Робер Мантран - Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного

• Название: Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного
• Автор: Робер Мантран
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Культурология
• Год: 2007
• ISBN: 5-235-02803-1

Книга посвящена самому загадочному городу, соединяющему Европу и Азию, — Стамбулу. Наследник древнего Византия, город стал преемником великого Константинополя — столицы самой большой православной империи Средневековья, превратившись в центр империи османов и притяжения мусульман всего мира.

Повседневность Стамбула в его блестящую эпоху, жизнь обитателей дворцов и янычар, деятельность купечества и заботы бедняков ярко раскрывает книга крупнейшего французского историка Робера Мантрана.

---

Хотя представление о том, что посол занимается вымогательством по отношению к своим подопечным, вовсе не лишено основания, нужно все-таки понять и посла, который в отношениях с турецкими властями не раз оказывается, мягко говоря, в деликатном положении. Отнюдь не в его интересах безропотно принимать к уплате те поборы, которые им благоугодно возложить на него. Отсюда — переговоры неофициального свойства, закулисный торг с представителями этих властей, к каждому из которых нужно найти свой подход, и т. д. Далеко не всегда его действия принимаются с должной благодарностью или хотя бы с любезностью, особенно тогда, когда политические отношения между двумя государствами натянуты. К примеру, для того чтобы замять Хиосский инцидент (1681), посол Гийираг должен был поднести ценный дар великому визирю Кара Мустафа-паше и множество подарков непосредственным подчиненным визиря, что обошлось ему в 250 тысяч ливров, даже в 450 тысяч, поскольку первая сумма была взята взаймы, а уплачивать ее приходилось с процентами{308}. В начале Критской войны французский дипломат М. де Варенн был откомандирован посольством для того, чтобы попытаться наладить переговоры между противниками. Распространились слухи, что в целях успеха своей миротворческой миссии он накануне отъезда обзавелся круглой денежной суммой, и турецкие власти, проявив на этот раз вообще-то не свойственное им проворство, решили немедленно проверить дошедшую до них ценную информацию: все ящики в доме де Варенна были вскрыты, и из них была изъята тысяча золотых экю. Великому визирю пришлось проявить всю настойчивость, всю свою железную волю для того, чтобы заставить подчиненных вернуть дипломату похищенное{309}. В 1635 году до Стамбула доносится весть о разгроме турецкого флота, и реакция османских властей оказывается незамедлительной: на иностранных негоциантов налагается штраф в 40 тысяч экю, резиденции послов подвергаются серии обысков — ищут оружие, но вместе с ним уносят все ценные вещи.

Не нужно думать, что присутствие посла влечет за собой для коммерсантов лишь увеличение накладных расходов и прочие неприятности. Еще больших расходов и еще горших бед стоило бы его отсутствие. Прежде всего он — совершенно незаменимый посредник в отношениях его соотечественников с османской администрацией; именно он и никто иной в состоянии добиться самых главных из множества всякого рода «разрешений», необходимых для нормальной коммерческой деятельности, включая разрешение торговым судам плавать в турецких водах, заходить в порты Империи и покидать их. Именно он следит за выполнением капитуляций, именно он прилагает усилия к их улучшению — всякий раз, как подходит срок их возобновления. Он пользуется большим уважением, нежели рядовой консул, и в нормальных условиях (то есть не в периоды кризисов) окружен вниманием и почтением со стороны османов. Наконец, ему предоставлено право личного обращения к властям на самых высоких уровнях, а не только на местном — например к градоначальнику или губернатору провинции. Знаки уважения к нему как к официальному лицу оказываются даже ранее того момента, когда новый посол въезжает в свою столичную резиденцию. Если он путешествует сушей, османское правительство посылает ему навстречу официального представителя-михмандара, который сопровождает его от границы до Стамбула; его путевые расходы, в частности на гостиницы и питание, покрываются османами; ему предоставляются лошади и экипажи для перевозки свиты и багажа. Его вступление в столицу обставляется с великой помпой. Шевалье д’Арвье так описывает въезд нового посла Франции де Нуантеля в Константинополь:

«Кортеж открылся сотней пеших мушкетеров, вооруженных большими мушкетами и кривыми саблями. Во главе их шествовали два трубача француза в ливреях посольства… За ними следовала сотня янычар в парадных колпаках под начальством чаушбаши, одного из своих офицеров, который на колпаке имеет султан, даже три красивых султана, как знак отличия от рядовых. Сотня шау, ехавшая за ними на великолепных лошадях, была вооружена кривыми саблями и булавами; их лошади приковывали к себе взоры как изяществом форм и живостью движений, так и блеском золотого шитья своих чепраков. Затем ехала часть свиты господина де Нуантеля, а с нею, для ее охраны, и восемь янычар. Дворецкий г-на Нуантеля следовал за ними, возглавляя группу из шести камердинеров в камзолах из синего сукна, украшенных серебряными галунами; за этой группой, немного поодаль, ехали на добрых лошадях двенадцать выездных лакеев в ливреях цветов герба их господина с серебряными и золотыми галунами. Потом конюхи турки вели под уздцы двух коней, подаренных каймакамом г-ну де Нуантелю; чепраки лошадей были украшены золотым шитьем и жемчугом, а серебряные стремена — изумрудами и рубинами.

Французские и венецианские переводчики были одеты в атласные камзолы и в мантии ярко-красного цвета, подбитые мехом куницы, и носили очень красивые шапочки. За ними выступали первый конюший каймакама, два офицера сипахи и чаушбаши Великого Господина, рядом с которым ехал воевода Галаты… Четыре богато одетых трубача с серебряными трубами и в расшитых золотом перевязях следовали за ними. А за этими трубачами уже ехали, бок о бок, послы: г-н де ла Ай справа и г-н де Нуантель слева. Под г-ном де Нуантелем был прекрасный конь буланой масти, подаренный ему каймакамом, с чепраком из сукна, вышитого золотом и украшенного жемчугом. Аббат де Нуантель ехал за своим братом в сопровождении свиты из французских дворян — все на великолепных скакунах и роскошно одетые. Далее следовали секретари (посольств) Франции и Венеции, им сопутствовали тридцать дворян, которые сошли с кораблей на сушу только для того, чтобы увеличить собой свиту. Весь коммерческий корпус и вся французская нация верхом на лошадях замыкали шествие, которое длилось полтора часа. Улицы, окна домов, даже крыши были заполнены неисчислимым множеством людей всех религий. Послы прибыли, таким образом, во дворец Франции…»{310}

В таком шествии не было ничего необычного — напротив, при прибытии каждого нового посла великой державы в Стамбул оно повторялось вновь и вновь. Подобный же кортеж проходил по столичным улицам, когда посол отправлялся нанести свой первый официальный визит султану.

Посол постоянно пользовался, помимо прочего, янычарской стражей, которую он, впрочем, должен был содержать — кормить и выдавать жалованье. Если посол выезжал куда-либо за пределы Стамбула (например, в Адрианополь, когда там пребывали султан и великий визирь), экипажи и лошади передавались в его распоряжение.

Первым помощником посла во всей его многотрудной деятельности выступает секретарь, который к тому же в отсутствие шефа принимает на себя его функции, превращаясь в «поверенного в делах»{311}: к примеру, в течение почти всей Критской войны венецианский секретарь Джованни Батиста Балларино обеспечивал ведение дел в посольстве Венеции в Стамбуле. Имеется еще корпус драгоманов — официальных переводчиков родом или из метрополии, или из колонии соответствующей «нации» в Стамбуле, или, наконец, набранных среди местных религиозных меньшинств{312}. Вслед за венецианскими giovani della lingua был создан и французский корпус драгоманов «jeunes de langue», в котором происходила подготовка переводчиков для посольства и консульств. Школа «молодых переводчиков» первоначально была создана во французском посольстве в Стамбуле, а потом перенесена в Париж, где стала ядром «Национальной школы живых восточных языков».

Французская колония

Выходцы из больших европейских стран в Стамбуле, как и в других портовых городах Империи, организованы в «нации» (или, говоря современным языком, колонии). Этот институт весьма древний: венецианцы и генуэзцы объединялись в рамках единой организации, подчиняясь при этом определенным правилам поведения, еще во времена Византии; французы, англичане и голландцы последовали их примеру с конца XVI века. Что касается, например, французов, то они составляют в своей совокупности ассамблею, которая обладает правом, в частности и в провинциальных портовых городах, следить за ходом дел, интересующих всю «французскую нацию» в пределах Османской империи, — особенно за финансовыми делами. Ассамблея ежегодно избирает двух своих представителей, носителей громкого звания «депутатов нации». Однако как раз в Стамбуле их роль, как кажется, менее значительна, чем в провинции. О таких депутатах в османской столице нет никаких известий ранее 1692 года, между тем как, скажем, в Алеппо они действуют с 1623 года. Эти депутаты имеют полномочия ведать финансами «нации» (или, точнее, местной ее общины), что, в общем-то, сопоставимо с функциями торговой палаты. Каждый триместр они передают консулу отчет о балансе поступлений и расходов и помогают ему в основных работах. Однако это общее наблюдение не подтверждается именно в Стамбуле, где личность посла сводит к минимуму роль депутатов.