Павлюченков Алексеевич - «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.

• Название: «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.
• Автор: Павлюченков Алексеевич
• Издательство: ООО «Издательство "Собрание"»
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9606-0053-8

Философия нигилизма по отношению к советской эпохе в свою очередь не прошла испытание временем, выступив лишь в качестве идеологического сопровождения кризисных процессов в обществе. Актуальность опыта КПСС не исчезла с поражением коммунистической доктрины. Обращение к истории периода советского коммунизма говорит о том, что для него были присущи те же традиционные противоречия, которые изначально определили феномен российской цивилизации и ее устойчивое своеобразие. Книга содержит конструктивную критику политической истории большевистского периода. Проводится анализ исторических оснований системы советского коммунизма и ее связи с современными проблемами государственного строительства.

Для всех интересующихся историей России начала XX века.

---

Введение ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ЭПОХ КОНСТАНТА ИСТОРИИ

Смысл любой революции:

общество ищет свою новую элиту.

А.Дж. Тойнби

Несмотря на вечные упреки в относительности своего знания, гуманитарная мысль в лучшие времена всегда оставляла образцы необычайно точного проникновения в проблемы современности и видения будущего. Проблема скорее заключается в прикладном значении знания. Гуманитарная наука может меньше, чем от нее ожидает общество, и дело здесь не в науке, а в природе самого общества. Давно, на самом высоком уровне было замечено, что «пророк не имеет чести в своем отечестве». Кто будет слушать, когда «истина» противоречит могущественному «интересу»?

Один из русских последователей Гегеля задолго до реальных событий предсказал: «Слабые, хилые, глупые поколения протянут как-нибудь до взрыва, до той или другой лавы, которая их покроет каменным покрывалом и предаст забвению летописей. А там? А там настанет весна, молодая жизнь закипит на их гробовой доске, варварство младенчества, полное недостроенных, но здоровых сил, заменит старческое варварство, дикая свежая мощь распахнется в молодой груди юных народов, и начнется новый круг событий и третий том всеобщей истории. Основной тон его можно понять теперь, он будет принадлежать социальным идеям. Социализм разовьется во всех фазах своих до крайних последствий, до нелепостей, тогда снова вырвется из титанической груди революционного меньшинства крик отрицания и снова начнется смертная борьба, в которой социализм займет место нынешнего консерватизма и будет побежден грядущей, неизвестной нам революцией». Так писал Герцен в первой половине XIX века. Тогда это казалось дерзким фантазерством: что могло быть незыблемой николаевской монархии? Однако в начале XXI века нам уже известно даже то, какой революцией оказался побежден социализм, развившийся до своих крайних и нелепых последствий.

Советская доктринальная идеология в последний свой период представляла собой некий заповедник, где царили какие-то динозавры, которые несли свои каменные яйца и пытались всех уверять, что именно они являются самыми прогрессивными существами на земле. Историки должны выразить признательность либералам за то, что они теперь свободны от необходимости писать о «гегемоне», «самом прогрессивном классе общества» и его всемирно-исторической роли. Минули те времена, когда невозможно было говорить даже об унавожении земли, не сославшись на «святое писание». Но вместе с тем, историки в своей работе могут опираться только на понимание традиционных оснований отечественной политической культуры, с которыми либерализм имеет глубокие противоречия.

Всемирная история содержит немало свидетельств того, что упадок того или иного государства сопрягался с повышенной активностью внутренних и сверхзаинтересованным участием внешних сил в делах государства под самыми благопристойными предлогами. Смысл современной планетарной борьбы за «демократию» во многом аналогичен событиям XVII века, когда Франция стремилась раздробить Германию в период Тридцатилетней войны под лозунгами «восстановить свободу Германии». Франция непосредственно вмешивалась в немецкие дела во имя немецкой «свободы». Значение Вестфальского мира в 1648 году заключалось в том, что он окончательно установил внутренний строй Германии и закрепил ее политическое распыление. Самый опасный из противников Франции — Священная Римская империя фактически перестала существовать. Торжествовала «исконная немецкая свобода» в Германии, «политическая свобода» в Италии. Другими словами, были достигнуты политическое распыление и беспомощность этих центральноевропейских стран, с которыми Франция могла отныне делать все, что ей угодно. Равным образом в XVIII веке в бывших когда-то сильными государствами Швеции и Польше иностранные державы приобретали влияние деньгами, раздавая их среди ограничивающих королевскую власть учреждений, подкупая сановников и политиков. Россия, Австрия, Пруссия постоянно договаривались о поддержании существующего порядка в Польше, чтобы она оставалась неизменно слабой. Так, вводу иностранных войск и началу расчленения Польши предшествовали требования Петербурга и Берлина к Варшаве по поводу равноправия диссидентов и сохранения «либерум вето» в польской конституции.

Кто-то из естественнонаучных авторитетов однажды заметил: нет правды о цветах, есть наука биология. Это тысячу раз справедливо в отношении общественных дисциплин. Смена идеологии и воззрений на историю советского периода в 90-е годы XX века была вызвана главным образом тем, что бюрократия сочла за благо стать собственником тех богатств, которыми она распоряжалась от имени всего общества. В очередной (третий) раз в истории России произошло разделение институтов государства и собственности. Следовательно, необходимо было представить дело так, что все, что было непосредственно до этого, либо в лучшем случае неразумно и утопично, либо просто преступление. В основе современных популярных взглядов на историю лежат интересы новых собственников национального богатства, и, что немаловажно, подкрепленные непобедимыми потребительскими устремлениями демоса. Как жалуется сатана у Саади, явившийся к поэту в образе юноши: «Ты видишь, не так уж я плох. Во мне безобразного нет ничего, но кисти в руках у врага моего». Благодаря социальному заказу в последний историографический период у большевиков, подвижников советской эпохи, вновь появились рога и копыта, отрос хвост.

Историография разоблачительства была уместна, когда требовалась идеология, которая бы освящала раздел национальной собственности, но она непригодна, когда вновь выясняется необходимость отстраивать и модернизировать материальную базу общества. В России этим всегда занималось государство. Маркс говорил, что если бы не существовало акционерных обществ, то не было бы и железных дорог в Европе. Акционерные общества — есть мягкий западный вариант концентрации капитала на национальные задачи. В России это всегда обстояло иначе. Можно сколько угодно обращаться за примерами к опыту других государств, но отечественный исторический опыт говорит об одном — концентрация капитала и труда для решения задач модернизации в национальном масштабе была возможна только при условии непосредственного участия государства.

Взвешенная оценка дореволюционного, романовского периода пришла к нам уже после того, как стало формироваться критическое отношение к советскому периоду, явившемуся отрицанием эпохи Империи. Точно так же удовлетворительная для науки точка зрения на советские времена станет возможной лишь после того, как будет очевидным образом критически раскрыто содержание и характер периода, явившегося снятием противоречий и отрицанием советского коммунизма.

Взгляды на историю переменчивы: одно поколение считает, что вопрос сдан в архив, но вырастает новое поколение, и старая тема предстает для него в ином свете, появляются иные суждения. Историография по инерции занимается тотальной критикой советского опыта, не замечая, что жизнь в рабочем порядке уже устанавливает связь современного периода с эпохой советского коммунизма, выстраиваясь в русле политики мягкого этатизма. После критики опыта КПСС с точки зрения идеи наметился переход к позитивной критике самой идеи с точки зрения потребностей практики. От отрицания опыта к признанию его необходимости. Объективно очередная задача современной исторической критики заключается в определении фундаментальных предпосылок как всей эпохи советского коммунизма, так и ее наиболее выдающихся периодов; в выяснении причин, скрывающихся не только в историческом прошлом России, но и в социальном укладе советского общества.

Обычно готовые и безапелляционные суждения по предмету излагают те, кто имеет поверхностные знания, за которыми не стоит сомнение в истинности сказанного. Сомнение приходит тогда, когда знание приобретает признаки полноты, то есть становится противоречивым. Противоречие есть признак завершенности цикла познания. Критика советской системы и советского исторического опыта есть явление о многих головах и среди этих голов есть много более азартные и менее уравновешенные, нежели того требует научная историческая мысль. Речь идет об абсолютно непримиримых критиках и безжалостных судьях советского строя и коммунизма в принципе. Если вести с ними разговор на основе только интересов беспристрастного знания (исключая соображения о «народном промысле»), то очень уместно привести размышления знаменитого французского историка Жюля Мишле. Как видно, аналогичные проблемы уже появлялись в поле зрения наследников Великой французской революции сто пятьдесят лет назад.