Кресли Коул - Нет голода неистовей

• Название: Нет голода неистовей
• Автор: Кресли Коул
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Аннотация (не официальная)

Где-то глубоко под Парижем в катакомбах, прикованный цепями к стене, ждет своего смертного часа предводитель Ликанов — Лаклейн Макрив. Ждет смерти, которая не наступит, так как его бессмертие оказывает ему плохую услугу, заживляя раны, наносимые ему огнем преисподни, у врат которой, он томится. Лаклейн не помнит, сколько времени прошло с тех пор, как орда вампиров заточило его в этом месте, но каждый день полон жажды мести и ярости, разрывающей его сердце и распаляющей огонь, что обжигает его тело, еще сильнее.

Временами, слыша отделенные голоса и ощущая смену сезонов, он даже не надеялся ни на что, и особенно почувствовать ЕЕ. Отдаленное присутствие, слабое, но безошибочно близкое. Его Пару. Что делать узнику, словно свет во тьме, ощутившему свою половинку, ту самую женщину, которую ждал уже тысячу лет? Когда та, что он желает и жаждет так близко, способны ли цепи удержать Ликана?!

Она уникальна даже для мистичного мира. Ведь она наполовину вампир / наполовину валькирия. Эммалин Трой. Всю жизнь она жила под бдительным оком своих тетушек. Их забота включала все, вплоть до того, что ей есть, пить и с кем общаться. Все время скрывая свою сущность, в ее сознании никогда не закрадывалось даже мысли возразить их опеке из-за страха перед своей сущностью. Но жестокая судьба, как считает Эмма, решила преподнести ей еще один сюрприз. Дикого, неудержимого, властного Ликана, который, похитив ее, не намеривается впредь отпускать, даже если Возлюбленная вампир для него что-то вопиюще-невозможное. Сущность Лаклейна кричит об обладании, властности, желании к этой хрупкой, нежной вампирше. А для Эммы это кошмар наяву, ведь ранее, заключенная, словно птица в клетку, она не знала жизни в любом ее проявлении, а теперь ей придется познать и страсть, и голод, и силу обладания кем-то, перед кем она с каждым днем все слабее в своем желании.

Небольшое пояснение:

Учитывая, что Лаклейн и его подчиненные родом из Шотландии и говорят с акцентом, переводчицы попытались как-то обыграть это в речи. Потому, встречающееся слово «конешна» и многие другие слова — не является опечаткой.

---

— Ты порезался, — пробормотала она в изумлении.

— Разве?

Эмма облизала губы, стараясь не поддаться соблазну.

— Ты… о, Боже… отодвинься от меня, — прошептала она, жадно глотая воздух.

И уже через мгновение почувствовала его ладонь на своем затылке. Притянув Эмму к себе, Лаклейн прижал ее рот к своему горлу.

Она пыталась высвободиться, сопротивлялась, но он был слишком силен. И она сдалась. Не в силах совладать с собой, она начала медленно облизывать его кожу, наслаждаясь вкусом и тем, каким напряженным было его тело, напряженным — она знала наверняка — от наслаждения.

Издав протяжный стон, Эмма вонзила клыки в его горло и сделала первый глоток.

Глава 25

Когда она начала пить, Лаклейн стиснул ее и, поднявшись, сел на край кровати. Посадив Эмму на колени, он заставил ее оседлать себя.

По тому, как она сладостно цеплялась за него, Лаклейн знал, что Эмма потерялась в ощущениях. Ее локти упирались в его плечи, а кисти были скрещены за его головой. Когда он притянул ее еще ближе, ожерелье холодной тяжестью коснулось его груди.

Она пила жадными глотками.

— Пей… медленнее, Эмма.

Когда она не послушалась, он сделал то, на что, как ему казалось раньше, был просто не способен. Отстранился от нее.

Эмма тотчас же пошатнулась.

— Что со мной происходит? — спросила она невнятным голосом.

Ты пьяна, так что теперь я смогу овладеть тобою…

— Так… странно себя чувствую.

Когда Лаклейн задрал подол ее ночной рубашки, она не воспротивилась. Не остановила его даже тогда, когда он обхватил ладонью местечко между ног. Поняв, какая она влажная, Лаклейн снова застонал. Его возбужденный член готов был прорвать брюки.

Горячее прерывистое дыхание Эммы касалось его кожи там, где совсем недавно были ее губы и зубы. Когда он вонзил палец в ее тугое лоно, она облизала место укуса, затем, тихонько постанывая, потерлась лицом о его лицо.

— Всё кружится, — прошептала она.

Лаклейн чувствовал себя виноватым, но знал, что им нужно сделать это, и не собирался останавливаться. К дьяволу все последствия.

— Раздвинь ноги. Опустись на мою руку…

Она сделала, как он велел.

— Я изнываю, Лаклейн, — ее хриплый голос звучал чертовски соблазнительно.

Она захныкала, когда он опустил голову и провел языком по ее соску.

— Я могу облегчить боль, — выдавил он, расстегивая брюки свободной рукой. Его член вырвался на свободу прямо под ней. — Эмма, мне нужно… войти в тебя. Сейчас я опущу тбя, на себя.

Он начал опускал ее бедра ниже и ниже. Нежно. Ее первый раз. Такая маленькая.

— Я буду брать тебя, пока мы оба не утолим эту жажду, — сказал Лаклейн, не отрывая губ от ее соска. И когда он уже почти прикоснулся к ее влажности, когда почти смог ощутить ее жар, Эмма рванулась прочь и поползла к изголовью кровати.

Раздраженно зарычав, Лаклейн дернул ее назад. Но она начала бить его по плечу.

— Нет! Что-то не так, — ее рука взметнулась ко лбу. — Голова кружится.

Загони зверя обратно в клетку. Он поклялся Эмме, что не прикоснется к ней и пальцем, если она того не захочет. Но ночная рубашка едва прикрывала ее тело, красный шелк на фоне белых бедер, напряженные соски — это все дразнило его, сводило с ума. Лаклейн никак не мог восстановить дыхание… нужна ему так сильно…

Издав очередной рык, он потянулся и швырнул ее на живот. Эмма забарахталась, сопротивляясь. Но он крепко прижал ее к кровати, и обнажил ее аппетитную идеальную попку.

Застонав, он опустил руку на ее округлости — не шлепок, скорее тяжелое прикосновение. С момента их встречи ему приходилось каждый день отправляться в душ. Каждый раз, когда ее запах всё еще был свеж в его голове, а руки помнили тепло ее кожи, желание было неистово сильным.

Эмма ахнула, когда он начал мять ее округлые формы. Этого должно быть достаточно.

Время отправляться в душ.

Эмма всё еще ощущала его руку на своем теле. Это не было ударом или шлепком, скорее — Фрейя помоги ей — посланием, доставленным в столь острой форме.

Что с ней не так? Почему она так думает? Задрожав, Эмма застонала. Зверь в клетке? — так он ей говорил. Что ж, зверь только что вытянул лапу сквозь прутья и отвесил хороший шлепок по ее пятой точке. Это было уверенное мужское прикосновение, от которого ей захотелось растаять. Оно заставило ее извиваться на кровати.

Желание прикоснуться к себе между ног было непреодолимым. Она хотела умолять Лаклейна позволить ей оседлать его. И пока она боролась с этой потребностью, всё ее тело дрожало.

Ожерелье, которое он надел на нее, представляло из себя скорее колье с золотыми цепочками и драгоценными камнями, каскадом спускающимися ей на грудь. Ощущение его тяжести на теле возбуждало и казалось запретным. Когда Эмма двигалась, оно раскачивалось и задевало соски.

Что-то в этом ожерелье и в том, как Лаклейн надел его на нее, говорило об… обладании.

Сегодня вечером он что-то сделал с ней. Кровать вертелась, и все время хотелось… хихикать. Казалось, Эмма никак не могла справиться с собой и перестать гладить свое тело. Появлявшиеся у нее в голове мысли были четкими, но рассеянными и неторопливыми…

Она не знала, сколько еще сможет выносить его прикосновения, не начав молить овладеть ею. Прямо сейчас у нее на языке вертелось только одно:

— Пожалуйста.

Нет! Она уже отличалась от всех членов своего ковена — наполовину ненавистный враг, и просто слабачка в сравнении с тетками.

Что же будет, если пугливая валькирия вернется домой, тоскуя по своему ликану?

Они почувствуют отвращение и разочарование — вот что! Их глаза наполнятся болью. Кроме того, Эмма была уверена, что покорись она сейчас, у нее не останется никакой власти в отношениях с Лаклейном — она сдастся с молящим шепотом. Уступи она сейчас, и уже не увидит дом. Никогда. Эмма боялась, что Лаклейну под силу заставить ее забыть, почему она вообще хотела вернуться.

Кровать завертелась еще неистовее. Озарение нахлынуло на нее, и она нахмурилась.

Он напоил ее.

Ублюдок напился сам… так чтобы она… когда станет пить… Ах, он сукин сын! Она даже не знала, что такое возможно!

Она отплатит ему за это. Невероятно, обмануть ее таким вот образом. Она не могла доверять ему. Он сказал, что не будет ей лгать, но содеянное было в равной степени нечестно.

Раньше она бы просто покорно смирилась, как и во всех других случаях, когда ее желания и чувства игнорировались. Но сейчас она отказывалась. Лаклейну следовало преподать урок. Он должен усвоить, что в какой-то момент прошедших семи дней она превратилась в создание, с которым не стоит связываться.

Когда Эмма в тридцатый раз с его ухода облизнула губы, ей пришла в голову неясная еще мысль.

Порочная, злая мысль. Смутившись, она огляделась, словно бы кто-то мог подслушать ее. Если ему хочется играть грязно, хочется швырнуть ей эту перчатку, она поднимет ее…

Она сможет это сделать. Черт побери, она может быть злой, может.

Смутное воспоминание всплыло из глубин ее памяти. Когда Эмма была младше, она как-то спросила свою тетку Мист, почему вампиры такие злые. Та ответила, что это их природа. Эмма пьяно усмехнулась.

Время вернуться к собственной природе.

Эмму разбудил звонок телефона. За всю историю существования телефонной связи ни один телефон никогда не звучал так раздражающе. Ей хотелось разнести его вдребезги.

Заворочавшись в коконе одеял, Эмма открыла еще затуманенные сном глаза и увидела, как Лаклейн выбрался из кровати и захромал к аппарату.

Вытащив руку, она провела ею по теплому покрывалу. Он лежал здесь, вытянувшись поверх него. Наблюдал ли Лаклейн за тем, как она спит?

Тем временем ликан, подняв трубку, заговорил:

— Он всё еще не вернулся? Тогда продолжайте поиски… меня не волнует. Позвоните мне сразу же, как найдете его, — положив трубку, он провел рукой по волосам. Эмма не могла вспомнить, когда в последний раз видела кого-то столь изможденного, каким сейчас выглядел Лаклейн. Она услышала, как он устало выдохнул, заметила его напрягшиеся плечи. Она знала, что он искал брата, и ей было жаль, что он не знал, где тот находится. После всех этих лет Лаклейн всё еще не мог сообщить брату, что он жив. Эмма сочувствовала ему.

До тех пор, пока не встала.

Тотчас же в ее голове застучали барабаны, и пока она, пошатываясь, шла к ванной, поняла, что во рту у нее совершенно сухо. Чистка зубов и душ немного поспособствовали общему состоянию, но практически ничего не сделали с головокружением.

Из-за него у нее было жесточайшее в мире похмелье — и сушняк, всем сушнякам сушняк. Ее первое похмелье. Если бы он и правда сделал всего лишь глоток — другой, она, не была бы такой пьяной и сейчас не страдала бы от этого похмелья. Прошлой ночью, когда она оделась и снова отправилась исследовать окрестности, всё время, до того момента, как она на рассвете рухнула на свои одеяла, у нее кружилась голова. И пол этого грандиозного замка вертелся. Эмма была уверена в этом.