Брайан Плант - «Если», 2002 № 05

• Название: «Если», 2002 № 05
• Автор: Брайан Плант
• Издательство: ООО "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2002
• ISBN: 0136-0140

ФАНТАСТИКА
Ежемесячный журнал
Содержание:

Брайан Плант. ПОКА Я ЖИВ…, рассказ

Эрл Виккерс. ЛИАНА ВИДЕНИЙ, рассказ

Дмитрий Фионов. ЕСТЬ ВАКАНСИЯ ЧАРОДЕЯ (статья)

Лиз Вильямс. КВАНТОВАЯ АНТРОПОЛОГИЯ, рассказ

Р. А. Лафферти. ДЫРА НА УГЛУ, рассказ

Джеймс Ганн. КРОЛИЧЬЯ НОРА, рассказ

Майкл Суэнвик. СКЕРЦО С ТИРАНОЗАВРОМ, рассказ

Видеодром

*Фестиваль

--- Дмитрий Байкалов. ОСКАР ВСЕВЛАСТИЯ (статья)

*Рейтинг

--- Сергей Кудрявцев. ПО БАНКОВСКОМУ СЧЕТУ (статья)

*Хит сезона

--- Борис Глебов. КАКОЙ НАМ НУЖЕН РОЛЛЕРБОЛ? (статья)

*Рецензии

*Тема

--- Дмитрий Караваев. ВЕСЕЛОЕ РАССТАВАНИЕ С БУДУЩИМ (статья)

Йен Макдональд. ИСТОРИЯ ТЕНДЕЛЕО, повесть

Сергей Дерябин. ПРЕКРАСНЫЙ НОВЫЙ МИР? (статья)

Майкл Коуни. ПТИЦЫ, рассказ

Владимир Борисов. БРЕМЯ ЖЕСТОКИХ ЧУДЕС (статья)

Рецензии

Дмитрий Ватолин. ЛЮБИТЕЛИ БЕСПЛАТНОГО ПИАРА (статья)

Геннадий Прашкевич. МАЛЫЙ БЕДЕКЕР ПО НФ, ИЛИ КНИГА О МНОГИХ ПРЕВОСХОДНЫХ ВЕЩАХ (продолжение эссе)

Курсор

Приз читательских симпатий

Personalia

---

— Моя семья осталась в Найроби, — сказала я охраннику со сканером, дежурившему у основания рампы.

— Мы найдем ваших родных, — ответил он, проверяя мой иудин чип и сверяя данные со своим списком. — Счастливого пути и всего хорошего.

Я поднялась по металлической рампе в самолет. Русская стюардесса нашла мне свободное место в центральной посадочной секции, довольно далеко от бортовых иллюминаторов. Пристегнувшись ремнем безопасности, я сидела и дрожала до тех пор, пока не услышала, как закрывается грузовой люк и начинают работать двигатели. Только тогда я окончательно поняла, что ничего не могу сделать. Дрожь сразу прекратилась. Несколько раз подпрыгнув на выщербленном бетоне, самолет вырулил на взлетную полосу, и я подумала о том, что вот сейчас что-то произойдет, самолет упадет, и я умру. Умереть я хотела больше всего. Я заслужила смерть, погубив все, что должна была спасти, и сохранив то, что не имело никакой ценности.

Но вот двигатели загудели громче, и самолет начал разбег. И хотя мне были видны только спинки кресел и дверь пилотской кабины, я точно уловила момент взлета, ибо именно в этот момент я почувствовала, как оборвалась последняя ниточка, связывавшая меня с Кенией. Надрывно гудя моторами, самолет нес меня в новое изгнание.

Здесь я, пожалуй, прерву свой рассказ — о том, что было дальше, лучше расскажет другой человек.

* * *

Меня зовут Шон. Это ирландское имя, но я не ирландец. Как вы, вероятно, видите, во мне нет ни капли ирландской крови. Просто моей матери нравилось это имя, к тому же тридцать лет назад все ирландское было в моде.

Боюсь, я не умею рассказывать так складно, как Тенделео. Моя специальность — не слова, а цифры. Так, во всяком случае, считается. Меня можно назвать бухгалтером поневоле. Я хорошо справляюсь со своими обязанностями, но душа у меня к ним не лежит. Вот почему в фирме, где я служу, мне поручают, в основном, всякую случайную работу. Одной из них и был тот афро-карибский ресторан неподалеку от Ченел-стрит. Назывался он «Острова». Меню в нем обновлялось каждый день, атмосфера была приятной, а музыка — просто великолепной. Когда в первый раз я явился туда в костюме и при галстуке, его владелец Уинтон до того обиделся, что я больше никогда так не наряжался. Большую часть времени я просиживал за выделенным мне столиком и просматривал налоговые ведомости, кивая головой или притопывая ногой в такт барабанам или бас-гитаре. Уинтон опробовал на мне новые музыкальные записи, и я сигнализировал ему со своего места, показывая поднятый вверх или опущенный вниз большой палец. В конце рабочего дня Уинт подавал мне кофе с отменным ликером, который он и в самом деле привозил с Ямайки. Я выпивал его и уходил. По-хорошему, стоимость кофе стоило бы вычесть из тех денег, которые Уинт платил фирме, но поступить так значило бы обидеть его, и я не отважился ни поговорить с ним об этом, ни хотя бы отказаться от ежедневной чашечки ароматного напитка.

Однажды Уинт сказал:

— Почему бы тебе не зайти к нам вечером? Будет хорошая музыка, а не это чертово «бум-бум-бум»! Никаких придурочных диск-жокеев — только живая музыка.

Но все мои приятели любили придурочных диск-жокеев и «бум-бум», поэтому я пошел в «Острова» один. В дверях стояла очередь на вход, но швейцар узнал меня и пропустил. В баре нашлось свободное место, где сразу же за счет заведения мне подали полюбившийся «особый» кофе. Музыкальная программа уже началась, и пространство в центре зала было занято танцующими.

Оркестр свое дело знал. Закончив танцевальную часть, соло-гитарист указал на кого-то в толпе, и сразу же на сцену поднялась тоненькая темнокожая девушка, которая обычно появлялась во второй половине дня, обслуживая столики или помогая Уинту в баре. Тихая, невысокая, она почти не бросалась в глаза, если б не чрезвычайно короткая стрижка. Казалось, волосы только-только начинают отрастать после стрижки «под ноль».

Встав у микрофона, девушка смущенно улыбнулась. Потом она запела, и я удивился, что не обращал на нее внимания раньше! Ее медленная и печальная песня была на незнакомом языке, но слова оказались не нужны. Каким-то образом ее голос сумел выразить боль, тоску, печаль разлуки. Бас-гитара и ритм-секция только подчеркивали бездонное горе, звучавшее в каждой ноте. Но это не был плач; в ее интонациях звучало нечто неподатливое и твердое. Она словно говорила: да, я побывала в том месте, о котором сейчас пою — побывала и выжила. Я слушал, и время для меня словно остановилось. Но вот девушка взяла последнюю высокую ноту, которая тянулась, звенела под потолком, плыла вместе с табачным дымом, пока наконец не затихла, как затихает в отдалении крик летящей высоко в небесах птицы.

Несколько секунд зал молчал, потом взорвался аплодисментами. Девушка застенчиво кивнула и, сбежав с эстрады, стала пробираться к бару сквозь толпу, выражавшую свое одобрение свистом и криками. Через пару минут она уже снова разносила напитки и протирала стаканы, такая же незаметная, как раньше, но я уже не мог оторвать от нее глаз. Теперь я точно знаю, что влюбиться на всю жизнь можно за пять минут, и это совсем нетрудно.

Когда она подошла ко мне, чтобы забрать пустую чашку, я сумел пробормотать только что-то вроде «Спасибо» и «Это было великолепно».

Так все и произошло. Так я встретил Тен, сказал ей пару пустячных фраз и влюбился. Произносить ее имя полностью я так и не научился. В послеобеденные часы, когда в баре было совсем мало посетителей, мы сидели за моим столиком и болтали, и каждый раз, когда я пытался назвать Тенделео ее полным именем, она качала головой и музыкально смеялась над тем, как я коверкал гласные звуки.

— Не «ео», а «эй-о».

— «Йо»?..

И снова ее коротко остриженная голова тряслась от смеха. Впрочем, мое имя ей тоже не давалось. Шан — вот как она говорила.

— Не «Шан», а «Шо-он».

— «Щоун»?..

Поэтому я звал ее просто «Тен», что означало для меня «самая лучшая», «самая прекрасная», «самая нежная и желанная». А она звала меня Шан. Кажется, на одном из африканских языков «шан» значит «солнце».

Однажды я спросил Уинтона, что это за имя — Тенделео:

— Я знаю, что она из Африки — это видно по акценту, но ведь Африка большая…

— Разве она тебе не сказала?

— Пока нет. Она скажет, когда будет готова. И, мистер бухгалтер, потрудитесь относиться к Тенделео с уважением.

Примерно через две недели она подошла к моему столику и выложила передо мной несколько стандартных бланков, похожих на карты таро. Это была карточка социального страхования, налоговая декларация, пособие на жилое помещение и прочие документы.

— Говорят, ты неплохо разбираешься в цифрах, — сказала она. — Взгляни, пожалуйста, я что-то не понимаю, почему я должна столько платить.

— Вообще-то, это не моя специализация, но я посмотрю… — Я бегло проглядел карточки. — Ты вырабатываешь слишком много часов в неделю… И они хотят срезать тебе пособие. Это классическое противоречие, заложенное в саму систему нашей социальной помощи. Короче говоря, чем меньше ты работаешь, тем большее пособие получаешь.

— Я не могу не работать, — ответила Тен.

Последней оказалась регистрационная форма Министерства иностранных дел для лиц, подавших заявление на предоставление территориального убежища. Должно быть, она заметила, как мои глаза широко раскрылись от изумления.

— Гичичи? Кения?!

— Да.

Я стал читать дальше.

— Боже мой! Тебе удалось вырваться из Найроби!

— В последний момент.

Я немного поколебался, но все же решился спросить:

— Там было очень плохо?

— Да, — ответила она. — Я была очень плохая.

— Ты?..

— Что?

— Ты сказала: «Я была очень плохая». Что это значит?

— Я хотела сказать: в Найроби было очень плохо.

Наступившее молчание могло закончиться скверно, даже привести

к катастрофе, и я поспешил заполнить вакуум, сказав Тенделео все, что мне хотелось сказать ей уже очень давно:

— Можно мне пригласить тебя куда-нибудь? Когда? А можно сегодня? Когда ты заканчиваешь? Хочешь поужинать со мной?

— Я бы очень хотела, — ответила она.

Уинтон отпустил ее пораньше, и я повел Тен в лучший ресторан в Чайна-тауне, где официанты спрашивают, сколько вы намерены истратить, еще до того, как пустить вас в зал.

— Что это такое? Никогда не видела такой еды, — сказала Тен, когда принесли первое блюдо.

— Съешь, тебе понравится, — ответил я как можно убедительнее.

Глядя в стол, она болтала своими палочками в миске с ван-таном[29].

— Я расскажу тебе о Найроби сейчас, — сказала она.

Блюда китайской кухни были дорогими, очень вкусными и подавались в изысканной фарфоровой посуде, но мы почти не ели. Перемена за переменой возвращались в кухню нетронутыми, а Тенделео все рассказывала мне о своей жизни — о церкви в Гичичи, о лагерях беженцев вокруг Найроби, о своей карьере члена преступного сообщества контрабандистов, о чаго, погубившем ее семью, разрушившем ее дом, надежды и едва не отнявшем саму жизнь. Чаго я видел по телевизору, но, как и для большинства обывателей, оно оставалось где-то на заднем плане и почти не влияло на мою повседневную жизнь. Да, я знал, что живое существо, явившееся из другого мира, захватило Южное полушарие, но думал не о нем, а о том, что африканским сафари теперь пришел конец и что бразильцы больше не будут играть в финале Кубка мира. Это было, конечно, очень огорчительно, но тут же я вспоминал, что на будущей неделе надо сдавать отчет за очередной квартал и что ставки по вкладам снова поползли вверх. Подумаешь, какие-то пришельцы! Ну еще один гуманитарный кризис — мало их было, что ли? Правда, я следил за последними часами Найроби — первого действительно крупного города, уничтоженного чаго, но мне стоило огромного труда убедить себя, что это не Брюс Уиллис воюет против мафии и что Голливуд здесь ни при чем. Но когда я наконец понял, что это не кино и что чаго действительно поглотило двенадцать миллионов человек, сердце у меня болезненно сжалось. На моих глазах радужные стены сомкнулись, похоронив под собой небоскребы центральной части Найроби, и я впервые разглядел за эффектными картинками реальные человеческие жизни, реальных живых людей, которые гибли на моих глазах. В отличие от большинства друзей и коллег, этот репортаж вызвал у меня настоящий шок. Теперь же, осознав, что гибельный мрак пощадил одну жизнь, я испытал потрясение едва ли не более сильное. Странно и страшно было думать, что непосредственный участник событий, которые я только видел на экране телевизора, живет рядом, ходит, как и я, по улицам Манчестера.