Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств

• Название: Сто тысяч Королевств
• Автор: Н. Джеймисин
• Жанр: Фэнтези

Йин Дарр — изгнанница с варварского Севера, энну своего народа. Когда же при загадочных обстоятельствах умирает её мать, девушку неожиданно призывают в высокий Небесный город. Здесь её ждёт шокирующее известие — теперь она Наследница Престола.

Но трон Ста тысяч Королевств — не столь простой приз, как кажется; Йин против воли втянута в порочный круг противоборства за власть… вместе с парочкой свежеиспечённых родственничков. И чем дальше заводят Йин интриги королевского двора, тем ближе она к убийцам матери — и очередным фамильным скелетам. Теперь, когда судьба мира зависнет на волоске, она познает, каков он, смертоносный узел любви и ненависти, свитых воедино, — богами и смертными.

---

— Да будет так, — сказал Вирейн, и все ступили во врата солариума, направляясь к игле главного шпиля, маячившей вдалеке.

27. Церемония Правопреемства

В навершии узкой как шпиль башни оказалась, как бы поточнее выразиться… назовём это комнатой.

Заключённая в стекло смотровая площадка, подобно гигантскому прозрачному куполу. Если б не слабое отражённое поблёскивание со всех сторон, можно было подумать, что стоим мы не где-нибудь, а на открытом всем ветрам воздухе, вознесясь на островершье узкого как игла шпиля, рваную скольчатую грань. Абсолютная идеальная окружность пола (в отличие от прочих дворцовых комнат, что мне довелось повидать за последние две недели) была из той же самой белесой плоти, как и все остальные Небеса. Священный круг Итемпаса, вот чем было мечено это место.

Уровень, возвышающийся почти над всем белоснежным массивом дворца. Под этим необычным углом для зрения запросто можно было разглядеть (мельком, правда) и внешний двор — виднеющийся отсюда среди зелёного пятна дворцового Сада, и выступ Пирса. Никогда прежде с такой отчётливостью до меня не доходило, что истинная форма Небес — две сомкнутые дуги. Круг. Циркус. Жухлая земля же внутри дворца вздымалась чернозёмом, смыкаясь вкруг нас гигантской выпуклой чашей. Круг за кругом, круг в круге… воистину, священная пядь.

Лобное, жертвенное место.

Декарта стоял напротив входа, лаза в полу. Тяжело опираясь на свою мастерской работы трость — даррийскую, чернодревную трость, — без которой, вне всякого сомнения, ему ни за что было бы не добраться сюда, крутой спиралью винтовой лестницы, ведущей в клеть. Выше, за спиной его, хляби предрассветных облаков укрывали небо, сбившись то тут то там в хлипкие гроздьи, либо колыхаясь зыбунами худой ряби, подобно тонким нитям драгоценных перлов. Серая, безобразно серая хмарь, точь в точь, как моё парадное облачение, — кроме как на восточной кромке небосвода, где облачная гряда наливалась цветом, накаляясь бледной желтизной.

— Быстрее поторапливайтесь, — приказал Декарта, кивком отправляя нас внутрь, к центру замкнутого контура площадки. — Релад сюда, Скаймина напротив. Вирейн — ко мне. Йин — здесь.

Беззвучно повинуясь, я шагнула, вставая пред незатейливым белым постаментом, взраставшим из пола, — высотой, как раз мне по грудь. На извершии красовалось отверстие, шириной где-то в ладонь, не больше; скважина, ведущая не иначе, как к подземному зиндану. В воздухе над нею, в паре пядей от дыры, свободно парил крошечный тёмный сгусток. Ссохшееся, безобразное нечто, вблизи донельзя схожее с обжимком грязи. Неужто это и есть пресловутый Камень Земли? Это?!

Оставалось утешать себя тем, что, на худой конец, хоть тот бедолага, мучимый внизу, обрёл всё-таки свою смерть.

Декарта приостановил речь, хмуро посматривая поверх меня, на Энэфадех, стоящих за моей спиной.

— Ньяхдох, можешь занять своё привычное… место. А касаемо прочих — не припоминаю, что приказывал вам заявиться сюда.

Удивительно, но за них ответил Вирейн.

— Они могут сослужить нам хорошую службу, милорд. Быть может, Небесному Отцу придётся по нраву видеть детей его, даже этих… предателей и изменников.

— Ни одному отцу не доставит удовольствия лицезреть детей, отвернувшихся от него. Обвиняющих его. — Пристальный взгляд Декарта переметнулся, застыв, ко мне. Хотела бы я знать, кого он видит там, меня саму или одни лишь глаза Киннет на моём лице?

— Я хочу, чтобы они остались здесь, — подала голос.

Неизменно холодное лицо уставилось на меня, не поменявщись ни йоту, разве что жёсткой складкой легли и без того тонкие губы.

— Хороши ж твои друзья, раз пришли полюбоваться на твою смерть.

— Было бы куда как тяжелее встретиться с нею лицом к лицу без их на то поддержки, дедушка. А как насчёт Игрет, сознайтесь, вы и её умерщвляли одну-одинёшеньку? Или дозволили хоть кому-нибудь быть рядом?

Он резко распрямился, на редкость странный для него жест. Впервые я увидала тень истинного дедова облика, человека, коим он некогда был, — высокого и надменного, как всякий Амн, и угрожающе внушительного, как моя матушка; я вздрогнула как от удара, обнаружив наконец это щемящее сходство. Разумеется, ныне рост лишь подчёркивал его болезненную худобу и нездоровую бледность.

— Я не намерен объясняться перед тобою, внучка.

Я невыразительно кивнула. Краем глаза я выхватывала выжидательно-следящие взгляды, окружающие меня со всех сторон. Тревожный и беспокойный — Релада, раздражённый и досадный — Скаймины. Вирейн… дознаться, о чём думает скриптор, было невозможно; но то, с какой силой он буквально пожирал меня глазами, малость озадачивало. Впрочем, со временем было худо, чтобы задумаваться ещё и об этом. Оставалась, пожалуй, последняя возможность выяснить, отчего погибла матушка. Я по-прежнему уверилась, что это дело рук Вирейна; хотя большей бессмыслицы и выдумать было нельзя: скриптор любил её. Но, действуй он согласно приказам Декарты…

— Вам нет нужды объясняться, — ответила я. — Мне по силам догадаться и самой. Будучи молоды, вы адски напоминали этих двоих… — Я махнула рукой в сторону Релада со Скайминой. — Себялюбивый, жаждущий наслаждения, безжалостный. Жестокий. Но не столь бессердечный, как они, не так ли? У вас была жена, Игрет, и вы обязались заботиться о ней, и заботились, прежде чем ваша мать не назначила её вам в жертвы, и не пришёл священный час. Но власть вы любили не в пример больше и оттого согласно пошли на сделку. Вы стали главой клана. А ваша же дочь — заклятым врагом.

Губы Декарты кривовато дёрнулись в уголках. Не могу сказать, был ли то признак волнения, или каких иных чувств, — или приступа беспомощного паралича, что, казалось, вновь и вновь ввергал его в пучину боли.

— Киннет любила меня.

— Любила, да. — Такова уж была моя матушка. Любя и ненавидя одновременно, то пряча, то восжигая свои чувства. Арамери, как сказал Ньяхдох, она была истинной Арамери. Лишь цели её были… отличны.

— Она любила вас, — сказала снова, — а вы, полагаю, убили её.

Теперь, я была уверена, лицо старика уж точно скривило от непереносимой боли. Мгновение холодное удовлетворение полнило моё сердце. Но не более, чем… Война была проиграна; что могла значить ещё одна ничто жная схватка? Мне надлежало погибнуть. Я собиралась умереть. Я шла на смерть. Однако ж смерть моя несла желанное… исполняла желания столь многих — моих родителей, Энэфадех, мои собственные… — но, глупо было бы лгать себе самой, стоя на краю пропасти. Я не могла ни смотреть в лицо правде. Сердце моё было полным-полно от обжигающего страха.

Пересилив себя, злясь на собственную трусость, я развернулась поглядеть на Энэфадех, рядком сгрудившихся за мною. Кирью, по любому, бы не пожелала даже встретиться со мной глазами; в отличие от Закхарн, та отвесила почтительный кивок. Сиех… мягко и нежно промурлыкал что-то по-кошачьи, похоже, не меньше меня тяготясь этой мучительной бесчеловечностью. Слёзы ожгли глаза. Как безрассудно. Как глупо. Даже не будь мне судьбой предназначено умереть здесь и сейчас, кем бы я была для него? Невзрачной мелочной вехой на пути? Короткой запинкой в бессконечно долгой жизни? Но даже теперь, на пороге собственной смерти, мне всё равно ужасно не хватало Сиеха.

Наконец, я взглянула на Ньяхдоха, осевшего позади на одно колено, в обрамлении клубящихся серой хамарью вихрей волос. Разумеется, им не составило бы труда принудить падшего силой опуститься на колени, здесь, в святилище Итемпаса. Но он высматривал меня, а не самый краешек блеклого неба, наконец озаряющегося с востока рассветом. Я ждала, что на лице его стынет маска безучастия, но нет, как бы ни так. Стыд и скорбь, и разгорающаяся приступом ярость, что дробит на осколки планеты, пламенели в его глазах, — наряду с чувствами иного толка, чересчур обессиливающими, устрашающими, чтобы назвать их поимённо.

Могла ли я доверять увиденному? Посметь довериться? Рискну ли я? Он обретёт, после всего, небывалую мощь. Вернёт некогда отобранное. Что стоило ему ныне разыгрывать влюблённость, побудив меня, тем самым, покорно и дотошно следовать каждой точке их планов?

Снедаемая болью, я уткнуда в пол глаза. Кажется, я столько пробыла в Небесах, что более не в силах довериться даже самой себе.

— Я не убивал твою мать, — произнёс наконец Декарта.

Пошатнувшись, дрожа, я обернулась к нему. Он шептал так тихо, что на секунду мне вздумалось, что я попросту ослышалась.

— Что?

— Я не убивал её. Я никогда б не убил её. Не полыхай она ненавистью ко мне, и я бы умолял её на коленях вернуться назад, в Небеса, даже прихвати она с собою и тебя. — Растерянная, я с ужасом видела, как увлажняются щёки Декарты; он плакал. Зло сверкая на меня глазами сквозь текущие на пол солёные капли.

— Ради неё я бы даже попытался полюбить и тебя. Ради Киннет.