Николай Шундик - На Севере дальнем

• Название: На Севере дальнем
• Автор: Николай Шундик
• Жанр: Детская проза

---

Чочой не понимал Сониных слов, но он догадывался, чего от него требуют: «Она хочет, чтобы я сел за черный ящик!»

Слегка подталкиваемый Соней, он все же уселся на стул. Не повинуясь разуму, руки его сами потянулись к клавишам. Однако не успел Чочой прикоснуться к ним, как послышались какие-то странные звуки, поразившие ухо Чочоя своей не­стройностью, и он отдернул руки, словно от огня. На лице его появилось почти болезненное выражение. «Этот пианино за­рычал на меня, как сердитый зверь, — испуганно подумал он. — Рассердился на меня пианино».

Степан Иванович поразился, увидев, с каким болезненным чувством воспринял мальчик этот нестройный звук.

— Да он же музыкант! — заволновался Степан Ивано­вич. — Понимаешь, Соня, он музыкант, хотя, может, и ни разу не держал ни одного музыкального инструмента в руках!

Соня положила руки Чочоя на клавиши, расставила его пальцы в определенном порядке и попросила нажать. Строй­ный аккорд мягкой волной разлился по комнате. Чочой нажал на клавиши еще раз. Аккорд повторился. «Вот сейчас уже не зверь этот пианино. Добрый голос стал у него!» — с востор­гом подумал он, повторяя и повторяя один и тот же аккорд.

Когда Чочой уже лежал дома в постели, он все еще нахо­дился во власти удивительных звуков. Они как будто расска­зывали Чочою о том, что на свете, оказывается, есть так мно­го интересного, так много чудесного, о чем никогда не мог бы он и подумать, если бы не очутился на этом Счастливом бе­регу.

ЧОЧОЙ ПОМОГ

Чочой пришел вместе с Кэукаем на заседание совета пио­нерского отряда. Еще не все было ясно ему, что здесь проис­ходит, но он понимал одно: мальчики и девочки в красных гал­стуках сообща обсуждают свои важные дела, причем не пона­рошку, как в играх, а вполне серьезно.

«О Кэргыле все время что-то говорят, — отмечал про себя Чочой, — помочь ему чем-то хотят, как будто в дом переселить собираются».

Чочой не ошибся. Пионеры на совете отряда говорили о том, что вот уже почти в течение года все их попытки угово­рить Кэргыля перейти в новый дом к внуку Тынэту так и оста­лись без результатов.

— Ничего не выходит! — с досадой сказал Кэукай. — Сильно упрямый старик! Он не только нас, он и комсомоль­цев не слушается. Мой отец много раз ходил к Кэргылю, даже Виктор Сергеевич в его ярангу не раз заглядывал, — все рав­но не соглашается, твердит одно и то же: «Мало мне уже на свете жить осталось. Свыкся с незримыми обитателями оча­га моего, не могу их оставить. Здесь родился я, здесь и умру».

Наступило молчание. Нина Ивановна невесело посмотре­ла куда-то в окно и тихо сказала:

— Нелегко, конечно, старику свое старое жилище оста­вить. Но, если бы он оставил свою ярангу, для его здоровья было бы намного лучше.

— После того как он узнал, что и Чумкель уходил в про­лив, совсем невеселым стал старый Кэргыль, — угрюмо про­молвил Эттай. — Все говорит о том, что сердце его чует гибель сына.

Чочой всматривался в серьезные, сосредоточенные и немно­го грустные лица мальчиков и девочек, которые искренне хо­тели помочь Кэргылю, и опять ему в голову приходила мысль, что это не игра, не пустая забава, — вон даже учительница с ними советуется, как с равными.

— Вот что, ребята. — Нина Ивановна помолчала, что-то сосредоточенно обдумывая. — Попробуем еще кое-что сде­лать... Школьной косторезной мастерской Кэргылю мало, для него нужно личную мастерскую оборудовать, и знаете где?.. В одной из комнат в том доме, где живет Тынэт! Посмотрит Кэргыль на верстаки, на электрическое точило, на станочки специальные — и, как знать, может, забудет свою ярангу и останется жить в доме Тынэта...

Предложение Нины Ивановны ребятам понравилось. Мно­гие из них сходились на том, что не может быть, чтобы Кэр­гыль не променял свою старую ярангу на такую замечатель­ную, настоящую мастерскую.

— Ну, а теперь поговорим о Тавыле, — сказал Петя. — Го­ворить здесь долго не придется. Всем нам известно, что Та­выль учится уже в пятом классе, а еще не пионер. Дело, ко­нечно, не в том, что Тавыль плохой ученик. Дело в том, что отец у него — сами знаете кто. Мы Тавыля тащим в нашу сто­рону, а Экэчо тащит его в свою сторону...

Сразу поднялся спор. Одним казалось, что Тавыль хоть и в пятом классе, но в пионеры ему вступать еще рано, потому что он слишком обидчив, капризен и даже ехидный и совсем не откровенный; другие говорили, что это все пустяки и Тавыля надо принять в пионеры. Спор помогла разрешить Нина Ивановна.

— Конечно, у Тавыля еще есть не совсем хорошие черточ­ки в характере, — сказала она, — но это значит, что коллектив пионеров должен думать о нем, помогать ему. Мы обязаны по­мочь Тавылю победить в себе остатки нехорошего. Нам также следует по-настоящему защитить Тавыля от его собственного отца. Я часто бываю в его яранге, вижу, как он живет, и уве­рена, что отец его обижает. Но Тавыль не любит жаловаться: он очень гордый и, прямо скажем, довольно упрямый. Вот пио­неры и должны подумать о том, как создать ему нормальные условия для учебы...

Когда и об этом разговор был закончен, перешли к Эттаю. Петя встал за столом, нахмурился, для солидности откашлял­ся и, вытащив из стола облитую машинным маслом тетрадь по письму, показал ее пионерам.

— Полюбуйтесь! — промолвил он. — Хорошо полюбуй­тесь! Сколько раз Эттай давал обещания, что тетради его бу­дут чистыми? Вот, можете посмотреть, какая чистенькая тет­радка у Эттая после его обещаний!

Эттай, весь красный, боясь взглянуть в глаза товарищам, усиленно вращал носком своего торбаза. И Чочою стало его очень жалко. Он сказал на ухо Кэукаю:

— Не надо ругать Эттая, он очень хороший! Надо попро­сить чистую тетрадку и помочь ему все переписать. Вот жал­ко, я еще плохо пишу, а то бы сам за него переписал.

Кэукай терпеливо выслушал Чочоя и, улыбнувшись, отве­тил:

— Ничего, Чочой, мы по-другому поможем Эттаю. Так, как ты говоришь, нельзя помогать.

— Расскажи, Эттай, как получилось, что тетради у тебя снова стали грязными? — обратилась к нему Нина Ивановна.

Эттай встал и, по-прежнему не поднимая глаз, забормотал:

— Да вот я сидел, писал... Отец руль-мотор принес, раз­бирать стал. Ну, я тут и забыл про все на свете. Зачем-то тет­радь свою схватил, к мотору полез... Сначала берег тетрадь, в трубочку ее свернул, а на стол положить не догадался. Ко­гда отец попросил смазать мотор маслом, я от радости бросил тетрадь прямо на пол, а потом нечаянно масленку на нее опрокинул... Вот так получилось... Отчистить потом хотел — резинка не берет; утюгом гладил — тоже ничего не вышло.

Эттай еще раз дал твердое слово, что тетради отныне у не­го будут чистыми.

Пионеры разошлись с заседания совета отряда.

Чочой постоял на крыльце школы, посмотрел в конец по­селка, где убого чернела яранга Кэргыля. На белом фоне только что выпавшего снега эта яранга казалась особенно не­приглядной. «Холодно стало, зима началась, — грустно поду­мал Чочой, — а Кэргыль по-прежнему в яранге живет. Поче­му это он в дом переходить не хочет?»

Мальчик уже успел полюбить старика Кэргыля. Да и ста­рик относился к нему с особой теплотой. Разговор у них боль­шей частью шел о Чумкеле.

— Ну-ну, расскажи, еще что-нибудь расскажи о сыне мо­ем, Чумкеле, — обычно просил Кэргыль, доставая из каких-то своих тайников конфеты или пряники. — О Нутэскине тоже рассказывай. Хороший был человек Нутэскин, любил я его, как сына...

Когда Чочой не сразу мог вспомнить что-нибудь новое о Чумкеле, Кэргыль приходил ему на помощь. Так, однажды он попросил:

— Расскажи, какое лицо у Чумкеля сейчас. В глазах моих он молодой совсем, очень на сына своего Тынэта похож. Вот точно таким он был, как Тынэт, когда увезли его на чужую землю.

— Лицо?.. Лицо у него хорошее, — замялся Чочой, — хотя Чумкель сейчас уже совсем как старик... Бородка черненькая у него. А потом, Чумкель когда-то сильно болел страшной бо­лезнью, оттого лицо у него сейчас немного корявое...

— Так, так, — затряс головой Кэргыль, — оспой, значит, болел. Значит, болезнь эта страшная на лице у него свои следы, как волчица на чистом снегу, оставила.

Комната для Кэргыля была оборудована так, чтобы он на­конец покорился и покинул свою ярангу. Старик действитель­но обрадовался мастерской, которая передавалась в его лич­ное распоряжение. Долго он ощупывал инструменты, крутил точила, пробовал, как действуют тиски, станочки. Тынэт ни живой ни мертвый поглядывал на Нину Ивановну, на пионе­ров, ждал, что скажет старик. Но Кэргыль молчал. Только гла­за его за выпуклыми стеклами очков светились как-то по-осо­бенному мягко.

— А свет здесь какой! — не выдержал Тынэт и включил электричество. — Если спать не захочется, работать будешь ночью. Светло, как днем.

Кэргыль быстро повернулся к внуку, окинул его подозри­тельным взглядом и вдруг указал на лежанку: