати и, не успеет девчонка опомниться, в две минуты вымыть роскошные косы, подставив снизу тазик из санитарной комнаты.

Вся жизнь здесь состояла из бесконечного ожидания — утра, обхода, снимка, анализов. Время до утра, кому не спалось, коротали в коридоре у двери, с газетой «Народные целители советуют» или «На грани невозможного»; до обхода врача — с тряпкой или шваброй; снимков и анализов дожидались, обсуждая различные истории болезни и случаи чудесного исцеления.

И были в этом ожидании свой уклад, и порядок, и даже своя религия.

Здешнего бога звали Василь Филиппыч.

Едва он входил в палату, как воцарялась тишина.

Ибо были бог велик ростом и широк в плечах, и всегда прям был его позвоночник, и не разглядеть было выражения его прищуренных глаза под седыми бровями, а губ — под пышными усами.

Трепет охватывал детей при одном звуке могучего голоса, при густом табачном запахе бога. Самым легким, но уверенным прикосновением его руки умели нащупать, определить, сместить и разровнять. По его властной команде садились лежачие, и вставали сидячие, и начинали сгибаться доселе неподвижные конечности. И таинственно шептали о нем, что множество раз возвращал он людей с того света в Афгане и Чечне; а также что лечиться к нему приезжали из Ставропольского края, Подмосковья и ближнего зарубежья.

Мамы неслышными тенями следовали за ним, ловя на лету каждое его слово.

Однако вновь прибывшим не так-то просто было понимать язык бога.

Не все догадывались с первого раза, например, что вопрос: «Ну что? Кошмары ночные тебя замучили, коза?» означает подозрение на вторичную энцефалопатию и намерение пригласить на консультацию невропатолога, а недовольное: «Надоела ты мне уже, обезьяна!» — обещание благополучной выписки.