Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств

• Название: Сто тысяч Королевств
• Автор: Н. Джеймисин
• Жанр: Фэнтези

Йин Дарр — изгнанница с варварского Севера, энну своего народа. Когда же при загадочных обстоятельствах умирает её мать, девушку неожиданно призывают в высокий Небесный город. Здесь её ждёт шокирующее известие — теперь она Наследница Престола.

Но трон Ста тысяч Королевств — не столь простой приз, как кажется; Йин против воли втянута в порочный круг противоборства за власть… вместе с парочкой свежеиспечённых родственничков. И чем дальше заводят Йин интриги королевского двора, тем ближе она к убийцам матери — и очередным фамильным скелетам. Теперь, когда судьба мира зависнет на волоске, она познает, каков он, смертоносный узел любви и ненависти, свитых воедино, — богами и смертными.

---

Во рту пересохло. Если бы не стиснутые, затёкшие от стояния столбом колени, то я б точно прямиком вылетела, сбежала отсюда, развернувшись на точёных (и адски натирающих) высоких каблучищах. Ну, вот вам и ещё одно озарение: не так ли и повстречались мои почтенные родители, на очередном арамерийском балу. Как статься, может, в этой же самой зале. Не довелось ли и матушке стоять здесь, на этих самых ступенях, лицом к лицу перед скопищем придворных, ненавидящих её и страшащихся одной лишь матушкиной улыбки?

А она… она бы улыбнулась ответно.

Быть посему; я сосредочила взгляд где-то поверх бурлящих внизу голов. Растянув губы в улыбке, приподняла ладонь, взлетевшую в воздух любезно-царственным жестом, — и возненавидя в ответ их лицемерную изнанку, кроющуюся за маской учтивости. Страх потихоньку отступал, так что спуститься по ступенькам удалось легко и без запинки, не боясь заодно выглядеть неотелившейся коровой.

Будучи на полпути вниз, я бросила взгляд на происходящее в зале: Декарта восседал на возвышении против входа. Каким-то чудом сюда удалось доволочь его громадное каменное седалище, «кресло-которое-не-есть-трон», прямиком из палаты для аудиенций. Теряясь в тёмных глубинах каменных объятий, бесцветные дедовы глаза выжидающе следили за мной.

Я коротко склонила голову. Он сощурился, не мигая. Завтра, подумала я. Завтра.

Толпа вкруг меня сходилась и расходилась, подобно чавкающим челюстям.

Я пробивала себе дорогу, минуя льстивые стайки подхалимов, кои в бессмысленной попытке выслужиться чуть ли не зайцем забегали вперёд, затевая светские толки; и прочий, куда более честный, народец, попросту одаривавший меня стылыми или ядовито-сардоническими небрежными кивками. В конечном счёте, я-таки протащилась туда, где толпа наконец проредела (по счастливой случайности как раз близ стола с подкрепляющими силы закусками). Подхватив у служителя бокал с вином, взахлёб осушила его до дна, потянулась за другим и вдруг краем глаза заметила сбоку арку застеклённых дверей. Взмолившись про себя: пусть только те окажутся не декоративными, а с крутящейся ручкой, — подойдя ближе, с радостью нашла, что ведут створки не куда-нибудь, а как раз наружу, в широкий внутренний дворик, патио, где уже успела скопиться горстка гостей, насладиться и, так сказать, напитаться, тёплым (подогретым не без помощи магии) ночным воздухом. Кое-кто многозначительно перешёптывался, завидев меня, проходящую рядом, но большинство увлечённо погрязло в собственных мелких делишках, секретах, соблазнах (и соблазнениях), словом, всем таким, чем обычно занимаются в укромных тёмных уголках на подобного рода сборищах. Я остановилась, лишь потому что перед носом выросли поручни перил, — и тратя долгие минуты, усердно приостанавливая дрожь, коя сотрясала запястье, чтоб наконец допить захваченный с собою бокал.

Помощь пришла со спины: протянувшаяся сзади рука легла на пальцы, удерживая неподвижно дребезжащее стекло. Впрочем, не доставило труда догадаться, кто мой неожиданный спаситель, ещё даже прежде, чем спину ожгло давно ведомым мне студёным спойкойствием.

— Им выпало сломать вас предстоящей ночью, — произнёс Владыка Ночи. Дыхание его доносилось из-за спины, вороша волосы, щекоча ухо, покалывая кожу тысячью мелких иголочек, — и будорожа тело полудюжиной восхитительных воспоминаний. Я прикрыла глаза ресницами, полная безмолвной признательности за бесхитростность желания. Вожделения.

— И они весьма преуспели в этом, — ответила негромко.

— Нет. Благодаря Киннет, сделавшей вас сильнее. — Падший забрал у меня из рук бокал, поднимая куда-то, подальше от глаз моих, словно намереваясь допить вино сам. Потом развернулся лицом, вместе с бокалом. Вино, бывшее белым — выдержанное настолько, что казалось неправдобно светлым, едва ли не бесцветным, и отдававшее цветочным привкусом, — теперь разило алым, почти багрово-кровавым, что в балконном освещении казалось и вовсе чёрным. Даже когда я подняла бокал повыше, к ночному небу, искры звёзд, пробивающихся сквозь призму насыщенной багровой темени, тускло брезжили через стекло слабыми проблесками. В порядке опыта я потянула вино крошечными глотками и затрепетала, стоило языку окунуться во вкус. Сладкий, но с какой-то смутной, едва ли не металлической горечью, и вдобавок — солоноватой, как у слёз, кислинкой.

— И нам самим, тоже придавшим вам силы, — добавил Ньяхдох. Тихо шепча мне в макушку (одна из рук, проскользнувши за спину, обхватила талию, притягивая тело к его груди). Я только согласно расслабилась, доверяясь объятию.

Но поворотилась, не успей руки сомкнуться полукружием вкруг меня, — и замерла в изумлении. Мужчина, пристально смотрящий на меня сверху вниз, не был Ньяхдохом. Не был похож ни на одно ранее виденное мною обличье падшего. Смертный, из рода Амн, с тускло-сероватыми прядями волос, чуть ли не светловато-русыми, и на редкость коротко остриженными, почти как у меня. Довольной красивой наружности, но не из тех, что он носил дабы польстить мне, или по велению Скаймины. Обычное такое лицо. И он был в белом. И это последнее потрясало куда больше всего прочего, заставив ошарашенно подавиться словами.

Ньяхдох — ибо это был он, — я знала, я чувствовала это кожей, не смотря на чуждое обличье, — глянул насмешливо.

— Явление Лорда Ночи не приветствуется на всяком праздненстве слуг Итемпасовых.

— Просто не думаю… — дотронулась его рукава. Обычная ткань, хотя неплохо сработанная, как, впрочем, и сам камзол необычного покроя, смутно напоминающего военную форму. Я прошлась пальцами вдоль обшлага, разочарованно вздохнув про себя, не чувствуя привычного приветливого покалывания — и не видя взмывающих вверх клубящихся завитков тьмы.

— Я создал всё сущее вселенной. Неужто, какие-то белые нитки вылились бы в непосильный труд?

На мгновение смех распирал горло, но унялся также быстро, как и зародился. Молчание. Никогда прежде я не слышала от него ни шуток, ни острот. К чему бы это?

В чувство меня привела рука, дотронувшаяся до щеки. Поразительно, в нём, притворившимся смертным, не было ни капли от дневной личины. Но и ничего человеческого, за вычетом облика, — ни в жестах, ни в движениях, ни в скорости, с коей он менял, одно за другим, маски, ни, в особенности, во взгляде. Человеческой личины этой попросту не по силам было скрыть подлинной его природы. Столь очевидное зрелище, отражающееся в моих глазах, что меня охватило удивление напополам с восхищением: отчего другие, стоящие здесь же, на балконе, не бегут в ужасе прочь, не кричат испуганно при виде Владыки Ночи, в столь опасной близости.

— Мои дети подозревают, что я схожу с ума, — сказал он, продолжая нежно поглаживать меня по щеке. — Кирью говорит, с вами я рискую всеми нашими чаяниями. Она права.

Я нахмурилась в замешательстве.

— Моя жизнь по-прежнему ваша. Я буду блюсти наше соглашение, даже если проиграю в победе. Вы поступали честно.

Он вздохнул, подавшись, к моему удивлению, вперёд и прислонившись лбом к моему.

— Даже теперь вы рассуждаете о собственной жизни как о товаре, продаваясь… нет, предаваясь нам, полагаясь на наши так называемые «честь и добросовестность». Всё, что мы проделали с вами — непотребно и мерзко, да и только.

Я потеряла всякий дар речи, словно оглушённая его признанием. Вспышкой озарения пришло на ум: так вот чего боялась Кирью — непостоянство, изменчивость Ньяхдоха, страстная чест… ность. Он и в войну-то ввязался, изливая своё горе и скорбь по Энэфе; из чистого упрямства предпочтя неволю (не только за себя, но и за своих детей) выпрашиванию милости у Итемпаса. По разному борясь с братом, но так, чтобы унеся с собой столько жизней, не изнечтожить саму вселенную. В том-то и была вся закавыка: заботясь о чём-то (ком-то?) Владыка Ночи терял себя, погружаясь в безумие и бросаясь на крайности.

И, супротив всех резонов, я сказалась предметом его беспокойных ухаживаний.

Страх, как прелестно… Как лестно. Что мне и оставалось, так теряться в догадках, на что способен загнанный в угол падший. Но куда важнее иное: до меня наконец дошло, чем этот его настрой может обернуться для меня. В краткосрочной, скажем, перспективе. Я умру… я собираюсь пойти на смерть, всего парой часов спустя. А что достанется ему? Неужто, в очередной раз оплакивать…

Как странно, что простая мысль эта однакож наполняла скорбью и моё сердце тоже.

Обхватив обоими руками лицо Владыки Ночи, я прерывисто вздохнула, прикрывая глаза и предаваясь чувствам, пытаясь ощутить, достучаться того, прячущегося за смертной маской, существа.

— Мне так жаль, — прошептала ела слышно. Да, так оно и было. Я ни лгала ни словом. У меня и в мыслях не было причинить ему боли.

Он не шелохнулся. Мы оба оставались недвижимы. И не было ничего лучше, чем стоять так, опершись на эту твёрдую плоть, покоясь в его руках. Иллюзия, разумеется, но иллюзия приятная: впервые за долгое время я чувствовала себя в безопасности.