Григорий Карев - Твой сын, Одесса

• Название: Твой сын, Одесса
• Автор: Григорий Карев
• Издательство: Маяк
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-7760-0162-5

В основе героической повести события, происходившие в Одессе в годы Великой Отечественной войны. Книга рассказывает об обороне города, борьбе одесского подполья. Она написана на документальной основе.

В центре произведения — герои-партизаны, комсомолец Яша Гордиенко, разведчик и связной, чекист В. А. Молодцов-Бадаев, руководитель отряда одесских партизан, и многие другие — люди мужественные, несгибаемой воли, до последней капли крови преданные советской Родине.

---

Командиру нравился этот горячий, самонадеянный паренек, для которого весь мир казался ярче и острее на вкус, чем для взрослых, и которому не терпелось все попробовать, везде успеть. Чем-то Яша напоминал Бадаеву его юность. Забойщик подмосковной шахты Вовка Молодцов (свою настоящую фамилию, Молодцов, капитан мог произносить только мысленно, будто оставил ее вместе со старым удостоверением там, в Москве) тоже был таким напористым и ушлым. Вовке Молодцову тоже хотелось всегда быть впереди, там, где труднее. Даже стихи писал в ту пору:

Я сегодня иду в забой,
Я сегодня иду, как в бой…

Что ж, характеры, как и алмазы, формируются только при высоких температурах и сверхмощном давлении. Потому, видно, юность всегда и рвется навстречу трудностям… Вот и Яша будто испытывает сам себя на прочность: вишь, весло по руке просит! Ну что же — некоторые основания для самоуверенного убеждения «Я все могу!» у него есть, даже самому Бадаеву не верилось, что можно добыть секретное расписание движения люкс-поезда, а Яша добыл, вот оно, расписание, на столе! И то, что парень хочет сам подрывать поезд и видеть результаты своей работы, Бадаеву тоже понятно: рвется к подвигу… Но подвиги не все одинаковы. Есть подвиг-порыв, когда напряжение всех душевных и физических сил нужно на одно мгновение — вспыхнул и сгорел у всех на виду. И есть подвиг, требующий напряжения этих сил в течение долгих месяцев, а может быть, и лет. На долю чекиста-разведчика приходится самый тяжелый подвиг: быть героем, оставаясь незаметным; делать опасное дело, не ведая прямых результатов своей работы (где-то, кто-то использует твои донесения для эффектного удара по врагу); иметь силы скрывать свои чувства и мысли даже от друзей; иметь смелость вынести гнев и презрение честного патриота, считающего тебя предателем… и, если надо, иметь мужество умереть страшной смертью, не выдав даже своего имени…

Бадаев наклонился к сидевшему рядом Яше, обнял его за шею, ласково потрепал по плечу:

— Потерпи, Яшко, нагуляешь еще тем веслом мозоли на руках. Я знаю: то, что сможет сделать Тамара, ты всяко сделаешь. Но кто сможет сделать то, что сможет Яшко Гордиенко? Ты же себе, вернее, той работе, которую делаешь, цены не знаешь. Смотри: сообщил об офицерском собрании на Маразлиевской — полторы сотни тех офицеров, да еще два генерала с ними, взлетели в воздух вместе со зданием комендатуры; добыл расписание — и полетит сегодня полтысячи фашистских чиновников под откос… А твое сообщение о складе горючего у спиртзавода?

— Да нет уже того склада, — с досадой отмахнулся Яша. — Мы только доложили, как самолеты разнесли тот склад в дым и прах, только горелые бочки валяются. Сам видел. Тут нашей заслуги никакой.

— Э-э, ми-илый! — смеясь, протянул Бадаев. — Видать, придется мне некоторые карты открыть перед тобой.

Бадаев поднялся с каменной скамьи, подошел к нише, зашторенной влажной клеенкой, отодвинул шторку. При тусклом и зыбком свете керосинового фонаря Яша увидел в нише несколько телефонных аппаратов. Бадаев снял трубку с одного из них, велел кому-то принести последние радиограммы.

Яша с явным восхищением следил за каждым движением командира. Был Владимир Александрович так же легок и подтянут, как и тогда, в первый день их знакомства. Хорошо подогнанный ватник, затянутый командирскими ремнями, и темно-синие галифе, заправленные в усердно начищенные сапоги, придавали ему молодцеватый вид, а на чисто выбритом открытом лице и высоком, слегка выпуклом лбу даже сохранился легкий налет загара — словно и не жил этот железный человек вместе с другими партизанами в сырых, лишенных солнечного света катакомбах. Нравились Яше и твердая бадаевская походка, и его уверенные жесты, и манера разговаривать — коротко, четко, словно все катакомбы с их неимоверной путаницей штреков и потайных ходов, все скрытые в них люди были у него на виду.

«Вот такими и были, наверное, все герои — и Дзержинский, и Щорс, и Котовский, и все-все, о ком приходилось читать или слышать от бати, — подумал Яша и невольно одернул на себе старенький пиджачок, поправил кубанку на голове, с досадой посмотрел на свои забрызганные грязью ботинки — Ах, черт, надо было их вытереть хотя бы, прежде чем явиться к командиру! Еще подумает Владимир Александрович, что я неряха какой!»

Ему очень хотелось быть во всем похожим на Бадаева.

Когда принесли папку с радиограммами, Бадаев внимательно просмотрел, взял одну из них, протянул Яше:

— Читай. Это мы передали в центр через полтора часа после того, как связной принес твое донесение. Раньше не могли — выносить рацию на поверхность становится все труднее, за ней охотятся и радиопеленгаторы, и специально оборудованные автомашины, и снайперы, и шпионы, и немецкая разведка. Мы должны быть настороже.

В тексте радиодонесения Яша узнал свое описание склада горючего близ спиртзавода. А дальше шли слова, добавленные Бадаевым:

«На две ближайшие ночи устанавливаем дежурство наших людей. Для наводки самолетов предлагаем сигнальные ракеты с двух сторон в направлении указанного объекта — красная, зеленая, зеленая».

— А это мы получили из центра сегодня, — подал Бадаев новую бумажку.

«Передайте разведчикам благодарность за склад горючего, — прочитал Яша. — Сообщите результаты работы нашей авиации».

— Это твоя работа, Яшко.

— Нет… Эти сведения добыл Шурик Хорошенко. Это его работа.

— Твоя группа. Ты теперь понимаешь, как важны ваши донесения для нас… и для Москвы?

— Ясно, товарищ капитан! — по-военному вытянулся Яша. — Теперь мы им, жабам, дадим жару… Что ж, мне — опять выходить к вокзалу?

— Нет. Тебе на улицах теперь появляться без особой нужды нельзя. Ты — командир комсомольской группы разведчиков, должен беречь себя. Иди, Яшко, домой.

— Домой?

— Да, домой. Сегодня в вашем дворе будет открыта слесарная мастерская Петра Бойко.

— А мастерская тоже, вроде рундучка чистильщика, для близира?

Бадаев молча кивнул головой.

— Наблюдать будете за всем городом. А мастерская нужна для того, чтобы люди к вам могли заходить, не вызывая подозрений полиции и гестапо. Понял? Будете чинить примусы. Разведал кто-нибудь из ребят новый штаб или узнал о намерениях фашистов, о настроениях в городе — где он тебя искать будет? В мастерской. Там и новое задание от тебя получит. А к тебе будет приходить наш связной, забирать сведения и оставлять листовки, сводки Совинформбюро, передавать мои задания. Ребят подобрал надежных? Вот и хорошо! Надо так поставить дело, чтобы весь город у твоих разведчиков был, как на ладони, чтобы мы здесь, в катакомбах, и там, в Москве, обо всем знали вовремя, тогда мы заставим фашистов носом землю рыть. Понял? Ну, и примусы будете чинить для близира, как ты говоришь.

— Но ни я, ни Петро Бойко в слесарном деле — нив зуб ногою.

— Бойко — хозяин мастерской, к ремонту ему руки прикладывать незачем. У него, как командира городского подотряда, своих дел невпроворот. А в мастерской будет заворачивать делами твой брат Алексей.

— О, Лешка сможет! Его на ювелирной фабрике хвалили: золотые руки, говорили. Вот как!

— Знаю, — хитро подмигнул Бадаев. — Ты будешь числиться его помощником, но имей в виду: насчет разведки — с тебя весь спрос.

— Не подведем, Владимир Александрович! Ребята у меня что надо! — вспыхнул Яша, польщенный доверием командира.

— Тоже знаю. Вот только вам бы пару крепких слесарей подобрать в мастерскую, надежных ребят.

— Есть такие, — сразу вспомнил Гордиенко. — Шурик Хорошенко.

— Это который о складе горючего сообщил?

— Точно! Шурик слесарем на заводе работал, а силища в нем — во! — Яша растопырил руки, показывая, какие могучие плечи и грудь у Шурика.

Бадаев улыбнулся.

— Ну что ж, видно, хороший парень.

— И еще Сашу Чикова надо взять.

— Тоже слесарем работал?

— Нет, — почесал затылок Яша. — Работать не работал, но такой смекалистый до техники — ужас! В школьных мастерских все делал. Он сразу сообразит, что к чему, если Лешка покажет. А насчет надежности — будьте уверены, штормовой хлопец.

— Ну вот и хорошо, — снова поднялся с каменной скамейки Бадаев — Вот мы с тобой и подобрали кадры. А теперь пойдем в клуб, наших ребят посмотришь.

— В клуб? — удивился Яша.

— Да, в клуб. У нас тут все есть — и клуб, и библиотека. Твой тезка Яков Федорович Васин обещает даже киноаппарат у румын добыть. Вот только фильмов своих, советских, мы не припасли, а фашистского добра этого нам не надо. Обосновываемся, Яша, надолго. Воевать будем всерьез.

Владимир Александрович убрал со стола карту, взял в углу фонарь «Летучая мышь» и зажег его, а тот, что стоял на столе, прикрутил так, чтобы только не погас фитилек. Все это он делал молча, четкими, привычными движениями. Когда вышли из штабной пещеры, Бадаев сказал в темноту: