Робер Мантран - Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного

• Название: Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного
• Автор: Робер Мантран
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Культурология
• Год: 2007
• ISBN: 5-235-02803-1

Книга посвящена самому загадочному городу, соединяющему Европу и Азию, — Стамбулу. Наследник древнего Византия, город стал преемником великого Константинополя — столицы самой большой православной империи Средневековья, превратившись в центр империи османов и притяжения мусульман всего мира.

Повседневность Стамбула в его блестящую эпоху, жизнь обитателей дворцов и янычар, деятельность купечества и заботы бедняков ярко раскрывает книга крупнейшего французского историка Робера Мантрана.

---

Депутаты имеют право быть переизбранными на этот пост лишь после того, как истекут два года после окончания их предыдущего мандата. Выборы сопровождаются обычно интригами, ссорами и нередко делают необходимым вмешательство посла (или консула){313}. Между тем в Стамбуле такие выборы носят формальный характер, здесь звание депутата скорее временный почетный титул, знак признания за его носителем общественного уважения, нежели указание на некие конкретные функции, связанные с этим званием. Такое положение длится, пока колония не становится действительно многочисленной, то есть примерно до 1715 года.

До этого времени колония остается малочисленной еще и в силу позиции Марсельской торговой палаты, которая ограничивала отъезд французов в страны Леванта. Там, в левантийских портовых городах, могут быть терпимы лишь те, кто намеревается «честно приумножать свое достояние», а не всякого рода авантюристы. Вот почему из списка отъезжающих вычеркивались имена французов, не имеющих такого достояния, которое стоило бы приумножать, и не владеющих никакой профессией, то есть «бродяг, бездельников и ленивцев»; разрешение выдавалось к тому же только тем лицам, честность которых подтверждается расследованием. На точку зрения торговой палаты встала ассамблея общин Прованса, а позднее парламент города Экса, который в январе 1663 года постановляет, чтобы «все отъезжающие получили удостоверения об их хорошей жизни и достойных нравах от старшин магистрата коммерции в упомянутом городе Марселе, Тулоне и других приморских городах провинции»{314}. Ту же позицию занимает и Париж, поскольку посол де ла Ай, солидаризируясь с Марсельской торговой палатой по вопросу отбора отъезжающих, пишет ей: «Отныне ни один торговец или ремесленник, желающий обосноваться в Леванте, не будет там принят без ее (палаты) согласия, которое предоставляется только тем, кто предъявит аттестацию от господ старшин и депутатов палаты в том, что он добронравен и имеет достаточные средства, чтобы завести свое торговое дело в портах Леванта»{315}. Подобного же рода инструкции даются послу Нуантелю (1670).

Эта политика проводится в интересах марсельцев и провансальцев или, точнее, в интересах Марсельской торговой палаты и Средиземноморской компании (La Compagnie de la Méditerranée), которая располагает и в Марселе, и в Стамбуле, и в других портах Османской империи сетью квалифицированных и влиятельных представителей. Взять хотя бы братьев Фабров: Жозеф — один из директоров Средиземноморской компании (основанной в сентябре 1685 года); Матье — тоже директор; Антуан — консул в Смирне; Жан Батист — крупнейший французский негоциант в Стамбуле. Изучая списки французских торговцев в турецкой столице и в других городах Империи, неизбежно приходишь к выводу, что подавляющее их большинство — уроженцы Марселя и Прованса. Перед нами, очевидно, фактическая монополия, которая, несомненно, сдерживала развитие французской торговли в Средиземноморье. Однако потребность в дальнейшей экспансии все-таки взяла свое: искусственные ограничения рухнули, и французская колония в Стамбуле стала в XVIII веке самой значительной, чему, помимо прочего, способствовали безоблачные отношения, установившиеся между Высокой Портой и Версальским двором.

Торговля местная и международная

Стамбул являет собой мощный центр притяжения для промышленных товаров, продуктов сельского хозяйства, сырья, предметов роскоши, предназначенных как для местного потребления, для нормального функционирования правительственных арсеналов, ремесленных мастерских, так и для экспорта в европейские страны. Он служит также и перевалочным пунктом для транзита многих товаров.

Монеты

Приток товаров порождает никогда не прерываемую череду торговых операций, которые предполагают операции денежные, а последние ставят проблему монет, так как именно они — цель подлинной торговли.

На территории Османской империи в XVI–XVII веках имели хождение многие золотые и серебряные монеты, чеканенные в Италии, Испании и, позднее, Голландии. Османы стремились накопить их, поскольку эти монеты иностранной чеканки с течением времени сохраняли свою первоначальную стоимость в большей мере, чем это удавалось турецким монетам: акче, к примеру, в XVI и особенно XVII веках значительно обесценились.

Золотые монеты, обращающиеся в Стамбуле, малочисленны по типу и по количеству: всякая золотая монета обладает такой непререкаемой ценностью, что ее владелец не спешит расстаться с ней, пустив ее вновь в коммерческий оборот. Само государство дает тому пример — оно накапливает золотые монеты, всеми средствами изымая их из оборота{316}. Золотые монеты, носящие постоянно общее наименование алтун, вместе с тем получают от эпохи к эпохе некоторые дополнительные имена. Так, в начале XVI века они также называются филури (от флорина) и шахи. Завоевание Египта Селимом I открывает османам доступ к золотым запасам как в металле, так и в монете, не только в самом Египте, но и в Судане. Египетская золотая монета ашрафи получает в некоторых провинциях империи хождение под турецким именем эшрефи алтун или шерефи (европейцы называют ее шериф или султани).

В обращении продолжает находиться и иностранная золотая монета: венецианский цехин, пользующийся здесь большим спросом еще со времен Византии (он даже выполняет функцию монетарного эталона, так как его стоимость в течение веков остается неизменной); венецианский дукат и германский дукат, несколько уступающие по стоимости цехину.

В коммерческой практике, как и в обыденной жизни, в ходу только серебряная монета.

Самая распространенная из серебряных монет до последней четверти XVII века — акче, «беленькая»; во времена Селима I за один пиастр (куруш) дают 40 акче; в середине XVI века — 50; в 1600 году — 80; в 1630-м — 96; в 1640–1641 годах — от 120 до 125, но тогда же чеканится новая акче, содержащая несколько больше благородного металла, а потому восстанавливается курс: за пиастр — 80 аспров; в 1656 году их соотношение — 1:90; в 1664-м — 1:120; в 1687-м — 1:160. Аспр, теоретически «серебряная монета», содержит медь в большой пропорции. «Эта монета настолько мала и настолько тонка, что ее легко потерять между пальцами»{317}. Переплавка монеты (1700) приводит ее в соотношение 1 пиастра 120 акче. Однако никакая переплавка не может изменить той реальности, что акче в течение не менее чем двадцати лет служит всего лишь разменной монетой, то есть практически вытеснена из денежного обращения несколько более стабильным пиастром.

Однако и пиастр за два века не раз обесценивался. Один шерифи в период с 1510 по 1640 год стоил 1,5 пиастра, но в 1642 году он стоит уже 2 пиастра, в 1669-м — 2,25 пиастра, в 1700-м — 2,5 пиастра. Собственно говоря, подлинный османский пиастр появляется только в конце XVII века: ранее под «пиастром» разумелась имитация той или иной иностранной монеты. Наибольшей популярностью среди многих образцов для подражания пользовался голландский талер с изображением льва под турецкими названиями эседи куруш, эседи и арслани (от арслан — лев). Европейцы эту турецкую монету, имитирующую голландский образец, называли «асселани» или «абукель» (от арабского абу кельб, что значит «отец собаки»). Голландский талер пользовался в Османской империи большим спросом, несмотря на то, что голландцы, как и англичане, оплачивая свои закупки в Империи звонкой монетой, портили ту «звонкую монету», что предназначалась для употребления на Ближнем Востоке: процент примеси к благородному металлу в голландском талере, имевшем хождение на Западе, был равен 30, а в его восточном варианте достигал 40{318}. Другие европейские нации с успехом следовали голландскому примеру, сбывая туркам и арабам порченую монету (часто те же самые арслани), которая тем не менее принималась за полноценную.

Еще более высоко котировался севильский или мексиканский пиастр, пущенный в обращение на Ближнем Востоке итальянскими торговцами из Генуи и Ливорно. Французы тоже использовали севильский пиастр, но лишь вот в каком кругообороте товаров и, следовательно, денег: марсельские коммерсанты закупали в Османской империи товары, оплачивая их испанской монетой; затем они эти товары сбывали за границей, главным образом в Испании, получая за них севильские пиастры, которые тратились потом в Османской империи{319}.

Однако монета эта дорогая, и французы решают пустить в обращение ее восьмую часть (по-турецки — сюмюн, европейцы же это название преобразовали в «темин», или «тимин»), которая первоначально имела большой успех. Но этот успех повлек за собой спекуляцию, что привело к падению ее стоимости с 1/8 до 1/12 пиастра; в конце концов турки запретили ее ввоз в Империю, что, впрочем, не могло помешать недобросовестным коммерсантам продолжать ее ввозить, но уже контрабандой; некоторые из них, чтобы облегчить решение этой задачи, даже предлагали послу Франции де ла Ай комиссионные.