Брайан Плант - «Если», 2002 № 05

• Название: «Если», 2002 № 05
• Автор: Брайан Плант
• Издательство: ООО "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2002
• ISBN: 0136-0140

ФАНТАСТИКА
Ежемесячный журнал
Содержание:

Брайан Плант. ПОКА Я ЖИВ…, рассказ

Эрл Виккерс. ЛИАНА ВИДЕНИЙ, рассказ

Дмитрий Фионов. ЕСТЬ ВАКАНСИЯ ЧАРОДЕЯ (статья)

Лиз Вильямс. КВАНТОВАЯ АНТРОПОЛОГИЯ, рассказ

Р. А. Лафферти. ДЫРА НА УГЛУ, рассказ

Джеймс Ганн. КРОЛИЧЬЯ НОРА, рассказ

Майкл Суэнвик. СКЕРЦО С ТИРАНОЗАВРОМ, рассказ

Видеодром

*Фестиваль

--- Дмитрий Байкалов. ОСКАР ВСЕВЛАСТИЯ (статья)

*Рейтинг

--- Сергей Кудрявцев. ПО БАНКОВСКОМУ СЧЕТУ (статья)

*Хит сезона

--- Борис Глебов. КАКОЙ НАМ НУЖЕН РОЛЛЕРБОЛ? (статья)

*Рецензии

*Тема

--- Дмитрий Караваев. ВЕСЕЛОЕ РАССТАВАНИЕ С БУДУЩИМ (статья)

Йен Макдональд. ИСТОРИЯ ТЕНДЕЛЕО, повесть

Сергей Дерябин. ПРЕКРАСНЫЙ НОВЫЙ МИР? (статья)

Майкл Коуни. ПТИЦЫ, рассказ

Владимир Борисов. БРЕМЯ ЖЕСТОКИХ ЧУДЕС (статья)

Рецензии

Дмитрий Ватолин. ЛЮБИТЕЛИ БЕСПЛАТНОГО ПИАРА (статья)

Геннадий Прашкевич. МАЛЫЙ БЕДЕКЕР ПО НФ, ИЛИ КНИГА О МНОГИХ ПРЕВОСХОДНЫХ ВЕЩАХ (продолжение эссе)

Курсор

Приз читательских симпатий

Personalia

---

Уинтон отпустил ее пораньше, и я повел Тен в лучший ресторан в Чайна-тауне, где официанты спрашивают, сколько вы намерены истратить, еще до того, как пустить вас в зал.

— Что это такое? Никогда не видела такой еды, — сказала Тен, когда принесли первое блюдо.

— Съешь, тебе понравится, — ответил я как можно убедительнее.

Глядя в стол, она болтала своими палочками в миске с ван-таном[29].

— Я расскажу тебе о Найроби сейчас, — сказала она.

Блюда китайской кухни были дорогими, очень вкусными и подавались в изысканной фарфоровой посуде, но мы почти не ели. Перемена за переменой возвращались в кухню нетронутыми, а Тенделео все рассказывала мне о своей жизни — о церкви в Гичичи, о лагерях беженцев вокруг Найроби, о своей карьере члена преступного сообщества контрабандистов, о чаго, погубившем ее семью, разрушившем ее дом, надежды и едва не отнявшем саму жизнь. Чаго я видел по телевизору, но, как и для большинства обывателей, оно оставалось где-то на заднем плане и почти не влияло на мою повседневную жизнь. Да, я знал, что живое существо, явившееся из другого мира, захватило Южное полушарие, но думал не о нем, а о том, что африканским сафари теперь пришел конец и что бразильцы больше не будут играть в финале Кубка мира. Это было, конечно, очень огорчительно, но тут же я вспоминал, что на будущей неделе надо сдавать отчет за очередной квартал и что ставки по вкладам снова поползли вверх. Подумаешь, какие-то пришельцы! Ну еще один гуманитарный кризис — мало их было, что ли? Правда, я следил за последними часами Найроби — первого действительно крупного города, уничтоженного чаго, но мне стоило огромного труда убедить себя, что это не Брюс Уиллис воюет против мафии и что Голливуд здесь ни при чем. Но когда я наконец понял, что это не кино и что чаго действительно поглотило двенадцать миллионов человек, сердце у меня болезненно сжалось. На моих глазах радужные стены сомкнулись, похоронив под собой небоскребы центральной части Найроби, и я впервые разглядел за эффектными картинками реальные человеческие жизни, реальных живых людей, которые гибли на моих глазах. В отличие от большинства друзей и коллег, этот репортаж вызвал у меня настоящий шок. Теперь же, осознав, что гибельный мрак пощадил одну жизнь, я испытал потрясение едва ли не более сильное. Странно и страшно было думать, что непосредственный участник событий, которые я только видел на экране телевизора, живет рядом, ходит, как и я, по улицам Манчестера.

Ресторан уже готовился к закрытию, когда Тен завершила свою историю рассказом о том, как вместе с другими кенийскими беженцами ее высадили в аэропорту имени Шарля де Голля и как месяцами она пробивалась сквозь препоны и рогатки иммиграционного законодательства Европейского Содружества с его жесткими въездными квотами, пока — изнервничавшаяся, растерянная и бедная, как церковная мышь — дождливым и прохладным английским летом не оказалась в Манчестере.

Когда она закончила, я некоторое время молчал. Любые слова показались бы банальными и незначительными, по сравнению с тем, что я только что выслушал. Наконец я спросил, не хочет ли она зайти ко мне домой выпить по чашечке кофе.

— Да, — ответила Тен. После долгого рассказа ее голос звучал чуть хрипловато и невыразимо привлекательно. — С удовольствием.

Я оставил официантам непомерно щедрые чаевые — так на меня подействовал рассказ Тенделео.

Моя квартира ей понравилась. Больше всего Тен удивили ее размеры. Отправляясь на кухню, чтобы открыть бутылку вина, я оставил девушку на софе, куда она улеглась, широко разбросав руки и ноги, явно смакуя пространство.

— Какой милый дом, — сказала она. — Большой, теплый, красивый. Твой.

— Да, — ответил я и, наклонившись, поцеловал ее. Потом сел рядом, взял Тен за руку и поцеловал красный, круглый шрам на коже, под которым притаился чип.

В ту ночь Тен спала со мной, но мы не занимались сексом. Целомудренная и невинная, она лежала, подтянув коленки к груди и прижимаясь спиной к моему животу. Во сне она часто вскрикивала или всхлипывала, и от ее кожи пахло Африкой.

В конце концов ей все-таки отказали в пособии на жилое помещение, и Тен была в отчаянии. Жилье значило для нее очень много. Вся ее жизнь представляла собой долгий, долгий поиск собственного дома

— безопасного, постоянного, надежного.

— У тебя есть два выхода, — сказал я ей. — Первый: ты можешь бросить работу.

— Ни за что, — тут же ответила она. — Я работаю, и мне это нравится. Почему я должна бросать работу?

Уголком глаза я заметил улыбку Уинтона, протиравшего бокалы за стойкой бара.

— В таком случае, почему бы тебе не попробовать второй вариант?

— Какой же?

— Переезжай ко мне.

Ей понадобилась почти неделя, чтобы решиться. И я понимал, почему она колеблется. Мой дом был безопасным, надежным, большим, но он не принадлежал Тен.

Однако в субботу она позвонила. Не смогу ли я помочь ей перевезти вещи? Я поехал за ней в Сэлфорд. Убогие, холодные комнаты были обставлены мебелью, купленной на благотворительной распродаже, и выглядели ужасно. Воздух пропах наркотиками, в гостиной орал телевизор, который никто не смотрел, из комнат тоже доносилась громкая музыка — каждый слушал свое. Пока Тен собирала вещи, соседи по квартире смотрели на меня так, словно я был неким порождением чаго, а не таким же человеком, как они.

Вещей у Тен оказалось немного — узел с одеждой и узел с кассетами и книгами. Оба отлично поместились на заднем сиденьи машины.

Жизнь с Тен… Как описать ее? Свои книги она поставила на полку и сложила в комод белье. Когда я слушал записи, она всегда подпевала, часто импровизируя, не зная всех слов. Она пользовалась любым предлогом, чтобы зажечь свечи. В ванной она способна была сидеть часами. Аккуратной Тен была даже в мелочах. Свою небольшую зарплату она расходовала очень экономно и никогда не соглашалась взять у меня деньги взаймы. Работала она по-прежнему в «Островах» и каждую пятницу — пела. Всякий раз, когда Тен поднималась на сцену, я восхищался ею так же сильно, как в первый раз.

Говорила она мало, но всегда по существу. Мне она казалась серьезной и бесконечно прекрасной. Улыбалась Тен редко, но когда это случалось, я чувствовал себя так, словно мне в сердце вонзили нож — такой острой была моя радость. Секс придавал нашим отношениям остроту иного рода. Девушке близость со мной давалась нелегко. Вернее, она никогда не отдавалась сексу полностью. Я уверен, что Тен получала от него большое удовольствие, однако ни на минуту не переставала контролировать себя. Удовольствие тоже должно было принадлежать ей, принадлежать полностью. Ни разу она не позволила себе ни вскрикнуть, ни застонать. Должно быть, Тен слишком боялась затаившегося внутри животного начала.

Со стороны она казалась намного старше, чем была на самом деле. И только когда мы выбирались на танцы, та же сила, что овладевала ею во время пения и занятий сексом, выплескивалась, оживляла ее, и Тен снова становилась похожа на нормальную, общительную, остроумную и энергичную восемнадцатилетнюю девушку.

Она любила меня. И я любил ее так сильно, что мои чувства приобрели почти болезненное свойство. Мне нравилось наблюдать за Тен, особенно когда она об этом не подозревала. Я любил смотреть, как она жестикулирует, когда говорит по телефону, как подбирает под себя ноги, садясь на диван перед телевизором, как чистит зубы по утрам. Часто я просыпался по ночам только за тем, чтобы посмотреть, как она спит. Порой меня охватывал безотчетный страх, и я наклонялся к ней, чтобы прислушаться, дышит ли она. Не знаю, чего я боялся… Должно быть, какой-то неожиданности, непредвиденной случайности, которая отнимет у меня Тен.

К холодильнику она прикрепила сделанную со спутника фотографию африканского континента и научила меня, как различать в разрывах облаков крошечные кружочки чаго. Каждую неделю Тен обновляла карту, и я видел, как они сливаются друг с другом.

Так, по кружочкам чаго, я отмерял нашу с Тен жизнь, день за днем, неделю за неделей. Но с каждой неделей родина Тен становилась все меньше. Где-то там далеко, под серо-голубым покрывалом облаков, скрывались ее родители и сестра, и разрастающееся чаго оставляло им все меньше шансов.

Тен ни на минуту не позволяла себе забыть о том, что она не оправдала надежд матери и отца. Ни на минуту она не забывала, что является беженкой. Это сознание и делало ее во многих отношениях серьезнее, взрослее меня. В этом, вероятно, крылась и главная причина ее почти болезненной аккуратности и приверженности порядку. Тен вела себя так, как будто явилась в мой дом ненадолго. Она словно чувствовала: все это может быть отнято у нее без всякого предупреждения.

Ей нравилось готовить для меня по воскресеньям, хотя после этого кухня целую неделю благоухала перцем и кореньями. О том, что от ее стряпни меня неизменно несет, я так ни разу и не признался. Тен с таким упоением крошила, резала, толкла специи, приобретенные в маленьких лавках индусов и выходцев с карибских островов, так весело напевала себе под нос, что у меня просто не хватало на это духа. Когда Тен готовила, я наблюдал за нею из коридора, где она не могла меня видеть. Но когда, неловко опустив нож, она негромко выругалась на календжи и поднесла порезанный палец к губам, я вихрем ворвался в кухню.