Элизабет Нокс - Искушение винодела

• Название: Искушение винодела
• Автор: Элизабет Нокс
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-35763-5

Франция XIX века. Юный Собран, сын винодела, знакомится с ангелом, внешне похожим на Иисуса Христа. И все в жизни Собрана складывается удачно: он наследует отцовскую винодельню, женится на девушке своей мечты. Но ангел оказывается падшим. Винодел сходит с ума, повреждается рассудком его жена, а в провинции совершается несколько жестоких убийств юных девушек…

Тонкий интригующий роман погружает читателя в неизведанный мир желания и ярости, страсти и смертельной ревности, сексуального наслаждения и стыда, своеобразной верности.

Писательницу Элизабет Нокс хорошо знают в Новой Зеландии, и это ее первая книга, получившая мировую известность.

---

Встретившись взглядом с Батистом, Собран не ощутил неудобства, он пребывал выше этого. Винодел напоминал себе учтивого гостя на собственных похоронах, ибо, передавая блюдо по чьей-либо просьбе или кладя соль в свое, он ощущал всю тяжесть бремени выбора. Собран выбирал. Ему казалось, будто утеряно равновесие — такой момент, когда человек уже понимает, что бороться поздно и надо лишь смириться с падением. А оно воспоследует — что бы Собран ни выбрал.

Собран то и дело поглядывал на стену. Если б можно было отказаться от жизни, тогда виноделу не пришлось бы использовать воображение и представлять, каким его найдет семья, что они подумают, что ощутят.

Отведав одного блюда, Собран отложил вилку и объявил:

— Мне нужно удалиться по одному делу.

— Куда же, отец?

— До Отуна, не дальше. Недели на две.

Батист спросил, навестит ли он по дороге Селесту. От неожиданности Собран поначалу не знал, что сказать, потом напомнил себе: Батист еще под впечатлением, думает, будто отец завел любовницу.

— Возможно, — ответил Собран, успокоившись.

В суп положили много шалфея, который придал блюду цвет бархатцев. Помидоры, эти большие шары, были ярко-красного цвета. Замечательный цвет… даже пепельный оттенок кожи Антуана и Софи смотрелся великолепно. Волосы Мартина казались золотистыми, как у матери; у Батиста — желтовато-бурыми, отцовскими. Обретшая цвета семья виделась просто чудесной, а стол — праздником, к которому сам глава семьи полностью не принадлежал.

Собран встал из-за стола, вышел, а после вернулся с бутылкой вина. Вытерев с нее пыль о рукав пиджака, он стал снимать печать.

— Что это? — спросил Антуан, осушив собственный бокал в предвкушении.

— «Жодо» тысяча восемьсот шестого из винограда с южного склона.

Собран налил вина Софи, Антуану, их сыновьям, невестке, себе, Батисту и Мартину. Остальные дети, сказал Собран, еще молоды, чтобы им наслаждаться. Те, как и следовало ожидать, обиженно забубнили, но вскоре вернулись к трапезе.

Собран отпил вина. Напиток напомнил ему о многом.

— Виноград для этого вина давили в тот год, когда мне было шестнадцать, — сказал Собран сестре.

Та ответила:

— После мы отжимали южный и северный виноград раздельно только два года. Это лучшее вино отца.

— Которое я распробовал очень рано. Тогда оно пробыло в бутылке всего год. Я украл из погребка две бутылки и напился, потому что вашу мать… — обращаясь к детям, сказал Собран, — не слишком-то впечатлило мое предложение.

— Так это не было предложением, потому она и не впечатлялась, — возразила Софи. — Но выход ты нашел.

— Тогда все было несерьезно, молодо-зелено… я о вине.

— А теперь серьезнее некуда, оно созрело, как любовь, — сказал Антуан, — Так что не смейте мне выговаривать, когда я оближу бокал.

— За что пьем? — спросил Батист.

— За твоего отца, — Собран кивнул Софи, предложившей тост. — За Мартина Жодо, упокой Господь его душу.

— Мне будет сложновато пить за это, — пожаловался юный Мартин, но тут же умолк, стоило дядюшке Антуану пригрозить отнять у него бокал.

Пятью днями позже вернулась Аврора. Сначала она заехала в Кло-Жодо — возвратить Аньес ее семье. Собрана дома не оказалось. Жаль, Аврора истосковалась по нему. До того их общению задавали тон гнев и горечь. Но вот теперь, когда характер Авроры смягчился, друг оказался недоступен.

Через день после возвращения Аврора решила взглянуть, как Собран обустроил под себя арсенал.

Утром, ближе к обеду, она вышла из нового западного крыла шато (новым оно оставалось вот уже добрую сотню лет) и отправилась мимо старинной башни и старого «нового» крыла (остававшегося новым две сотни лет, пока не построили то, которое называлось новым теперь) к муравейнику зданий, отведенных под хозяйство (бродильня и погреба находились в западной части): голубятне, псарне, молочной ферме, конюшням, комнатам конюхов, каретному сараю и комнатам над ним, де прежде размещалась кавалерия Вюйи, которую старый граф передал вместе с пайком императору Наполеону.

На ходу Аврора оглядывалась — не заметили ли ее. Сами собой вспомнились рассуждения матери настоятельницы монастыря, в котором баронесса воспитывалась: о чрезмерном любопытстве как «черте, присущей дочерям Евы». Мысленно Аврора отвечала матушке, что лучше уж проявить это качество, нежели совсем позабыть старого друга и не дать ему прощения.

На солнце гравий разогрелся, будто яйца под наседкой.

Проходя по периметру огорода, Аврора заметила, что овощи все увяли, почти расплавились, словно их поливали кипятком. Надо бы разобраться с этим, но позже.

Открыв ворота и пройдя во двор, Аврора заметила в тени поилки для коней кошку. Животное лежало, растянувшись, как будто умерло. Но тут зверек поднял голову и, взглянув на Аврору, снова лениво улегся на землю. Прильнув ртом к ее соску, спал котенок — недель двух от роду, глазки уже открыты, хвост напоминает пушистый клинышек. Кошку еще до самоубийства завел Леон, а Собран оставил при себе.

Аврора присела погладить ее, затем пошла дальше. Подход к каретному сараю устилал ковер из листьев — не желтых, не коричневых, но пожухло-зеленых. Кроны деревьев редели; листва и овощи смотрелись очень похоже. Глядя на сорняки, на мох, покрывающий теневые стороны стен, Аврора подумала: все приходит в упадок.

Баронесса поспешила в каретный сарай. Там в полумраке отыскала каменную лестницу, но не успела поставить ногу на первую ступеньку, как заметила трех котят: двух черепаховой окраски (как у матери) и одного черненького. Шерсть на загривках всклокочена — это мать спешила унести детей от опасности. Все трое были мертвы.

Аврора взбежала на второй этаж. Дверь в арсенал оказалась заперта. Женщина принялась колотить и звать: «Собран!» Никто не ответил. Аврора перестала стучаться.

Что-то отравило деревья, овощи и котят.

Приложив ухо к двери, Аврора ничего не услышала, но только вначале. Потом засов отодвинули, и стоило надавить — дверь отворилась.

Собран стоял в нескольких футах от двери: босой, в одежде, небритый.

Аврора схватила друга за руки и хорошенько осмотрела: кожа пожелтела, под глазами круги, а дыхание кислое, напоминает по запаху дикий лук — как бывает, если морить себя голодом. В проникающем через открытые двойные двери свете на старом деревянном полу Аврора заметила какой-то мусор. Приняла его сначала за листья, потом увидела, что это мертвые насекомые: цикады и пчелы, мухи и моль. Их трупики, шурша, сбивались в кучки, подгоняемые ветром, который влетал сквозь окно.

На кровати лежал ангел. Аврора поняла сразу: это он источник смерти и увядания.

Она подошла ближе к кровати, чтобы как следует рассмотреть ангела.

Он был прекрасен, как дневной свет. И красота его будто служила источником, образцом красоты большей части людей на земле. От ангела веяло силой — неумолимой, как тот же дневной свет, лишающий блеска шелка.

Аврора спросила:

— Как долго он здесь?

Отвечал Собран очень долго, говоря так, словно никогда не думал снова начать пользоваться голосом:

— Он истек кровью.

— Когда?

— Неделю назад.

Аврора посмотрела на друга.

— Я не уверена, что он мертв, Собран.

— Я видел, как он умирал. Просто тело его не гниет, — Голос винодела был одновременно восторженным и полным ужаса.

Аврора подошла к кровати на шаг ближе.

— Все умирает, — сказала она, — наверное, потому что он не умер. — Набравшись мужества, она дотронулась кончиком пальца до гладкого плеча ангела. — Все еще теплый.

— Я держал его в объятиях.

Аврора даже не пыталась скрыть ужас и других своих чувств.

— Так больше нельзя, дорогой мой, не надо. Вы убьете себя, оставаясь тут.

Собран шагнул было к кровати, но Аврора кинулась ему наперерез и схватила за плечи.

— Собран, умоляю, скажите… или не говорите ничего, мне все равно. Только уйдемте отсюда. Он не мертв, он убивает. Там внизу, на лестнице, лежат мертвые котята, трое, — кошка Леона не успела спасти их. Этот ангел убивает все вокруг себя. И вас тоже! — Она обхватила ладонями его щеки, грубые, вялые, и развернула лицом к себе.

Взгляд винодела остался прикованным к ангелу.

Аврора хотела уже повиснуть у Собрана на шее, расплакаться, но увидела его взгляд, полный безумия или решительности, а может, вместивший в себя и то и другое. Тогда она отпустила друга.

Собран лег на кровать и обнял ангела.

Аврора осталась стоять над ними и изливать душу: говорила о своей болезни, о страхе, заставившем ее заигрывать со смертью. Она рассказала, как бросилась в реку, ища этой смерти, ни на мгновение не испытав отчаяния, ибо отчаяние постигло ее, когда она увидела это. Но Собран должен думать о любящей семье и помнить, что сотворило с его родными самоубийство Леона, а ведь он не был и вполовину так любим и дорог всем, как Собран.