Павлюченков Алексеевич - «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.

• Название: «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.
• Автор: Павлюченков Алексеевич
• Издательство: ООО «Издательство "Собрание"»
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9606-0053-8

Философия нигилизма по отношению к советской эпохе в свою очередь не прошла испытание временем, выступив лишь в качестве идеологического сопровождения кризисных процессов в обществе. Актуальность опыта КПСС не исчезла с поражением коммунистической доктрины. Обращение к истории периода советского коммунизма говорит о том, что для него были присущи те же традиционные противоречия, которые изначально определили феномен российской цивилизации и ее устойчивое своеобразие. Книга содержит конструктивную критику политической истории большевистского периода. Проводится анализ исторических оснований системы советского коммунизма и ее связи с современными проблемами государственного строительства.

Для всех интересующихся историей России начала XX века.

---

Революция принципиально не изменила экономический уклад России, но сильно гипертрофировала специфику политического строя, так сказать, обнажив его до «костей», и очень сказалась на социальной структуре страны. В целом, упрощение социальной структуры нации явилось мучительным способом оздоровления ее генетической основы и решением приоритетного вопроса о ее самосохранении. Но вместе с тем, это неизбежно повлекло за собой примитивизацию общественной и частной жизни практически во всех проявлениях, сопряженной с одиозным расцветом системы государственного абсолютизма, которая отчасти была вынуждена своим грубым функционализмом компенсировать утраченные необходимые элементы современной культуры.

В революции массы выступили против одряхлевшей и паразитической элиты. Когда политику начинают творить массы, это само по себе является симптомом, свидетельством полного разлада старой системы, уже не способной исполнять свою функциональную и репродуктивную роль. Масса сметает одряхлевшее здание и вновь закладывает очередной цикл общественного строительства. Однако масса в своей политической активности не знает промежуточных форм, ей свойственны только крайние проявления. Ее программа включает жестокую месть своим бывшим эксплуататорам, старой элите, оказавшейся в беспомощном состоянии и здесь сентиментальности не бывает. В 1917 году охлократия проделала быстрый путь от анархической разнузданности до поддержки государственного радикализма, который постепенно стал прибирать к рукам стихию масс.

Характерно, что российская эмиграция, как и вообще Запад, не понимали органической взаимосвязи массы и власти в советском государстве и, замечая лишь внешние проявления диктаторского произвола над населением, абсолютизировали противоречия между ними. Эмигрантская пресса была полна ожиданиями скорого социального взрыва в стране против «коммунистической деспотии». Отсюда следовали ошибки, разочарования и, порой, расплата с жизнью. Осенью 1927 года на громком процессе пяти монархических террористов, поверивших в эмигрантские иллюзии и перешедших границу с искренним стремлением помочь народу сбросить ненавистное коммунистическое иго, один из подсудимых признался, что на него произвело самое гнетущее впечатление враждебное отношение к нему со стороны крестьян, когда его вели чекисты после ареста. Коммунистическая власть была жестока и требовательна, но она была «своя», а эти оставались «чужими». Совсем чужими, от которых не нужно было ни милостей, ни жертвы. Результат полнейшего отчуждения высших слоев дореволюционного общества от народ- ной массы и источник их изгнания.

В 1924 году из Воронежа сообщали в Москву, что с мая в губернии усилилась рассылка по почте из заграницы по адресам сельхозкооперативов, волсоветов и отдельных лиц монархических воззваний и листовок, навроде «Беседа Великого князя Николая Николаевича с американскими журналистами». Из белградского монархического центра присылается орган русского национально-государственного направления «Старое время», из Нью-Йорка — орган Союза единства Руси «Правое дело». 7 ноября в Калаче и Борисоглебске появились написанные от руки воззвания монархического содержания «К угнетенному крестьянству» за подписью «Штаб обороны Юго-России». В Калаче одно из таких воззваний было зачитано партийцами местному населению, встретившему его общим смехом[420].

«Социалистический вестник» в № 1 за 1927 год приводил слова одного приезжего из Советского Союза, который утверждал, что идея демократии дискредитирована в СССР. «Я нигде, кроме узких кругов социализма, не встречал защитников идеи демократии и протестов против политической монополии ВКП(б). Всеобщий протест направлен не против диктатуры, а против ее содержания».

На облик общества накладывает неизгладимый внешний отпечаток природа тех сил, которые призваны историей возглавить преобразование общественных отношений. Несмотря на свою отточенность и крепость булата, приобретенную в годы гражданской войны, советское государство еще долго сохраняло на себе следы грубости и варварства своей охлократической первоосновы. Этому способствовали и война, и террор, и истребление элементов культуры, накопленной старой системой. Новое государство возникло не из воздушной морской пены в лучах нежного рассвета, оно появилось в отблесках зарева пожара из дремучих, черноземных слоев народной массы и еще долго пыталось безвкусно украшать себя блестками народной простоты и утопической идеологии. Сложился некий цивилизационный феномен, в котором гармонично переплелись абсолютизация политической системы и массовизация (квазидемократия) общественной жизни.

Развитие государственного регулирования в обществе неизбежно приводило и к развитию бюрократизма, и тут уже ничего не могли поделать даже лучшие образцы культуры и высшее образование. Зарегламентированность течения советской жизни резко увеличила показатели бюрократизации аппарата управления. Тот же Орджоникидзе в речи на 15-й московской губпартконференции приводил пример, что количество входящих и исходящих бумаг в год в вол— и райисполкомах колеблется от 10 до 30 тысяч. В то время как в царское время в волостном управлении их имелось только 3 тысячи, то теперь такое количество набирает один сельсовет. По этому критерию следовало признать, что бюрократизм в СССР принял размеры вдесятеро большие по сравнению с царской Россией.

Однако важнее было, конечно, качественное отличие бюрократизма советского от бюрократизма царского. При царизме бюрократический аппарат во многом испытывал ограничения со стороны самого самодержавия, а также от других могущественных социальных групп в обществе. Бюрократия была «при» государстве, она была своеобразным общественным классом, чьим характерным признаком являлась добыча жизненных средств путем продажи государству своего труда, затрачиваемого на выполнение различных функций государственного строительства и управления. Советская партийно-государственная бюрократия была избавлена от необходимости заискивать перед капиталом и предлагать себя государству, она стала самовластна. При большевиках она, можно сказать, и стала самим государством, она приучилась смотреть на страну как на собственную вотчину, доставшуюся ей в безраздельное пользование навеки. Поэтому ей с ее культурным багажом не казалось вопиющим и бесстыдным переименование вековых названий городов и улиц своими собственными и другими чужими и непонятными для народа России именами.

Бюрократия всегда и везде жила продуктами производства других классов, с которыми у нее не было органических духовных связей. Но надо отдать должное большевикам, которые упорно пытались смягчить бюрократическое самовластье и сблизить его с рабоче-крестьянской массой. Большевики, обновив государственную бюрократию, заметно, но ненадолго сроднили ее с почвой, однако это же возымело и обратные последствия, ибо тот «чернозем», который притащили на своих сапогах в госаппарат выходцы из низов, подпортил его прежний лоск и цивилизованность. Ленин имел все основания жаловаться на бескультурье и отсталость масс как на причину недостатков советского аппарата. Вначале в советской машине процветали почти что патриархальные нравы. Но постепенно это обращение к «кухаркам» за помощью в государственном управлении утратило свою актуальность. Аппарат начал «приходить в себя», обретать черты устойчивости и преемственности. Коммунистическая партийная структура стала выполнять те социальные функции, которые ранее выполняло дворянство и монархия в государстве, проводила отбор, воспитание и продвижение кадров вверх по служебной лестнице, обеспечивала преемственность государственной системы, служила гарантией ее стабильности. В этом никогда бы не признались конструкторы советской системы, но это было то шило, которое невозможно утаить. В 1923 году в Воронежской губернии по Новохоперскому уезду циркулировали слухи, что после 25-летнего юбилея РКП(б) все коммунисты со стажем до 1917 года станут дворянами[421].

По мере укрепления и совершенствования советского госаппарата его собственно «советский» низовой элемент постепенно отходил в тень. Конституция РСФСР от 11 мая 1925 года санкционировала то, что уже свершилось в действительности. Она лишила Советы прав высшей местной власти и наделила таковой их исполнительные комитеты, которые уже полностью встроились в вертикаль государственной власти.

Наряду с этим происходила профессионализация аппарата. По данным на 1922 год получалось, что в составе волостных исполкомов было всего 3,9 % профессиональных «служащих», т. е. тех, кто был чиновником и до революции. Остальные являлись выходцами из рабоче-крестьянской массы. В 1923 году «служащих» было уже 7,7 %; в 1924/25 — 12,4 %; в 1925/26 — 16,1 %. Среди председателей волисполкомов в 1924/25 году застаем 38,4 % профессиональных чиновников, а в 1925/26 — уже 43,4 %[422]. Те же самые тенденции профессионализации аппарата наблюдались и на губернском уровне. В 1924/25 году в губисполкомах было 14,7 % старых и 75,1 % новых чиновников[423].