Доминик Ногез - Бальзамировщик: Жизнь одного маньяка

• Название: Бальзамировщик: Жизнь одного маньяка
• Автор: Доминик Ногез
• Издательство: РИПОЛ классик
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-386-00599-3

Оксерр — маленький городок, на вид тихий и спокойный. Кристоф Ренье, от лица которого ведется повествование, — симпатичный молодой человек, который пишет развлекательные статьи на тему «в первый раз»: когда в Париже в первый раз состоялся полный стриптиз, какой поэт впервые воспел в стихах цилиндр и т. д.

Он живет с очаровательной молодой женщиной, Эглантиной, младшая сестра которой, Прюн, яркая представительница «современной молодежи», балуется наркотиками и занимается наркодилерством. Его сосед, загадочный мсье Леонар, совершенствуется в своей профессии танатопрактика. Он и есть Бальзамировщик. Вокруг него разворачиваются трагические события — исчезновения людей, убийства, нападения, — которые становятся все более частыми и в которые вовлекается масса людей: полицейские, гомосексуалисты, провинциальные интеллектуалы, эротоманы, проститутки, бунтующие анархисты…

Конечно же речь идет о «черной комедии». Доминик Ногез, который был автором диалогов для режиссера Моки (он тоже появляется в романе), совершает многочисленные покушения на добрые нравы и хороший вкус. Он доходит даже до того, что представляет трио Соллер — Анго — Уэльбек, устраивающее «литературное шоу» на центральном стадионе Оксерра.

При чтении романа то смеешься, то ужасаешься. Ногез, который подробно изучал ремесло бальзамировщика, не скрывает от нас ничего: мы узнаем все тонкости процедур, необходимых для того, чтобы навести последний лоск на покойника. Специалист по юмору, которому он посвятил многочисленные эссе, он умело сочетает комизм и эрудицию, прихотливые стилистические и грамматические изыскания с бредовыми вымыслами и мягкой провокацией.

Критик и романист Доминик Ногез опубликовал около двадцати произведений, в том числе романы «Мартагоны», «Черная любовь» (премия «Фемина» 1997 г.). В издательстве «Fayard» вышло также его эссе «Уэльбек, как он есть» (2003 г.).

---

— Обычно не улавливают смысла того, о чем говорится в этой арии. «Законов всех она сильней» — то есть это совсем другое, нежели обычный адюльтер. Иными словами, в любви нет ничего невозможного, она не знает никаких границ: ни сексуальных, ни расовых, ни возрастных. Ваш дядя был полностью согласен со мной в этом вопросе. Особенно возрастных!

Мы оба улыбнулись, но она — с некоторой горечью. Ибо именно возраст препятствовал ее «нежной мечте». Она очень быстро поняла, что Соледад любит ее только как добрую начальницу, и никак иначе. Однако она знала, что, если приложить немного — или скорее, если уж быть точными, довольно много терпения и воли и положиться на милость случая, который нужно успеть поймать, можно получить от любого, кого вы хотите, но кто не хочет вас, несколько ласк, несколько удовольствий, возможно даже миг наивысшего сексуального блаженства. Это знание ей оплачивали, если можно так выразиться, — проституция, по ее мнению, была лишь самым распространенным способом осуществления этой цели. Но что внушало ей наибольший ужас — так это принуждение. Она никогда не настаивала.

Именно в этом заключалась ее истинная изысканность, а не в одежде или косметике. Впрочем, говоря все это, она была более чем изысканна: она была прекрасна. Ее лицо сияло. Мне захотелось ее поцеловать.

А потом пришла Соледад.

В этот вечер, уже придя домой, я, хотя и был наверху блаженства, неожиданно вздрогнул от страшного подозрения. Если мои часы и в самом деле спешили на час, то в тот вечер, когда я звонил Дюперронам и увидел в окно мсье Леонара, было не восемь, а всего семь часов! Алиби Бальзамировщика рассыпалось в прах. Однако я отбросил эту мысль, когда подумал о явной несуразности: чтобы мсье Леонар перелезал через стену кладбища в компании блондинки!

…Однако я снова вспомнил об этом, когда, выйдя однажды вечером из дому, увидел третьего помощника Бальзамировщика: он стоял ко мне спиной, его длинные светло-каштановые волосы на сей раз не были завязаны в хвост и свободно падали на плечи, к тому же на нем было длинное пальто цвета хаки, доходящее до самых лодыжек. В таком виде определить его пол было довольно трудно.

Однако еще и тогда мои сомнения не стали достаточно прочными. Ибо никогда еще мсье Леонар не казался мне настолько похожим на святого, как в тот период. В некотором роде он и был святым. Теперь известно, что в то время он жертвовал более 500 евро в месяц на нужды не только Оксерра и окрестностей, но также Армии спасения и прочих благотворительных организаций. Это не считая того, что он скупал могильные участки на разных кладбищах и предоставлял их безденежным семьям (хотя в этом вопросе не до конца понятно, были ли его действия чистой благотворительностью: возможно, такая щедрость отчасти компенсировалась ему похоронными службами). И когда он был дома (хотя чаще он все же отсутствовал) — он расточал ласки нищим детям и проявлял всевозможную предупредительность по отношению ко мне. Однажды, когда я возвращался домой одновременно с ним (он только что подъехал в своем фургончике в сопровождении глухонемого помощника), он с загадочным видом попросил меня ненадолго подняться к нему. Там спустя несколько минут, за которые мы обменялись какими-то заурядными фразами, он достал из ящика стола наручные часы:

— Узнаете?

Это были те самые часы, которые некогда подверглись столь плачевной участи на площади Республики. Очевидно, он подобрал их и починил.

— Это не могло бы доставить вам удовольствие?

Чувствуя западню или, во всяком случае, некое давление, которое сопровождает подобный подарок, я собрал силы для отказа, побуждаемый двойной аллергией: моральной, поскольку никогда не хотел знать точное время, и физической — мне не нравилось ощущение постороннего предмета на руке. Мсье Леонар не настаивал.

— Мне хватает солнечных часов на нашей улице! — шутливо сказал я.

— Тогда вы почти никогда не будете знать, который час! Потому что — не знаю, заметили ли вы это за то время, что живете здесь, — но на этой стороне улицы практически никогда не бывает солнца!

Я промолчал. «Tempus fugit» — гласила вырезанная на часах надпись. Но самом деле на улице Тома Жирардена время еле плелось.

Впрочем, как и во всем Оксерре. Особенно в этот период и особенно в полицейском управлении и в суде. Их традиционная медлительность, весьма заметная еще в самом начале дела Эмиля Луи, с тех пор побила все европейские рекорды. Общенациональная пресса то и дело подкидывала новые жареные факты. Понедельничный еженедельник недавно нашел повод, в одном из тех «досье», которые валят все факты в одну кучу, провести параллели между нашими «исчезновениями» и теми, которые не сходили со страниц американско-мексиканской уголовной хроники на протяжении десяти лет. Тогда это вызвало всеобщее волнение: в Сьюдад-Хуарес произошли многочисленные убийства женщин — в общей сложности было обнаружено около трехсот жертв. Другой еженедельник, на сей раз четверговый, опубликовавший примерно такую же мешанину, напротив, сравнивал их с жертвами Ландрю,[136] что тоже было не слишком оправданно: ничуть не желая превозносить наш город, я, однако, замечу, что наши исчезновения значительно превосходили в количестве жалкий счет преступного кулинара (десять женщин, один ребенок). Депутат UDF[137] был, вероятно, ближе к истине, сравнивая в своем выступлении в Палате депутатов их число с числом подданных британской короны, которых доктор Гарольд Шипман[138] нежно препроводил в вечную жизнь (пятнадцать жертв установлено и еще сто пятьдесят — предполагаются).

В ответ на это обеспокоенный министр внутренних дел пообещал приложить все усилия к расследованию и даже собрался приехать к нам в город с визитом.

Возвращаясь к Бальзамировщику — он в тот период изменился даже физически. Как я уже упоминал, он постарел: ссутулился и начал сильнее прихрамывать. Кроме того, его лицо сильно исхудало, побледнело и вполне могло напугать. Маленькая Элиетт уже не так охотно приходила к нему угощаться, а когда приходила, больше не требовала историй. Белки глаз у него пожелтели — из-за кордарона, лекарства, содержащего йод, благотворно влияющий на щитовидную железу, которая беспокоила его, как и сердечная аритмия.

— У меня всегда были сердечные проблемы! — как-то раз горько пошутил он, явно намекая на Квентина.

Что касается молодого человека, мсье Леонар никогда первым не произносил его имени, но только и ждал, пока я о нем заговорю. Это доставляло ему такое удовольствие, что я не мог проявлять жестокость, уклоняясь от этой темы. Я лишь старался употреблять в разговоре прошедшее время. Речь отнюдь не шла о том, чтобы поддерживать у мсье Леонара какие-то ложные надежды! Впрочем, особых новостей у меня не было. Я не видел Квентина со времен драмы, разыгравшейся в «мерседесе». Я лишь слышал, как о нем говорила — и не слишком хорошо — Од Менвьей, сестра которой в конце концов решила сохранить ребенка от него. Судя по всему, юный банкир сейчас был в Азии.

— У моего мужа с ним проблемы. Однако муж всегда был слишком мягким со своими партнерами более высокого уровня. Квентин почти не показывается в «Сильвер и Уорвик» — у него нет времени, — разве что по утрам говорит по телефону с биржевыми маклерами в Гонконге или Токио. То же самое с его заграничными поездками — они никогда не продолжаются больше двух дней. Но сейчас он уже окончательно зарвался! Не появляется на работе целую неделю!

Это слегка расстроило меня: мне хотелось включить его в картотеку для банка «Flow» — там наверняка порадовались бы, натолкнувшись на коллегу! Вместо этого я решил пообщаться на ту же тему со своим приятелем Филибером. (У меня уже не было времени расслабляться: к середине декабря мне было предписано явиться в Париж с выполненной работой.)

И вот как-то вечером, задав Филиберу все необходимые вопросы по телефону, я пригласил мсье Леонара поужинать. Когда мы уже почти покончили с едой в «Бар дю Марше», он осторожно вынул из портфеля несколько фотографий. Он явно никогда с ними не расставался. На первой сразу можно было узнать Квентина с обнаженным торсом. Но остальные он не решился мне показать. Он долго рассматривал их сам, одну за другой, с отрешенным видом, потом снова убрал.

— По сути, — произнес он, хотя я его ни о чем не спрашивал, — я повторяю любовные неудачи моего отца.

Как выяснилось, его отец покончил с собой, когда ему самому было восемь лет. Только позже, много позже, мсье Леонар узнал, что было тому причиной: другая женщина, не его мать.

— Это я нашел тело, — добавил он как бы вскользь.

Я был довольно сильно потрясен этим откровением и сразу же подумал о том, что существует несомненная связь между этой драмой и ремеслом, которое он выбрал. Но он уже перешел к своей излюбленной теме: